Ступени в вечность - Людмила Минич

— Ты же говорил, что сам он не доберётся до Латиштры…

— Корка — нет. Рана не столь тяжела, но и не легка. И кажется мне, что прежде ему не приходилось бывать в запретных землях, дороги он не знает. А ты заметила, что раньше он не чувствовал своей раны?

Да, она заметила эту странность.

— Я ведь говорил, что существа из незримого обладают особой силой и расплачиваются за обретённое тело её потерей?

Маритха вновь кивнула, побуждая его продолжать.

— Они теряют, и это необратимо. Но когда они входят в тело, сила ещё при них и сразу никуда не уходит. Надо, чтобы она иссякла. Несколько дней. А кому и с десяток. За то время они «знакомятся» с жертвой, не отпускают её Нить, не выталкивают окончательно. Для них ведь все внове. Они стремятся походить на людей как можно больше. Выделяться в людской толпе им нельзя, смерти подобно.

— А что будет?

— «Странных» объявляют либо ущербными, либо опасными. И тех, и других рано или поздно приводят в Храм.

— И что, неужто любой Ведатель в Храме увидит незримого? Вот так просто?

— Не любой. Но любой не увидит внутри человеческой Нити и по тому угадает в людской оболочке чужое присутствие. Любой почти сразу поймёт, откуда прилетела эта песчинка.

— И что тогда? Его изгонят?

— Его тело, полученное с таким трудом, попросту уничтожат. А силы, чтобы вернуть его к жизни, у незримого больше нет. Ведь теперь он связан с телом и лишён своих настоящих возможностей. Он уязвим для людей.

— А почему не выгнать тварь? Так, как сделал ты?

— Если прошло много времени, в этом нет нужды — настоящего хозяина давно уже нет. Если немного…

Он умолк.

— Да, — подтолкнула Маритха, — если он, хозяин, ещё там? Тангар мне немножко рассказывал… каково это… Ужас!

— Изгонять незримых может далеко не каждый. Таких в Великой Аданте осталось немного. Главный Храм Амиджара закрыт, и те, кому суждено настоящее величие, больше оттуда не выходят.

Храм Амиджара… Маритха вспомнила, что говорил Аркаис про этот самый Храм. Все до песчинки.

— Закрыт? Почему? Неужто Великие в нашем мире больше не нужны?

— Бессмертные оставили его своей милостью — наставников, способных вдохнуть в твою Нить настоящее величие, к этому времени не осталось. Великий — не слово, что ласкает слух, а всего лишь ступень, на которой стоишь.

— И что? В нашем мире больше не будет Великих? Это несправедливо! Неужто ты сам не можешь быть наставником?

— Я пытался. Учить способен любой, научить же — далеко не каждый из тех, кто берётся. Каждому — своё.

— Вот и Тёмный всегда так говорит. Каждому — своё.

— Никто из моих учеников не встал на эту ступень. Все они до сих пор безмерно далеки от неё. Но я надеюсь. Быть может… — он не продолжил.

— А много у тебя учеников? — жадно спросила Маритха.

— Истинных? Немного.

Кажется, он опять улыбался.

— А как… как в этом самом Храме… который теперь закрыт… учили? Или это большая тайна… — Она вспомнила, как правильно называются большие тайны. — Я хотела сказать, опять запретное знание.

— Запретное.

Девушка даже сквозь ночь ощутила улыбку Раванги, но не сдалась. Она должна про него разузнать! Все, что только сможет.

— Ну и что? — небрежно пожала она плечами, набравшись смелости. — Сколько во мне уже того запретного знания! Песчинкой больше, песчинкой меньше…

— Лучше пусть будет песчинкой меньше.

Маритха возненавидела его улыбку. На миг, но этого оказалось достаточно, чтобы не поддаться накатившему вдруг безразличию и усталости.

— Нет уж, пускай песчинкой больше, — сжала она зубы, подавляя зевоту. — Почему, когда я не прошу, вдруг какое-то знание с неба падает? Да больнёхонько по темечку! Мне ничуть не нужное! И все запретное! А стоит мне попросить, как сразу — не положено! Кто мне его по горсточке выбирает? Кто решает? Нет уж, или все надо открывать, или совсем ничего!

Улыбка исчезла. Навалившаяся усталость тоже.

— Ты сама видишь, — ответил он, — знание часто приносит боль, счастье — редко. Тебе не надо нести на плечах весь мир, ухитрись удержать хотя бы малую малость. Чем больше ты узнаешь, тем дальше окажешься от прежней Маритхи. Вернуться будет нелегко.

— Вернуться уже…

Она хотела сказать «нельзя», но сама испугалась.

— Сейчас ты спрашиваешь о том, что никогда тебя не коснётся, даже краем. Что тебе Амиджар и его ученики? Он давно закрыт, но если бы было иначе… Женщины не становятся Ведателями, не обучаются в Храмах. Бессмертными им суждено другое. Ты ведь знаешь.

Ах, вот он про что! Маритха глупо захихикала. Вот было бы забавно, если б ей такое в голову взбрело!

— Ты хотела узнать о Храме по другой причине?

Она опять смешалась и только кивнула.

— Ты скажешь мне?

Девушка усердно представляла тонкие пальцы, ласкающие струны, чтобы ни одна предательская мыслишка не вырвалась из Серой Сферы.

— А недостаточно того, что я прошу? — вышло слишком грубо, но было поздно что-то исправлять. — Очень сильно прошу… — все-таки выдавила она вслед.

Вот он, миг правды. Если он не захочет рассказать про такую малость, которая, как он говорит, даже краем не коснётся… Тогда что от него ждать? Такой не даст Маритхе решать самой, что правильно, а что нет. Какие двери открывать, а какие погодить. Бессмертные-то ей доверили, иначе бы кого-то другого Ключом назначили… Того же Равангу! Уж он бы от Тёмного Дверь лучше всех охранил. А коль скоро сами Бессмертные Маритху избрали, негоже её на верёвочке тащить, как слепую собачонку.

— Ты ведь не встречала Аркаиса с тех пор, как мы расстались? — спросил Раванга. В его голосе она уловила лёгкую задумчивость, никакой настороженности.

— Я спрашиваю не у него, у тебя, — попыталась она выкрутиться.

— Разве я сказал что-нибудь обидное для тебя?

Не обидное, нет… Но запретное. Вспоминать — само вспоминается, да так, что про то говорить не хочется.

— Ничего обидного. — Девушка пожала плечами. — Только ты мне ничего не говоришь, если Тёмный что-нибудь не скажет наперёд. А сам то и дело справляешься, что, да где, да как.

— Ответь лишь, видела ли Аркаиса, и узнаешь то, что хочешь.

Он ведь и так уже знает, зачем же из Маритхи ответ вытряхивать?

— Во сне, — прошептала девушка.

Хотелось небрежно бросить, словно ничего такого нет, но голос предательски сорвался на шёпот.

— Что же ты сразу не сказала?

— Я должна была?

— А сама ты как думаешь?

Теперь он повернулся к ней. Луна сияет, её лицо, как назло, вовсю виднеется. Да Великому и без того читать легко, на то он и Великий.