Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Мортон

Красота, конечно, — одна из главных доходных статей Северного Уэльса. Слава таких мест, как долина Лланголлена, каждый год приносит солидный денежный поток и с севера, и из центральных графств страны. Как и многие другие привлекательные места, Уэльс пострадал от восторгов писателей наподобие Рескина, певшего ему хвалу в те времена, когда путешествие было делом трудным и человек не мог знать каждую долину в королевстве. Хотя я и предпочитаю Глен-Мор на Шотландском нагорье, не могу не признать, что долина Лланголлена обладает нежной, грациозной красотой, которая возносит ее в верхнюю половину списка лучших долин. Тем не менее на первое место, как Рескин и Браунинг, я бы ее не поставил.

Одной из главных достопримечательностей Лланголлена — слава его не померкнет — является переброшенный через реку Ди мост постройки пятнадцатого века. Четыре стрельчатые арки словно вступили в жаркую схватку с быстрым течением. Я страшно люблю смотреть с мостов на быстрые горные реки, бегущие по каменистому руслу. Часами я простаивал на мосту епископа Тревора, вглядываясь в темные заводи, внезапные водовороты, быстрые мелководные потоки орехово-коричневой Ди. Как повезло городу: форелевая река денно и нощно шепчется с его стенами, совсем как шотландская Ди, перешептывающаяся с Баллатером. В прошлые века этот мост входил в число «семи чудес Уэльса». Есть даже посвященное этому шутливое четверостишье:

Шпиль в Рексэме — о, сколь возвышен он! —Пистилл Райадр и снежный Сноудон,Родник Сент-Винфрид и овертонских тисов мгла,В Лланголлене мост, а в Гресфорде — колокола.

Полагаю, что сегодня к «семи чудесам» должны прибавиться бирмингемский водопровод и подвесной мост Менай! И все же, хотя мост Лланголлена и не является «чудом», в том смысле, что изумления не вызывает, забыть его невозможно. Все еще есть люди, которым интереснее перегнуться через перила, чем стоять в восхищении перед инженерным шедевром.

Мне кажется, что Лланголлен был — а может, остается и поныне — замечательным местом для молодоженов. Представляю себе викторианский медовый месяц — новобрачного в клетчатых брюках и с бакенбардами и юную жену с тонкой талией и в платье с пышными рукавами. Тенистые берега реки Ди священны для наших отцов и дедов. Они, я уверен, вспоминают, как сиживали на грубо отесанных скамьях и читали вслух «Сезам и лилии» Рескина своим послушным и почтительным женам.

Солнечным утром я задумал подняться на вершину конической горы: там стоит разрушенный замок Динас-Бран. Тропинка, обходя мшистое болото, зигзагами вела меня наверх. Джордж Борроу по меньшей мере дважды взбирался на эту гору, но похоже, панорама его не вдохновила, хотя оба раза погода была ясная.

Я упорно лез вверх. Над утесником порхали бабочки, в небе носились ласточки, с гор дул прохладный ветер. Навстречу мне попался рабочий с лопатой и мешком. Смуглый, красивый парень с темным ободком на щеках. Там росла бы борода, если бы не изобрели безопасную бритву. Это был чистокровный ибер, человек, живший в Англии и Уэльсе, когда на острова явились римляне. Я считаю, что смуглый валлиец — подлинный абориген Великобритании. В Уэльсе, как и в Ирландии, не бывает неотесанных мужланов. У деревенских жителей саксонское происхождение. Кельт, из каких бы общественных слоев ни вышел, всегда сообразителен, раскован, у него прекрасно подвешен язык. Я заговорил с парнем и выяснил, что он с юга.

— А что по-валлийски означает «Динас-Бран»? — спросил я.

— «Город Брана», — ответил рабочий.

— В некоторых книгах его называют «Вороньим городом», — заметил я.

— Бран по-валлийски означает «ворон», — сказал он, — но неправильно назвать Динас-Бран «городом воронов», потому что Бран — это имя короля, который очень давно жил в замке на вершине горы.

— А что он делал?

Парень улыбнулся, медленно и лукаво.

— Думаю, вы знаете лучше меня, — ответил он.

Я почувствовал себя побежденным. Этот парень знал, что я его экзаменую. Я прикрыл свое смущение плохой шуткой и продолжил восхождение.

То, что осталось от замка Динас-Бран, похоже на торчащий из земли гнилой зуб. Однако же какое место выбрано для замка! Нигде, за исключением Рейна или на восточных склонах Апеннин, я не видел замка, поставленного на столь недоступную высоту. Трудную и суровую жизнь, должно быть, вели там, в облаках. Вода у них, конечно, была, и скот пасся на горных склонах, но даже если так, город Брана, похоже, жил на осадном положении.

Бран, по имени которого назван замок, был королем, правившим Поуисом в шестом веке. Но только в нормандские времена замок стал знаменитым. У владельца замка был ключ к долине Ди. Но, как ни странно, руины говорят не о войне, а о прекрасной девушке Майфенви, дочери графского семейства Треворов, занимавшего замок до конца Средневековья.

Валлийская поэзия, от ранних времен и до Сейриога Хьюза, великого лирического поэта Уэльса, полна хвалебных отзывов о красоте Майфенви.

«Будь я порывом ветра, пронизавшим Динас-Бран, — восклицает Сейриог, — я поведал бы ей своей тайны, в колечко бы свил твой локон!»

Легенда рассказывает о юном уэльском трубадуре по имени Хауэлл ап Эйнион Ллиглив. Он думал, что умрет от любви к Майфенви. Это — лучшая иллюзия, от которой страдает любой поэт. Любовь открыла спрятанный в нем талант, тем более что Майфенви не отвечала ему взаимностью, задирала нос и говорила в очень жестких выражениях, что любой мужчина в ее окружении может заткнуть его за пояс в игре на арфе. Благодаря холодности Майфенви и страсти Хауэлла мы можем теперь заглянуть в интимный мир людей, живших ту далекую эпоху. «Майфенви — читаем мы, — гордо выпрямившись, уходила прочь в алом платье, и все перед ней низко склонялись». Ее лицо было «словно снег, выпавший на вершину Арана». Даже конь Хауэлла, пишет автор, разделял восторг своего хозяина и готов был взлететь на высокую гору, где жила красавица. Последними словами Хауэлла, обращенными к прекрасной снежной королеве, были такие:

Позволь твою красу воспеть,Не отвергай моих стихов,Не то приду под Динас-Бран,Свой путь земной прервать готов.

Разумеется, ничего такого он не сделал, а повел себя как разумный поэт. Увековечил в стихах прекрасную даму — и забыл о ней на празднике в аббатстве Долины Креста…

Что за вид отсюда, с вершины! Я смотрел на запад, где Ди, изгибаясь, прокладывала путь к Коруэну. Смотрел на север — и видел странные террасы из розового песчаника; на юго-западе вздымались массивные горы Бервин, но лучше всего видна была величественная зеленая равнина Шропшира. Не могу понять, почему Борроу, обычно столь восприимчивый к красоте, не вдохновился здешними видами. На мой взгляд, с горы открывается потрясающая панорама. Возможно, на Борроу повлияли ныне покойные валлийцы, которые долгие столетия удерживали эту высоту, а потому человек обращал свои взоры на восток и с ожиданием смотрел на отдаленную Марку.