Ключ - Наталья Болдырева

Он запомнил эту схватку. Только её. Остальное слилось в длинную смазанную череду событий и лиц. Он скоро перестал удивляться тому, как быстро находились телеги, годные перегородить улицу, замедлив отступление врага. Как падали с крыш невесть откуда взявшиеся брёвна, как катились по мостовой, подминая под себя черных, огромные дубовые бочки. Но люди, новые и новые люди, готовые идти в бой — он не ждал этого от города, в котором прожил не одну сотню лет. И потому, когда он опустился на холодный мокрый камень, оглядывая разгромленную улицу в мутной пелене мелко моросящего дождя, да группу людей — должно быть жителей этого квартала — поднимающих опрокинутую на бок телегу, он почувствовал удовлетворение.

— Мой генерал, — младший капрал через силу отдал честь. Он снял шлем, вытер лицо мокрой перчаткой, размазав пятна сажи на щеках и подбородке. Поодаль, спрятавшись от дождя на узкой ленте сухой земли под козырьком крыши, сидела, опершись о стену дома и устало прикрыв глаза маленькая оборванка, такая же чумазая, как и капрал.

— Клирик и страт, — упредил его Марк, — я помню.

— Не только, — кажется, ноги не держали уже и его. Марк похлопал по ступеням рядом, приглашая присаживаться. — Благодарю, — он рухнул, громыхнув амуницией. — Там какие-то люди, говорят, поймали князя Николая.

— Кого?! — это вывело Марка из дрёмы, в которую он начал было проваливаться. Разом прояснился взгляд.

— Князя Николая, — повторил капрал, щурясь болезненно на серые предрассветные сумерки. Глаза его были воспалены, разъедены дымом.

— Где? — Марк встал. Поднимаясь, чуть нажал на плечо капрала, приказывая «сиди».

— Там, — он слабо махнул вдоль по улице и откинулся, облокотившись на ступени. Подставил лицо мелко моросящему дождю.

Он скоро прошёл мимо пустых домов, миновал почерневшие, наконец-то затушенные остовы и увидел таверну. Хозяин, который с утра ещё открывал двери, надеясь на добрую дневную выручку, ходил с перебинтованной головой, трогал опалённую с одного края стену и щелкал языком, наверняка прикидывая, во сколько станет ему починка.

Воин взбежал на крыльцо, переступил порог, пригнувшись — первая зала была полна народу. Ходила меж столов девочка, разнося горячую похлебку. Её мать на другом столе костоправила какого-то оборванца. Щуплый молодой парень морщился, закусив зубами ворот рубахи, но терпел, пока она вправляла ему сломанную кость ноги. Марк быстро прошел мимо, туда, где во второй трапезной собрались шестеро оставшихся в живых гвардейцев, где сидела у камина, вычёсывая насквозь промокшего волка, Эдель, а Рато спал, свернувшись калачиком на лавке. Всю ночь он да ворон разносили распоряжения Марка во все концы города. Он чуть коснулся его головы, проходя мимо. Тот почуял прикосновение, вздрогнул конвульсивно всем телом, но не проснулся.

— Вот, — поднялся навстречу один из гвардейцев и, отворил двери кухни.

Там, среди корзин, на куче белых от мучной пыли мешков, сидел князь Николай.

Воин замер, разглядывая принца. Двоюродные братья, они с Ллерием были похожи как близнецы. Только Николай был на добрый десяток лет старше. Да может быть немного холёнее. Их королю явно не хватало лоска. Да такой же вызывающе-гордой осанки, странной у по слухам безвольного, боязливого принца.

— Ваше Высочество, — сказал Воин дипломатично, делая приглашающий жест в залу, — я главнокомандующий далионской армии, Марк.

— Тот самый Марк, — протянул Николай, щурясь с темноты на яркий свет, прикрывая глаза ладонью. Он поднялся, сделал шаг вперёд и заявил громко, — я предаю себя в руки правосудия и брата моего, короля Ллерия.

— Талдычит это с самого начала. — Гвардеец пожал плечами в ответ на удивленный взгляд Марка. — Те двое, что поймали его, вон в первом зале дожидаются, говорят, будто он сам выскочил на них. Требовал вести его в замок. Лошадь загнал. Хорошая, чистокровная кобыла издохла. Я сам видел.

— П-п-поступок моего отца вероломен! — Он сделал ещё шаг вперёд. Вынул из рукава, принялся скручивать узлами батистовый платок. Точно так, как это делал Ллерий, нервничая. — Я… Я готов за него ответить.

Воин закрыл глаза и с чувством, вкладывая всю усталость и злость, накопленную за многие и многие дни, выругался.

Дверь в его дом была распахнута настежь. Окна первого этажа выбиты, а в одном прочно застрял, уцепившись за раму, сундук.

— Ту-у-упицы, — скрежетал зубами Горбун, силясь втянуть его обратно. — Там же книги!

Когда сундук, грохнулся на пол, и перевернулся, клацнув огромным навесным замком, Горбун бросился в башню. Тайная дверка, спрятанная прямо над изголовьем его тяжёлой, вырезанной из цельного куска дерева, двуспальной кровати, оставалась запертой. Он отпер её, еле-еле вскарабкался в узкий и низкий ход и пополз, спеша к главному своему сокровищу.

Башня была полна камней.

Одни, запыленные так, что нельзя было различить даже их цвета под серой густой бахромой, ровными рядами стояли на полках. Это были просто камни. Он возился когда-то с ними, сортируя бережно, занося в картотеку. Пока не понял, что это были всего лишь драгоценные камни.

Горсточка, жалкая горсточка цветных осколков всегда хранилась на столе — рядом с книгами, свитками, ретортами. И лишь один — глаз ворона, крупный кусок черного хрусталя — покоился в специальной подставке. Горбун помедлил минуту, но всё-таки снял его с треножника, спрятал в черный бархатный мешочек. У него не было времени даже одним глазком взглянуть, как там Марк.

Он принялся собирать цветную россыпь самоцветов, каждый беря двумя пальцами, оглаживая нежно, помещая в отдельное гнездо в специальной шкатулке, называя по имени.

— Откуда у тебя столько?

Он вздрогнул, услышав это. Едва не уронил камень, присел, сжав его в кулаке.

Юродивый поднимался с колен. Тайный ход был чересчур узок для него. Он снял со стен всю паутину, пробираясь в башню.

— А… Ты, — Горбун разжал ладонь так, будто боялся, что мог раздавить камушек. — Что ж ты не повёз Ведьму к дому? Оставил её одну возиться со Старухою.

— Я предупреждал, что буду следить за тобой. — Он всё оглядывался. Протянул руку, сняв камень с полки. Стёр большим пальцем пыль. — Ты хоть бы следил за ними. Или продал кому. Или отдал бы так. — В его руках засверкал, наконец, чисто алым светом крупный, с голубиное яйцо, рубин великолепной огранки.

— Прости. Недосуг. Хочешь, бери.

— На что мне? — Юродивый положил камень обратно. — От людей прятать?

Он подошел ближе, стал за спиной, совсем рядом, любопытствуя. Горбун пошевелил кривыми плечами. Горб его, казалось, вырос, а грудь прогнулась еще — он навис над шкатулкой, закрывая её.