Танцующая с Ауте. Трилогия - Анастасия Парфенова

– Я позволю тебе избить себя чуть позже. – Мои уши непроизвольно опускаются в изумлении. Нет, дело даже не в том, что он безошибочно считал мое состояние и побуждения, он это всегда мог. Раниэль-Атеро действительно имел в виду то, что сказал. В самом прямом смысле слова. Бездна Ауте и все ее порождения! Что же они со мной сотворили? Почему я – Я! – до сих пор не смогла определить этого?

– Сейчас нам нужно торопиться в Шеррн-онн. Скоро Хранительница уйдет, и тогда начнутся настоящие проблемы.

Это должно означать, что до сих пор мы видели лишь прелюдию. Закрываю рот, беру себя в руки и послушно следую за ним.

Послушная маленькая я.

Холод. Порыв ветра пронзает насквозь, до костей, промораживая, кажется, самую сущность моего естества. Замираю на месте, пытаясь понять, что происходит. Раниэль-Атеро удивленно поворачивается ко мне, наклоном ушей спрашивает, в чем дело. Сканирую окрестности, затем еще раз и еще. Что-то не так, но что?

Отчим принимает оборонительную позицию, его крылья раскидываются защищающим щитом, чувства ищут возможный источник опасности. Но я вижу, что это всего лишь реакция на мою паранойю, сам он ничего опасного не ощущает. Какого…

Еще один порыв ледяного ветра, точно дыхание смерти скользнуло по коже мимолетным таким напоминанием. Ласкающее, с оттенком садизма прикосновение чужой силы. В воздухе звенит глыбами бездонного льда издевательский смех. У меня в глазах темнеет от ужаса.

Он соткался из ниоткуда, фигура сияющей белизны и запредельного холода. Белая-белая кожа, белая одежда. Крылья, начисто лишенные цвета, грива серебристо-белых волос. На этом фоне особенно ярко выделяются глаза – фиалковые, чистые, с серебристыми искорками, танцующими вокруг вертикальных зрачков. Глаза эль-ин – первое, что замечают, когда смотрят на нас. Огромные, миндалевидные, без белков, глаза подчеркиваются геометрическим совершенством имплантанта. Но на этом бледном, аскетическом лице кажутся сгустком безбрежной воли, силы духа. Эссенцией холода, света и гнева. Тяжелого, удушающего, подавляющего гнева.

Этот Древний ни по силе, ни по возрасту не уступает Раниэлю-Атеро. Но если отчим прячет свою сущность, как-то экранируется, не желая ранить других, то о новоприбывшем подобного сказать нельзя. Плотно охватываю себя крыльями, стремясь защититься от пронзительного холода, сжимаюсь в комочек, растворяюсь в окружающем, всеми силами показывая, что меня здесь вовсе нет. Нет и никогда не было.

– Раниэль-Атеро, какая неожиданная… встреча. – Его голос столь же холоден, как и внешний вид. Звуковые волны проходят по моей коже острыми кристалликами льда, нотки сарказма и угроз оставляют длинные кровоточащие порезы. Ауте, он ведь даже не пытается повредить нам, просто острит.

– Мои приветствия тебе, Зимний. – Голос Учителя спокойный, ровный, никакой, уши склоняются в вежливом приветствии. Ни угроз, ни иронии, ни особенной силы. Но именно этот демонстративный отказ бросаться в ответ огненными шарами и молниями и насторожил бы любого понимающего наблюдателя.

Зимний, Мастер оружия клана Атакующих, Первый клинок Эль-онн. До сих пор я лишь издали лицезрела легендарную фигуру. Честно говоря, вполне могла бы обойтись без подобной чести. Мой взгляд невольно скользит по безупречной белизне одежды, останавливается на рукояти меча. Рассекающий, одушевленное оружие, не менее знаменитое, чем его носитель, и, по слухам, не уступающее ему по возрасту. Не ко времени приходит в голову мысль: этот клинок «он» или, как и Ллигирллин, при ближайшем знакомстве окажется Рассекающей? Вглядываюсь чуть пристальней. Не-е, определенно «он». О чем, вообще, я думаю?

– Как благородно,что вы пришли отдать последние почести столь безвременно покидающей нас Хранительнице. – Он подчеркнул слово «благородно», будто это неприличное ругательство.

Нет, то, что Древние умудряются проделывать со своим голосом, все-таки несравнимо с жалкими попытками арров. Зимний еще не сказал ничего особенного, а я уже всей кожей ощущаю опрокинутое на наши головы ведро помоев. Вот что такое «облить презрением».

– Благородно, – Раниэль-Атеро перекатывает звуки на языке, точно пробует их на вкус, – Прекрасное слово. Я слышал, тот, кто однажды был благородным, уже никогда не сможет вытравить из себя привычку быть им до конца жизни.

Пристально смотрю на белоснежного воина. У меня создается четкое впечатление, что я чего-то не понимаю. Сен-образы, которыми эти двое сопровождают свою речь, настолько не похожи ни на что виденное мной раньше, что и попыток не делаю в них разобраться. За словами скрываются слои и слои смысла, совершенно недоступного посторонним. Ясно, что Древние хорошо друг друга знают, так воспоминания и чувства сильны, что почти ощутимы физически.

Улыбку Зимнего нельзя назвать приятной. Хотя клыки у него великолепные.

– Ну, я очень стараюсь, признай.

Раниэль-Атеро как-то невесело шевелит ушами.

– Признаю, – и в голосе его лишь печаль.

– Прибереги свою жалость для тех, кто в ней действительно нуждается, Атеро! Видит Ауте, их много появится в ближайшем будущем!

Ярость, перекатывающаяся за словами, швыряет меня на колени. Но за яростью, за гневом, за силой, за смертью… где-то в глубине ледяных глаз таится надрывная, грызущая, до ужаса знакомая мне боль. Та самая боль, что пожирает твое существо кусок за куском, пока не останется ничего: ни чувства, ни чести, ни воли. Закрываю глаза и обреченно склоняю голову. Ауте, будь милосердна к непутевым детям твоим…

Отчим, должно быть, тоже это услышал.

– Этот путь не приведет тебя никуда, takan moi.Месть сладка, но она не может повернуть ход событий вспять. Лишь увеличивает количество смертей в геометрической прогрессии.

Черты Зимнего искажаются в маске чистейшей ярости, уши откидываются назад. Я вжимаюсь в пол, безуспешно пытаясь прикрыться крыльями.

– Убирайся в Бездну со своей философией, taka mitari, valAter!Месть ничего не повернет вспять, но она утоляет боль, и этого достаточно!

Раниэль-Атеро просто смотрит на Зимнего, и ярость исчезает, поглощенная неземным спокойствием. Так вода, пролитая в пустыне, втягивается в песок, не оставляя и следа. Но сможет ли песок поглотить океан?

– Утоляет боль? Вот как? – Теперь уже в голосе отчима позванивают далекие нотки гнева. – И что, много боли ты утолил, глядя на ее смерть? – Отчим кивает туда, где среди черных простыней и запаха цветов угасает золотоволосая жрица. – Доставляет ли это тебе удовольствие? Наслаждение достаточное, что стоило являться сюда смотреть на дело своих рук?