Шелепин - Леонид Млечин

Поставили Шелесту в вину и то, что вывески на магазинах и названия улиц написаны на украинском языке. Севастополь – город русской славы, а надписи на украинском. На эту тему резко высказались Суслов и Косыгин. Не ожидавший такой реакции Шелест сказал, что он теперь понимает ошибочность своего письма и готов взять его обратно. Но товарищи по президиуму ЦК не дали ему возможности избежать проработки.

– Товарищ Шелест, – сказал Микоян, – ваш долг, приехав в Киев, сообщить обо всем членам президиума ЦК компартии Украины, навести настоящую самокритику в связи с той политической ошибкой, которая вытекает из вашего предложения, и сделать необходимые выводы.

Новый секретарь по вопросам идеологии, науки и культуры Демичев заявил, что на Украине и в самом украинском Центральном комитете вообще процветает национализм и в партийном аппарате в Киеве почти не осталось русских.

Еще жестче выступил Шелепин, который сказал, что за политическую ошибку Шелеста несет ответственность не только он сам, но и Подгорный, который, пользуясь своим положением второго человека в партии, никому не позволяет вмешиваться в дела Украины.

«Кураторство над Украиной» – это была опасная формулировка. За «кураторство над Ленинградом» при Сталине расстреляли члена политбюро Николая Вознесенского и секретаря ЦК Алексея Кузнецова.

– Дело дошло до того, что в Севастополе при вручении награды Черноморскому флоту, флоту русской славы, все выступления были на украинском языке, – возмущался Шелепин. – В Крыму русских больше, но передачи по радио, по телевидению ведутся на украинском языке. И вообще украинский язык насаждается в ущерб русскому. Так что националистическая линия просматривается не только во внешней торговле, но в политике, в идеологии.

Шелепин потребовал провести пленум ЦК компартии Украины и по-настоящему разобраться, что происходит в республике.

Шелест отверг все обвинения. Зло ответил Шелепину:

– Что касается оргвыводов, то вы не разбираетесь, что делается на Украине. Если вы хотите созвать пленум, то созывайте и послушайте, что вам там скажут!

Столь же резко реагировал на обвинения Подгорный.

Анастас Микоян увидел в этой атаке на украинское руководство проявление великодержавного шовинизма. Но потом пришел к выводу, что за этой схваткой стояла попытка группы Александра Шелепина подорвать позиции влиятельной украинской группы, на которую первоначально опирался Брежнев.

Леонид Ильич спустил это дело на тормозах. Он примирительно сказал, что сомневается, надо ли проводить пленум, наверное, достаточно того, что члены президиума обменялись мнениями, а товарищ Шелест все замечания учтет.

Брежнев, с одной стороны, был обеспокоен жесткостью атаки со стороны Шелепина, а с другой – доволен ослаблением позиций Подгорного. Это развязывало ему руки. Он не хотел видеть Подгорного в роли полноправного второго секретаря и нашел ему место председателя президиума Верховного Совета.

Брежнева поначалу считали руководителем слабым, временным. А стране нужна крепкая рука, вот и думали, что Брежневу придется уступить место более молодому, образованному и энергичному лидеру Шелепину. Вокруг него группировались в основном недавние выходцы из комсомола, которые занимали видные посты в органах госбезопасности, внутренних дел, аппарате ЦК, идеологических учреждениях.

– Скоро все переменится. Леня долго не усидит, придет Шелепин. Шурик меня не забудет, ему без меня не обойтись. Надо только немного подождать, – говорил Аджубей, ссылаясь на старых приятелей по комсомолу – директора ТАСС Дмитрия Горюнова и заместителя управляющего делами ЦК Гранта Григоряна.

По словам Аджубея, «Шелепин ни в грош не ставил Брежнева. Да тот по силе характера не годился и в подметки Шелепину, „железному Шурику“, как называли его в ближайшем окружении… Многое обещало Шелепину победу в предстоящей схватке с Брежневым. Он к ней готовился. Однако не учел, что силу ломит не только сила, но и хитрость. И тут ему было далеко до Брежнева».

– Брежнев – работник максимум областного масштаба, а не руководитель огромного государства, – говорил Леонид Замятин. – Примитивный, две-три мысли связать не в состоянии, теоретических знаний никаких. Ему все речи писали…

Сам Шелепин (уже на пенсии) рассказывал помощнику Горбачева Валерию Болдину:

– Теоретически Брежнев был малограмотным. Ленина, видимо, не читал. В этом я убедился, например, когда работал в Завидове. Он меня пригласил, готовили доклад на ХХ1У съезде партии. Я был поражен: самых основных произведений Ленина он не знал. И литературные произведения не читал. Он, кроме «Крокодила», ничего не читал. Я убедился, что никакие идеи, предложения, мысли у Брежнева не возникали – не помню этого. Единственное, что он говорил: «Это слово, может быть, заменить на другое». Вот и вся его роль в подготовке доклада к съезду.

Это было столкновение не только двух личностей. Молодые партийные руководители, которые свергли Хрущева, ждали больших перемен в политике, экономике, личной судьбе, а получилось, что они убрали Хрущева только для того, чтобы Леонид Ильич мог наслаждаться властью.

Владимир Семичастный говорил:

– Мы с Шелепиным занимали довольно критическую позицию с момента прихода Брежнева к власти. Это убеждало его, что мы куда-то рвемся. Его напугало, что операция с Хрущевым была проведена так тихо и спокойно.

Наверное, Леонид Ильич опасался, что Шелепин с Семичастным и его захотят убрать, как убрали Хрущева.

Люди, которые знали их обоих, говорят, что Брежнев только казался добродушным. Он мягко стелил, но спать было жестко. Александр Николаевич Шелепин был немногословным, волевым, организованным, держал себя в руках, не любил расхлябанности. Но едва ли он был таким уж крутым и жестким, каким его изображали.

– «Железный», значит, все должен подминать под себя, так? – говорил о Шелепине Николай Месяцев. – А он был демократичный по натуре человек. Милый, симпатичный парень. И он не был мстительным. У нас ведь принято: как попал в беду, так вколачивают в землю по уши. А он не мстил людям.

– Разговоры, что он был очень крутой, думаю, завели, чтобы его дискредитировать, – считал Николай Егорычев. – А не было этого на самом деле. Он был демократичным и доступным. Я знал только двух человек в руководстве страны, которые сами снимали телефонную трубку, Косыгина и Шелепина. К остальным надо было пробиваться через помощников и секретарей. Причем если Шелепин был на совещании и не мог разговаривать, он всегда потом сам перезванивал…

Самому Шелепину было неприятно, что его называют «железным Шуриком».