Пламя страсти - Сьюзен Джонсон

— Не смотри по сторонам, держи голову выше, — Хэзард говорил тихо, спокойно; от невыносимого напряжения последних часов осталось только неровное дыхание.

Венеция не увидела, но почувствовала, как его кровь капает на ее руки и стекает по обнаженной коже. Она знала, что Хэзард получил несколько ранений ножом, и проклинала собственную беспомощность. Ведь нужно было как можно скорее промыть и перевязать его раны, а она сейчас могла только делать вид, будто ничего не боится. Хорошо хоть Трей спокойно спал на руках у матери, словно его будущее и в самом деле было обеспечено благодаря кровавой схватке, которую выиграл его отец.

Они проехали уже половину деревни; люди смотрели на них, и жеребец нервничал, прижимал уши к голове, все норовя встать на дыбы.

Венеция чувствовала, что от усилий сдержать гнедого кровь из ран Хэзарда течет все сильнее.

— С тобой все в порядке? — встревожено спросила она: у нее не было уверенности в том, что у него хватит сил выехать вместе с ними из деревни.

— Этот чертов гнедой не привык к запаху крови, это не боевая лошадь.

— Я спрашиваю о твоем состоянии, — она коснулась его руки.

— Я справлюсь, — пробормотал Хэзард и выругался сквозь зубы, потому что гнедой снова резко вскинул голову.

— А они вправду нас отпустят?

— Поживем — увидим, биа-кара… Это все, что я могу тебе сказать.

Они ехали очень медленно, чувствуя, что их жизнь висит на волоске. Но наконец перед ними открылись зеленые просторы прерии, где закатное небо касалось круглых холмов и лиловые сумерки накрывали долину. Свобода была совсем близко. Они проехали последний ряд вигвамов, миновали последнюю группу лакота, и только тогда Хэзард пустил гнедого легким галопом. Он специально не торопился, зная, как важно продемонстрировать бесстрашную уверенность в себе.

С тех пор много зим, сидя вокруг костров, лакота говорили о вожде абсороков и о его огненноволосой женщине, которая приехала вместе с ним спасать их ребенка. Они говорили о его бесстрашии, о том, как он один спустился к ним с холма, как отослал свою боевую лошадь. И в конце концов история о могучем и отважном Черном Кугуаре стала легендой.

47

Когда Хэзард и Венеция доехали до Неутомимого Волка и остальных воинов, абсароки не стали больше медлить. Они не знали, как надолго хватит чувства уважения у племени лакота. Хэзард пересел на Пету, а Неутомимый Волк взял Трея. Как только отзвучали поздравления и приветствия, они помчались вперед, чтобы побыстрее достичь земель абсароков.

Когда они добрались до первой стоянки родного племени, Хэзард еще сумел помочь Венеции слезть с лошади, но на большее его сил не хватило. Как только он почувствовал, что его жена и ребенок в безопасности, в глазах у него потемнело, и он упал прямо к ногам Венеции. Хэзард потерял слишком много крови, потратил слишком много сил, и теперь одного только усилия воли было уже недостаточно.

Венеция закричала от ужаса: Хэзард лежал неподвижно, с открытыми, ничего не видящими глазами, весь покрытый кровью. Подошел Неутомимый Волк, опустился рядом с другом на колени, приложил ухо к его груди, а потом поднял голову и сказал ей:

— Он жив.

Пока Хэзард лежал без сознания, ему промыли раны, зашили их, уложили его на шкуры в вигваме и стали ждать. Венеция с тревогой следила за его прерывистым дыханием, она не была уверена в том, что Хэзард очнется. Но к вечеру дыхание Хэзарда стало ровнее, раны перестали кровоточить. Венеция осторожно коснулась его лба, боясь причинить ему боль, и Хэзард тут же открыл глаза. Ему даже удалось улыбнуться.

— Любовь моя… Мы дома, — прошептал он и снова уснул.

Когда Хэзард проснулся много часов спустя, он настоял на том, чтобы искупаться в ледяном горном ручье, который протекал неподалеку. Неутомимый Волк объяснил Венеции, что индейские воины всегда так лечат свои раны, но Хэзард вернулся очень бледным, и она снова встревожилась.

Отряду пришлось остаться на этой стоянке еще на два дня, пока Хэзард не окреп настолько, что мог ехать домой. Они отправили вперед разведчиков, так что вся деревня вышла приветствовать их и поздравить с триумфальным возвращением. Как только Хэзард приехал домой, он первым делом отправился к своему племяннику. Красное Перо, пролежавший несколько дней при смерти, тоже начал выздоравливать, и Хэзард поблагодарил его за то, что он защищал Трея.

По случаю возвращения вождя в деревне устроили грандиозный праздник, который продолжался всю ночь. Когда небо уже посветлело на востоке, Хэзард извинился перед собравшимися за себя и за Венецию, и они пошли через веселящуюся деревню в свой вигвам. Венеция уложила Трея в колыбель, Хэзард подошел к ней и обнял ее. Они оба долго молча смотрели на спящего сына, гордясь им и благодаря судьбу за то, что он у них есть. Пушистые ресницы лежали на пухлых щечках, малыш легко улыбался во сне.

— Я не думал, что смогу кого-то еще любить так же сильно, как тебя, биа-кара. Но я ничуть не меньше люблю Трея — правда, по-другому. Он — это ты и я, он — наше будущее, и я хочу дать ему все. Наверное, это нереалистично, но разве отец не имеет права помечтать? — Хэзард опустил голову и потерся подбородком о волосы Венеции.

— А его мать мечтает о том, чтобы мы могли подарить ему жизнь в этих горах, — прошептала Венеция, поворачиваясь лицом к Хэзарду. — Жизнь свободную и стоящую того, чтобы ее прожить! Как ты думаешь, мы можем это сделать?

Хэзард улыбнулся.

— Мой упрямый ангел. — Он легко поцеловал ее в лоб. — Мы постараемся. — И Хэзард поклялся самому себе всегда защищать их.

— Когда мы вернемся обратно на шахту? — спросила Венеция.

— Ты как-то очень уверенно произносишь это «мы»…

— А почему нет? Янси мертв, нам больше ничто не угрожает, так что даже не думай, что вернешься туда один!

Она посмотрела на него таким свирепым взглядом, каким умела смотреть только Венеция Брэддок. Но, увидев, что муж не возражает, она улыбнулась.

— Уж не собираешься ли ты просидеть у меня в кармане всю оставшуюся жизнь? — усмехнулся Хэзард.

— До конца твоих дней, Джон Хэзард Блэк! И что ты об этом думаешь?

Хэзард обнял ее, и они оба ощутили безмерный покой. Любовь озаряла их — непонятная, неподвластная разуму, — но эта любовь была их победой над безумным, жестоким миром.

— Я думаю, — очень медленно сказал Джон Хэзард Блэк, — что я самый счастливый человек на свете.