Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века - Михаил Ильич Якушев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во второй половине XIX века российское посольство в Константинополе и генеральное консульство в Бейруте уже не проявляли повышенной заинтересованности в сборе материальных средств в России на нужды Антиохийской патриархии, поскольку во главе ее стояли греки, заботившиеся больше о благосостоянии своих родственников в Греции, нежели об арабской пастве. Тем не менее Сирийская церковь имела достаточно стабильный доход в патриаршую казну из различных источников.
По данным Асада Рустума, за шесть лет в период с 1885 по 1891 г. общий размер доходов Антиохийского патриархата достиг 11 тыс. 986 лир (95 тыс. 878 руб.) (931, т. 3 с. 240). Они распределялись следующим образом:
Таблица 3.
Доходы Антиохийской церкви
Из таблицы видно, что, несмотря на скромные (по сравнению с Иерусалимской церковью) доходы Антиохийского патриархата, они носили достаточно стабильный характер. Обращает на себя внимание внушительная сумма финансовой помощи греческого правительства Сирийской церкви, которую они вместе с эллинским архиерейством считали «своим национальным достоянием» (254, л. 14—15об). Материальная помощь в виде традиционного денежного взноса Сионской церкви в пользу Антиохийского престола, с 1850 г. занимаемого исключительно святогробцами, выглядит более чем скромной.
За положением дел на канонической территории Антиохийского патриархата, помимо российского Генерального консульства в Бейруте также наблюдали императорское Генеральное консульство в Эрзеруме и консульство в Алеппо, которым цареградское посольство поручило направлять информацию о положении православных христиан в армянских и сирийских епархиях в российское консульство в Дамаске (504, л. 27–28). В 1891 г. в целях восстановления и укрепления связей с сирийской православной общиной российское Генеральное консульство в Бейруте восстановило в Дамаске вицеконсульство. Эта мера стала ответом на настойчивые просьбы арабских митрополитов и архонтов после того, как в 1891 г. Иерусалимская патриархия (при поддержке Афин, Лондона и Парижа) фактически возвела очередного святогробца – архиепископа Вифлеемского Спиридона – на Антиохийский патриарший престол (315, л. 31; 522, л. 171–188). Этот шаг святогробцев вызвал недовольство не только арабской православной общины, но и греческих архиереев Антиохийского синода, которые были сами не прочь побороться между собой за патриаршую кафедру. Поначалу вице-консульство в Дамаске действовало как отделение российского Генерального консульства в Бейруте, которое до этого отвечало перед императорским посольством на Босфоре за все контакты с сирийскими и ливанскими митрополиями. После присвоения представительству в Дамаске статуса независимого от Бейрута консульства, во главе которого был назначен кадровый сотрудник МИД со знанием арабского языка, любые попытки вмешательства императорских генконсулов в Бейруте в дела Антиохийской патриаршей кафедры в Дамаске вызывали напряженность в отношениях между управляющими этими консульскими учреждениями (733, с. 200–207).
Сирийские православные установили более тесные связи с российским правительством через дамасское консульское учреждение, которое сыграло решающую роль в избрании в 1899 г. араба-митрополита Мелетия II Думани (1899—ф 1906 гг.) на Антиохийский патриарший престол. Зарубежные историки связывали это событие, прежде всего, с ростом антигреческих националистических настроений православных арабов в Великой Сирии. Лишь немногие из них, например, англичанин Дерек Хопвуд или официальный историк Антиохийской церкви Асад Рустум, намекали на некую причастность Петербурга к этому событию (931, т. 3, с. 271; 848, с. 171). Чуть большую осведомленность в этом вопросе продемонстрировал профессор-византинист А.П. Лебедев, который, сославшись на «Церковные ведомости» 1899–1900 гг., осторожно намекнул на роль Петербурга в деле избрания патриарха-араба: «Есть основания думать, что сирийцы обязаны таким счастливым результатом благовременному содействию со стороны России» (735, кн. II, с. 323).
То, что на стороне греческих митрополитов Антиохийской церкви (а значит, и Греческого королевства) выступала западная дипломатия (Великобритания, Франция и Германия), а также некоторые османские визири и паши, было отнюдь не удивительно. Не вызывал вопросов у современников и факт активной вовлеченности в конфликт российского консула в Дамаске и генерального консула в Бейруте, а также их непосредственного начальника – российского посла в Стамбуле. Однако то, что окончательное решение данного вопроса принималось на высочайшем уровне султаном Абдул Хамидом II и императором Николаем II, знали немногие.
Посол И.А. Зиновьев запросил Петербург разрешить выразить султану от имени императора благодарность за признание араба Мелетия в патриаршем сане. Находившийся на отдыхе в Ливадии Николай II дал свое согласие, поскольку поддерживал в то время добрые личные отношения с Абдул Хамидом II (522, л. 171–188). Растроганный патриарх Мелетий II в письме на имя министра иностранных дел графа Муравьева горячо поблагодарил российского императора Николая II за «благодетельное и справедливое попечительство» над патриаршими выборами103.
На церемонии интронизации Мелетия Думани в Мариинском кафедральном соборе самые почетные места были предоставлены консулу в Дамаске А.П. Беляеву и генеральному консулу в Бейруте князю Б.Н. Шаховскому (931, т. 3, с. 271).
На первую годовщину своего тезоименитства в ходе богослужения, по случаю которого собралось православное население Дамаска, патриарх Мелетий впервые помянул во время великого выхода «Святую Российскую Церковь» наравне с именами Константинопольского и Иерусалимского патриархов, публично продемонстрировав тем самым признательность Петербургу за покровительство, оказываемое автокефальному Антиохийскому престолу (239, л. 31). По распоряжению Мелетия, по правую сторону над патриаршим троном в Дамасском кафедральном соборе был водружен позолоченный герб Российской империи, закрепив раз и навсегда за русскими консульскими агентами право «предстоять одесную» (стоять первым по правую руку от. – М.Я.) патриарха, которое распространилось на все православные храмы Антиохийской церкви. С тех пор греческие консулы в Сирии уже не претендовали на самое почетное место рядом с Антиохийским первоиерархом, предназначенное для русского консула (там же, л. 31; 437, л. 449–450). Этот шаг был воспринят греками весьма болезненно.
Избрание патриархом араба привело к временному бойкоту Антиохийского патриарха со стороны «сообщества греческих патриархов и кириархов», которые в течение нескольких лет относились к единоверному патриарху-османлы как к изгою. Никто не хотел официально признавать араба Мелетия в патриаршем сане до тех пор, пока этого не сделал рум миллет баши.
Первым, кто официально откликнулся на приветственные известительные грамоты Мелетия и признал его патриархом, стал Всероссийский Святейший Правительствующий синод (в ответной грамоте от 31 декабря 1899 г./12 января 1900 г.)104. В ответ на призыв патриарха Мелетия Николай II поручил МИД добиться признания Антиохийского патриарха от Черногорской, Сербской
