Второй брак Наполеона. Упадок союза - Альберт Вандаль

К несчастью, был пункт, где между интересами обеих империй, которые так легко было примирить в других местах, существовал вечный антагонизм. Это был Восток. Кризис, вызванный на Дунае в 1807 г., оставался все еще открытым, он тянулся параллельно с войнами, терзавшими Европу, и, разъединяя Россию и Австрию, служил препятствием для новых коалиций. Александр I и его кабинет знали, до какой степени порицалось в Вене фактическое присоединение княжеств к России, какое неудовольствие вызвало там открыто заявленное ими намерение оставить их за собой. В Вене смотрели на Дунай, как на австрийскую реку или, по меньшей мере как на имеющую сделаться таковою. Налагая руку на нижнюю часть его течения и на его устья, Россия давала повод тревожиться и за интересы настоящей минуты, и за возможность поступательного движения Австрии в будущем. Она превращала в тупик великолепнейший путь, пользуясь которым Австрия надеялась обеспечить себе сообщение с Черным морем и в один прекрасный день проскользнуть на Восток. Чтобы вполне угодить Австрии, России нужно было бы отказаться от княжеств и подписать мир с турками, признавая чуть ли не целость их владений.

Эту жертву Александр считал пока свыше своих сил вне пределов своей уступчивости. В продолжение трех лет вся его политика была направлена на приобретение Молдавии и Валахии, это было основной идеей его царствования, давно лелеянной мечтой, которая, после долгого мучительного ожидания, осуществилась, наконец, в Эрфурте. Несмотря на свое отречение от союза с Францией, царь не мог свыкнуться с мыслью, что ему придется вернуть то, что он приобрел благодаря совместной деятельности с Наполеоном. Поэтому он решил удержать за собой княжества, не отказываясь от надежды сговориться с Веной о делах на Востоке. Верный заветам и традициям Екатерины, он хотел предложить Австрии вместо уступок компенсацию. Беря сам, он хотел предоставить ей двигаться вперед бок о бок с ним и выкраивать по близости от него свою долю. Разве, думал он, Турецкая империя – эта всем доступная развалина, этот неисчерпаемый источник для обмена, сделок и дележа – недостаточно обширна для того, чтобы честолюбие двух великих держав не могло ужиться там и утолять свои аппетиты без столкновений и борьбы?

По его мнению, нетрудно было разграничить круг обоюдных интересов. В непосредственном соседстве с австрийской границей, совсем под рукой Австрии, была Сербия, которая должна была привлекать ее взоры. Сербия возмутилась и отделилась от Турции еще в 1804 г., и с тех пор банды сербов, под предводительством Карагеоргия, мужественно боролись с турками. Несмотря на то, что сербы неоднократно просили царя взять их под свою высокую руку, несмотря на то, что они сделали в его интересах полезную для него диверсию, русский государь всячески избегал сделать их своими подданными или даже вассалами. Конечно, ни совесть, ни честь не позволяли ему отдать этих послушных союзников и в полную власть и под гнет неверных, но он был бы очень доволен, если бы христианское государство взяло на себя труд заботиться о их судьбе. Он думал, что Австрия могла бы взять их под свою защиту и добиться для них льгот и привилегий; в случае надобности она могла обратить Сербию в автономное княжество, которое стало бы от нее в зависимость в политическом и торговом отношениях.

Но, быть может, она желает большего? Может быть, она хочет расширить не только сферу своего влияния, но и свое господство, может быть, она хочет врезаться в самое сердце оттоманских владений? Для достижения этой цели существует только одно средство: заслужить доверие России и откровенно сговориться с ней. Приложив старания направить на Восток честолюбия Австрии, инструкция добавляет: “И, если бы пришлось допустить у венского двора намерение возместить свои утраты путем приобретения некоторых плодородных провинций, стонущих под гнетом Оттоманской империи, то – спрашиваю я, – будет ли она в состоянии сделать это, действуя наперекор России? А, между тем, как легко было бы ей добиться выполнения этого плана, если бы она своим поведением в политике заблаговременно сделалась достойной добра, которого желает ей Его Величество?”. Далее говорится, что император Александр всегда находил, что здравая политика предписывает обоим государствам дружно вести свои дела на Востоке и идти нога в ногу; что эта мысль не является у него результатом случайного стечения обстоятельств; напротив, это зрело обдуманное и твердо установившееся мнение, символ веры, который он всегда исповедовал, даже в то время, когда предложения, шедшие из другого места, и поведение самой Австрии побуждали его использовать эти предложения и доставили бы ему славу и выгоду. Угодно доказательство? Петербургский кабинет готов дать таковое; оно убедительно и неопровержимо. Чтобы лучше доказать свое он не прочь, полагаясь на тактичность Австрии, выдать ей государственную тайну, которая до сего времени была погребена в тайниках архивов.

Тогда многозначительным и таинственным тоном Румянцев открывает Алопеусу, позволяя ему в подходящий момент быть болтливым, что два года тому назад Восток едва спасся от крупных перемен; что зимой 1808 г. России неожиданно были сделаны Наполеоном удивительные предложения, вследствие которых начались переговоры о разделе Турции. Сообщая об этом истинном факте, Румянцев указывает только на одну из его сторон и передает его далеко не так, как это было в действительности. Мы знаем, что в феврале и марте 1808 г., во время переговоров, которые имели целью переделать карту Старого света и которых одних было бы достаточно, чтобы охарактеризовать эти небывалые в истории времена, во всех сношениях двух императоров, во всех переговорах их министров было принято, что Австрия должна быть приглашена к разделу и что ее территория, удлиненная на юго-восток, должна послужить для разъединения будущих владений Франции и России. Этот принцип был принят с общего согласия, но он был выдвинут на первое место Наполеоном, на него вполне определенно было указано в его письме от 2 февраля 1808 года, Россия же употребляла все усилия, чтобы ограничить выгоды Австрии. В инструкции Алопеусу вся честь приписывается русскому государю, который будто бы потребовал, чтобы раздел был выполнен втроем и на правах совершенного равенства.

В непрестанном стремлении к умеренности, говорится в ней, император Александр был против раздела; но; полагая, что этот переворот мог сделаться неизбежным, он не отказывался от раздела, но ставил conditio sinegua non (непременным условием) своего содействия, чтобы и Австрия была приглашена к участию и в широких размерах воспользовалась выгодами предприятия. Он настаивал, чтобы доля Австрии была как можно больше и возможно лучше составлена. Он по-дружески, с утонченной заботливостью, собственноручно наметил ее, заботясь о чужих интересах, как бы о своих собственных. Он сказал себе, что Австрии недостаточно будет расширения в континентальных частях Турции; что, чтобы делать производительные затраты на свои новые владения и поднять доходность земли, ей необходим выход к морю. Поэтому он потребовал, чтобы она получила на Эгейском море гавань, т. е. возможность привлечь к себе и захватить часть торговли на Востоке – “единственный источник богатства, которого ей недостает”. Можно ли дать более верное доказательство своей симпатии и искреннего желания добра? Притом, в какую минуту так горячо заботился император Александр об интересах своих соседей? И в инструкции говорится следующее: “Его Величество столь усердно заботился об интересах и величии Австрии в то самое время, когда венский кабинет был далеко уже не в дружбе с нами”. Это дружественное сообщение, – говорится далее, – если его сделать умело, не может не произвести впечатления. “Оно должно, вызывая чувство благодарности, подготовить чувство самой беззаветной дружбы”.