После падения - Анна Тодд

Перед глазами у меня вдруг появляется образ из сна – Зед толчками входит в Тессу, – и я тут же вскакиваю.

– В чем дело? – спрашивает она.

От моей нежной атаки ее губы стали ярко-розовыми и припухлыми.

– Ни… ни в чем. Нам надо… ну… идти туда. Присматривать за этим мелким засранцем, – нервно отвечаю я.

– Хардин, – настаивает она.

– Тесса, забудь. Все в порядке.

Ну, знаешь, мне просто снилось, что Зед практически затрахал тебя на нашей кровати, и теперь я не могу выкинуть это из головы.

– Ладно.

Она поднимается и вытирает руки о свою мягкую пижаму.

На мгновение я закрываю глаза, стараясь избавиться от своих отвратительных мыслей. Если этот чертов выпендрежник отнимет у меня еще хоть секунду времени с Тессой, я переломаю ему на хрен все кости.

Глава 90

Расцеловав Смита, по его мнению слишком усердно, Кимберли и Вэнс в конце концов уходят. Они трижды напомнили, чтобы в случае чего мы звонили им, и каждый раз Хардин и Смит театрально закатывали глаза. Когда Кимберли показала на список номеров экстренных служб, лежащий на кухонном столе, они мило переглянулись, будто оба не могли поверить в происходящее.

– Что хочешь посмотреть? – спрашиваю я Смита, как только их машина скрывается из вида.

Сидя на диване, он пожимает плечами и смотрит на Хардина, который глядит на малыша сверху вниз так, словно он маленький забавный хорек или кто-то вроде этого.

– Ладно… А как насчет игры, хочешь поиграть во что-нибудь? – предлагаю я, не дождавшись от них ответа.

– Нет, – говорит Смит.

– Думаю, он просто хочет пойти в свою комнату и заняться той фигней, которой был занят до того, как Ким его оттуда вытащила, – говорит Хардин, и Смит согласно кивает.

– Ну… что ж, хорошо. Можешь пойти в свою комнату, Смит. Мы с Хардином будем здесь, если тебе что-то понадобится. Я скоро закажу нам ужин.

– Ты можешь пойти со мной, Хардин? – как можно осторожнее спрашивает Смит.

– К тебе в комнату? Нет, я побуду здесь.

Смит молча слезает с дивана и идет к лестнице. Я бросаю на Хардина сердитый взгляд, а он пожимает плечами.

– Что?

– Иди с ним в его комнату, – шепчу я.

– Я не хочу к нему в комнату. Я хочу быть здесь с тобой, – как ни в чем не бывало говорит он.

Я, конечно, хочу, чтобы Хардин остался, но мне все равно жалко Смита.

– Ну, давай же! – Я киваю на светловолосого мальчика, который медленно поднимается по ступенькам. – Ему одиноко.

– Ладно, черт возьми, – бормочет Хардин и, надувшись, идет через гостиную к лестнице за Смитом.

Меня все еще тревожит, что он так странно отреагировал на наш поцелуй в спальне. Я думала, что все идет замечательно, – даже лучше, чем замечательно, – но он так резко вскочил, будто от удара. Может, после такой долгой разлуки его чувства изменились? Может, я уже не привлекаю его так, как раньше… в сексуальном плане? Да, на мне мешковатая пижама, но раньше его это не волновало.

Не найдя никакого разумного объяснения, не позволяю воображению разыграться, а вместо этого беру стопку брошюр, которую нам оставила Кимберли, – надо выбрать, что заказать на ужин. Останавливаюсь на пицце и беру телефон, а потом иду в прачечную. Перекладываю вещи Хардина в сушилку и сажусь на скамейку посреди комнаты. Затем звоню в пиццерию и жду, глядя, как безостановочно крутится сушильная машинка.

Глава 91

Смит кружит по спальне, а я стою в дверях и мысленно перебираю все его изъяны. Господи, он избалован, как черт!

– Что ты хочешь делать? – спрашиваю я мальчишку, входя в комнату.

– Не знаю.

Он упирается взглядом в стену. Его светлые волосы зачесаны набок так ровно, что даже жутковато.

– Тогда зачем ты меня звал?

– Не знаю, – повторяет маленький говнюк.

Упрямый мелкий ублюдок.

– Ладно… что ж, деваться все равно некуда… – Я умолкаю.

– Теперь ты тоже живешь здесь, вместе со своей девушкой? – неожиданно выдает Смит.

– Нет, останусь только на одну ночь, – говорю я и отворачиваюсь от мальчишки.

– Почему?

Он по-прежнему на меня смотрит. Я чувствую его взгляд, даже не оборачиваясь.

– Потому что я не хочу здесь жить.

Вообще-то хочу. Вроде бы.

– Почему? Она тебе не нравится? – спрашивает он.

– Нет, она мне нравится, – смеюсь я. – Просто… Не знаю. Почему ты постоянно задаешь мне столько вопросов?

– Не знаю, – опять отвечает Смит и достает из-под кровати игрушечную железную дорогу.

– У тебя есть друзья, с которыми ты можешь играть? – спрашиваю я мальчика.

– Нет.

Это неправильно. Он нормальный ребенок.

– Почему?

Смит пожимает плечами и отсоединяет от железной дороги часть рельсов. Маленькие пальцы отделяют еще один кусок полотна, и он заменяет рельсы двумя новыми металлическими частями, которые достал из коробки, спрятанной в дальнем углу под кроватью.

– Уверен, ты сможешь с кем-нибудь подружиться в школе.

– Нет, не смогу.

– Эти засранцы издеваются над тобой, или что? – спрашиваю я у него.

Я не выбираю выражения. У Вэнса язык, как у матроса. Не сомневаюсь, его сын слышал словечки и похуже.

– Иногда.

Смит скрепляет концы какой-то проволокой и ставит на рельсы паровоз. От проволоки летят искры, но он не отдергивает руки. Через секунду паровоз трогается и едет по рельсам, сначала медленно, затем постепенно набирая скорость.

– Что это? Что ты только что сделал? – спрашиваю я.

– Заставил его ехать быстрее. Он был слишком медленный.

– Неудивительно, что у тебя нет друзей, – смеюсь я, но тут же себя одергиваю. Черт. Смит сидит и тупо пялится на паровоз. – Я просто хотел сказать, это из-за того, что ты слишком умный. Иногда умным людям приходится тяжко, они никому не нравятся. Например, Тесса: время от времени она бывает чертовски умная, и окружающие чувствуют себя рядом с ней неуютно.

– Понятно.

Смит поднимает глаза и смотрит на меня. Я ничем не могу ему помочь, и мне из-за этого паршиво. Дерьмовые у меня советы, не понимаю, зачем я вообще их даю.

Я знаю, каково это – расти без друзей. Когда я был ребенком, у меня не было ни одного приятеля. А потом начался пубертат, я стал пить, курить травку и тусоваться со всяким отребьем. Вряд ли их можно назвать друзьями; по сути, им нравилось быть со мной только потому, что я делал что хотел. Они считали, это очень круто. Повторять за мной им не хотелось, они попросту веселились.

Я всегда был хмурым мальчишкой, забивающимся в угол, с которым никто не хотел разговаривать. Потому что меня боялись. До сегодняшнего дня. Хотя на самом деле мало что изменилось.