Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

Гуляешь целый день, всем любуешься, наслаждаешься, особенное внимание у публики в то время вызывали еще немногочисленные автомобили; где они только останавливались, были окружаемы толпой зевак.

Но все возбуждающие вас прелести понемногу начинали проходить, а пожалуй, надоедать, и приходит в голову поговорка: «Не все красиво, что блестит».

Погода стала портиться, пошли дождички, море сделалось бурное, шумное. Войдешь в какой-нибудь магазин или кафе, всюду встречают словами: «Какая дурная погода, исключительный год, мы такого года не запомнили».

Мне пришлось в Ницце быть несколько раз и всегда приходилось слышать то же, из чего я заключил, что жители Ниццы, живущие туристами, боятся, что приехавшие, разочаровавшись погодой, будут разносить слух у себя на родине о неустойчивости погоды, а тем у многих желающих ехать сюда поубавят пыл.

Гуляешь по солнцу в летнем пальто — жарко, а стоит только перейти в тень — зябко даже в теплом пальто; в выбоинах тротуаров лежит лед.

Вечный праздник с толпой разряженной публики, с музыкой, с пением, с танцами тарантеллы начинает надоедать, хочется уединения поближе к природе, но этого трудно получить: прежде чем выйдешь за город, наглотаешься пыли от бесчисленных экипажей с туристами, разъезжающих по красивым местечкам южного берега моря. За городом взор твой ничего не радует, кругом одни камни, деревья растут только там, где за ними ухаживают и поливают; остается только один вид на море, вечно красивый и увлекательный.

Нагулявшись, возвратишься домой, сядешь у горящего камина, но прибой моря сильно раздражает: его удары вне всякого ритма будоражат нервы и тебя беспокоят и волнуют. Особенно это чувствуешь, когда ложишься спать; ночь проходит без сна, чувствуешь, что нервно захварываешь от бессонницы; из хорошей комнаты перекочевываешь на северную сторону, где шум моря не слышен так, а комната сырая, холодная, с влажной постелью и бельем.

Как-то прогуливаясь по Ницце, встретил одного из своих московских покупателей, еврея; мы были оба довольны встречей, могли гулять и делиться впечатлениями. При расставании он мне сказал: «Я имею обыкновение после прогулки заходить в бювет7, где выпиваю чашку кофе с коньяком, хозяйка бювета хорошо варит его; если хотите, пойдемте туда, тем более что француженка долго жила в России и говорит, хотя плохо, по-русски. Француженка любит Россию, где она провела свою молодость и была счастлива там».

Бювет оказался очень приличным и чистым. Кофе действительно было хорошо сваренное. Весь бювет состоял из одной комнаты с четырьмя белыми мраморными столиками и прилавком, уставленным бутылками вин. За прилавком сидела хозяйка, уже немолодая, сильно пожившая дама, а с ней рядом молодая девушка, что-то вязавшая.

После этого посещения я начал захаживать в этот бювет ежедневно, чтобы выпить ароматного кофе, а главное, поговорить с француженкой, обмениваясь словами перемешанными французскими и русскими, и, как было видно, оба были довольны своими беседами. Француженка оказалась болтливой и рассказала мне всю свою жизнь. Будучи еще очень молодой, она привезена была в Петербург и сразу попала на содержание к какому-то великому князю (имя его она не сказала). Великий князь оставил у нее превосходную по себе память, говорила про него всегда с большим уважением и любовью, уверяла, что она с ним была очень счастлива. Прожив в Петербурге долго, она соскучилась по Франции, куда ее великий князь и отправил, обеспечив хорошей суммой денег.

Приехав в Париж, еще молодая, красивая, увлеклась каким-то молодым французом, и с ним вместе быстро были спущены ее деньги, и, когда у нее родилась дочь, он ее бросил с девочкой. Сначала она в Париже перебивалась кое-как, но и молодость, и красота у нее ушла, она решила поехать в Ниццу, где и открыла бювет, им кормилась.

Между прочим она мне рассказала, что ее дочке через месяц исполнится 15 лет, и это событие ее сильно смущает, так как по законам Франции всякий посягнувший на молодую девушку, когда ей не исполнилось еще ровно 15 лет, присуждается к каторжным работам, а после 15 лет, хотя бы прошли только сутки, это преступление не наказывается. Зная хорошо южных французов, она вполне уверена, что ей не придется уберечь от этого несчастья свою дочку и она погибнет, а потому решила продать свою дочку за 40 тысяч франков любому богатому, чтобы этими деньгами обеспечить ее на черный день.

Она мне тоже рассказала, что клиентура ее кабачка была преимущественно из крупье Монте-Карло, предпочитающих жить в Ницце из-за дешевизны, сообщение же по железной дороге скорое и легкое. Крупье имеют обыкновение после своей работы заходить в ее бювет по несколько человек и ведут между собой разговоры о всех событиях дня в Монте-Карло. Присутствием хозяйки они не стесняются, говорят откровенно, а потому ей много известно, что тщательно скрывается администрацией казино.

Француженка воспылала ко мне благорасположением, быть может, из-за моей щедрости, так как я покупал у нее вина для своего стола и платил хорошо, а она этого не имела права делать — продавать на вынос, а потому всегда вечером приносила вино ко мне на виллу в бутылках, закрытых плащом, а еще, может быть, и мечтала, что сделаюсь покупателем на ее дочку, но только она со мной разоткровенничалась и поведала многое, что делалось в Монте-Карло, в этом злачном месте.

Она передавала, что крупье уверяют, что не бывает дня, чтобы не было смертоубийства в Монте-Карло. Для этих событий приспособлен целый штат ловких служащих, тихо, умело, моментально уносящих трупы самоубийц в подвальный этаж казино, где они в верхних этажах этого роскошного здания только что потеряли все состояние, а зачастую и честное имя. Из подвала казино ночью трупы самоубийц увозятся.

За всеми лицами, прибывающими в Монте-Карло, в Ниццу и другие местечки, близ их лежащие, администрацией казино устроена слежка, прежде всего из каждого банка им сообщают о лицах, имеющих крупные аккредитивы; для привлечения их в казино пускаются в ход всевозможные средства: для любителей дам имеются красивые, изящные женщины, делающие все, что указано им администрацией казино.

Крупье ценятся и оплачиваются только ловкие, умеющие пускать шарики, чтобы они попадали в места, выгодные для казино, а менее ловким сначала делают выговор, а потом удаляют со службы. Имеются агенты, разъезжающие по железным дорогам, на их обязанности рассказывать вслух о случаях обогащения каких-то англичан или американцев, увозящих к себе на родину сотни тысяч франков, и тому подобные другие небылицы, сильно разжигающие у слабых людей страсти, и такие рассказы мне приходилось самому много раз слышать. Еще она мне многое кое-что рассказывала, я теперь уже забыл.

Как бы в подтверждение правоты рассказов француженки я встретил в Ницце, в центре города, моего старого знакомого по училищу Юлия Августовича Мансфельда, к слову сказать, который мне всегда был несимпатичен и даже неприятен со своими рыжими волосами, веснушчатым лицом и особой пронырливостью, но, соскучившись по обществу, я был рад этой встрече. Он меня сразу узнал, хотя мы с ним больше двадцати лет не виделись, был рад и упросил меня зайти к нему, жившему как раз на той улице, где встретились. Жил он один, занимал большую, хорошо обставленную квартиру, с полным штатом прислуги. Он мне рассказал, что в последнее время работал в С.-Петербурге, принимал какое-то участие в постройке дома «Метрополь» в Москве8, заработал хорошие деньги и решился отдохнуть, отправился в Ниццу. Попал в Монте-Карло, где сел играть, и ему выпало счастие — он выиграл 600 тысяч франков. После чего перестал ездить в Монте-Карло, начал заводить в Ницце романы и посвятил все свое время им, пользуясь теми средствами, которые он выиграл в казино. Жил широко, ни в чем себе не отказывая. Потом он заходил много раз ко мне, рассказывал о своих приключениях и удачах с дамами. Причем старался меня предупреждать об опасности игры в Монте-Карло, а главное советовал: «Помните, если к вам обратится с просьбой дать взаймы проигравшийся в казино, то никоим образом не давайте, хотя бы с этой просьбой обратился ваш отец, брат или сын; можете быть уверены, что он с вашими же деньгами поедет обязательно играть в казино и не уйдет оттуда до тех пор, пока окончательно не проиграется». Мы с ним встречались в продолжение нескольких дней, он часто заходил ко мне, но вдруг исчез. Я пошел к нему, где прислуга сообщила, что господин куда-то уехал несколько дней тому назад и она не знает, где он.

Через несколько дней, как я был у него, он явился ко мне и рассказал: познакомился с очень интересной красивой дамой, конечно, увлекся ею, и они весело проводили время, разъезжая по окрестностям Ниццы, но дама упросила его заехать в Монте-Карло, а потом зайти в казино, где и засела играть в рулетку. Спустив все свои деньги, начала уговаривать его поиграть, он расчувствовался к просьбам ее, решил поставить какую-то сумму; проиграл, она умоляла продолжать, и он по слабохарактерности потерял голову, играл до тех пор, пока не проиграл 600 тысяч франков и все свои деньги, привезенные из России. Послал телеграмму в Петербург с просьбой перевести ему деньги и теперь ожидает их, но его тянет поиграть, а потому просит дать ему заимообразно 2 тысячи франков, которые отдаст по получении из Петербурга. На его просьбу я напомнил его мне совет: даже отцу, проигравшемуся в казино, ничего не давать. Обиженный Мансфельд ушел, и я больше с ним не видался. В Москве потом узнал от его родственников: из Петербурга ему высылали несколько раз деньги, потом перестали, и его казино отправило в Россию за свой счет, вручив железнодорожный билет в вагоне.