Сказки темной Руси - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подлетела баба Яга к заимке, глядь вниз, а избушку отшельницы медведи злые охраняют, слюни голодные глотают – съесть бабу Ягу хотят. Покружилась ведьма, покружилась и полетела обратно – вход в Навь охранять.
А Аглаюшка затопила печурку свою ненаглядную, отварила картошки, испекла хлеб, накормила волка-бирюка и злых медведей в благодарность за спасение.
И стали они все вместе жить-поживать да добра не наживать на севере диком, в тайге непролазной, в лесной заимке, подальше от добрых людей. Волк-бирюк всё чаще по лесу шастал, волчицу себе искал, да всё впустую – стал стар больно. Злые медведи подобрели, за хаткой отшельницы приглядывали: нежить лесную отгоняли да лис попрошаек. А матушка Аглая икону Троеручницы-помощницы за пазухой носила, воду богоявленную берегла, книги духовные читала да в огороде потихоньку копалась. А про Навь и поминать боялась, о Смерти не думала, лишь бурчала иногда:
– Придёт ещё наш срок! – да волка своего ручного гладила, с рук кормила и приговаривала. – Ешь, сынок, ешь!
Ты поспи, Егорка,
придет и твоя долька:
непременно, не иначе
все помрем в зловещей драке!
Горыня, Дубыня и Усыня:
В бытность, когда Сварог творил этот мир, ему помогали боги Асилки и боги Волоты. Это были могучие человекоподобные создания, которые обладали невиданной силой. Сварог использовал их, чтобы перемещать горы и тектонические плиты, изменять русла уже существующих рек и прокладывать новые. Но после того, как мир был построен, Асилки и Волоты заскучали. От скуки великаны принялись кидаться друг в друга горами и разрушать все то, что было возведено с таким трудом! Сварог пытался их утихомирить, но у него не получилось. Тогда он стал обращать их в камни. Мать Земля взмолилась, чтобы грозный Сварог пощадил трех младших Асилков: Дубыню, Горыню и Усыню. Сварог согласился. С тех пор три великана охраняют выход в мир Нави. Они следят за тем, чтобы ни одно создание мира мёртвых не проникло в мир живых. А вход охраняет баба Яга.
Царевна Несмеяна и Макар – ведьмин сын
У одной злющей ведьмы по имени Потвора, которая в лесной избушке живет, да всякой разной ворожбой промышляет, народилось дитятко обычно. И до того это дитятко обыкновенно было, что хоть в рожу ему плюй – мимо пройдёт и не почешется: и ни проклятий из уст его не всполохнётся, ни ругани какой не выкатится. Милый такой мальчонка! Макаркой его кликали. Диво дивное да и только. Играет себе с деревенскими ребятишками в лапту и в салки, да гогочет как жеребец на все уколы да поддевки по свою душу:
– Ну ведьмин я сын, так что с того?
А ничего. Деревенским и ответить на такую простоту нечего. Тем более, что слух про его мамку в миру ходил:
– Поцеловал нечистую бабу ангел светлый, вот от него то она и зачала Макарку.
– А по каким таким причинам дух божий смердов целует?
– Дык нам неведомы пути его.
– И то верно, не нам об том судить, рядить и кумекать.
Посудачив, расходилось старичьё по своим домам спать да молодёжь учить:
– По краю пропасти не ходите, а с мудрым человеком не спорьте.
Макарка тоже домой бежал в свою избушку на краю леса, да у мамки всё выпытывал:
– Расскажи ты мне, матушка, кто мой милый батюшка!
А ведьма Потвора не могла рассказать сыну о том, кто его всамделишный отец. Потому как отец его был обычный мирянин, не дюже холостой, а и очень даже женатый мельник из той мельницы, что на краю другого леса находится. И пришлось Потворе ту же самую легенду Макарке брехать, которая по всем соседним сёлам гуляет:
– Брела я как-то раз по полю чистому, искала траву для зелья горького, да всё никак найти не могла. Ведь поле то чистое оказалось, а мне нечистое надобно. Вот шлялась я, шлялась я по тому полю, да всё пустая корзинка у меня. Уж решила, что порожней до дома и вернусь. Вот, думаю, чёрт завёл! Притомилась я, легла под солнышком вздремнуть. А тут с неба светлый ангел летит, крылами машет, мирские песни поёт, тихие такие песни:
Не ходи гулять во поле чистое,
унесёт тебя речка быстрая,
речка быстрая рукотворная,
река времени она. А баба вздорная,
наглотается и не выплывет,
унесёт её судьба и выкинет,
и ни в рай, ни в ад, а в средний мир,
где дед сидит, а у деда пир,
он ест и пьет да всё косточки,
а подавится, так тросточкой
взмахнет, и войной идут все народы,
друг на дружку ведь идут. Вот уроды.
Не успела я очи свои черные на птицу дивную отворотить, как она уже в брюхе моём сидит, курлычет. А как посидела, так и вылетела наружу, и прочь полетела – только я её и видела! Вот поднялась я с сырой земли и ужо не порожняя домой пошла, а брюхатая. Вскоре и ты родился. А как на ноженьки встал, так отцу своему летучему в пояс и кланялся.
– Не, не помню я такого! – мотал головой Макарка. – А что ангел в твоем брюхе делал?
– Да бог его знает, только с той поры я понесла.
– Что понесла? – переспрашивает отрок.
– Тебя понесла! Дурья твоя башка, – сердилась ведьма и укладывала Макарку спать на лавку.
А сама лезла на тёплую печку и пела оттуда всегда одну и ту же колыбельную песню, самой себе видимо и пела:
Как и в небе, и в земли,
живут хвори-баюны.
Спи детинка, засыпай,
отца, матку поминай
добрым словом, а дурным
мы всех прочих просвербим.
И сколько бы злющая ведьма ни приучала Макарку злыми делами себе на хлеб-соль зарабатывать, никак малец не хотел сию науку постигать. Как ни ругала его Потвора, как ни секла розгами, ни в какую её родная кровь не хотела пакостями заниматься. А как парубок в совершеннолетие вошел, так и прогнала она его со двора:
– Иди, ищи себе кров и стол, а я такого дурня кормить никак не могу!
И на смурном её лице, застряла нежеланная слеза, а застряв, прожгла кожу насквозь. И на том месте выросла еще одна безобразная бородавка. Много таких бородавок было на её лице, вислых грудях
