Ледяной поход. Воспоминания 1918 г. - Африкан Богаевский

Мнения на совете разделились. Большинство стояло за движение на Кубань, где предполагалось найти еще не тронутые большевизмом казачьи станицы, сочувственное настроение населения и достаточное количество запасов продовольствия. Екатеринодар был еще в руках кубанской власти, у которой, по слухам, было много добровольцев; соединение с ними должно было значительно усилить Добровольческую армию. Меньшинство, в том числе Корнилов и я, верили в то, что Дон скоро поднимется, испытав на себе всю прелесть советской власти, а потому не стоит идти так далеко, не зная еще точно, как нас встретят на Кубани. Опасения за то, что на богатых зимовниках мы не разместимся и будем голодать, казалось нам неосновательным, и надежда на соединение с походным атаманом генералом Поповым, который двигался туда с донцами, еще более укрепляли нас в мысли о целесообразности движения на зимовники.

Однако победило первое мнение: решено было идти на Кубань.

Вечером 13 февраля в Олыинскую прибыл походный атаман генерал П. X. Попов с своим начальником штаба полковником В. И. Сидориным.

Тому и другому судьбой суждено было сыграть крупную роль в дальнейшем ходе борьбы донского казачества. Но еще не настало время подвести итоги их деятельности. Немало нареканий, может быть, и не вполне справедливых, вызвала она: дело беспристрастной истории разобраться в этом и вынести свой приговор. Но в этот первоначальный период историческая заслуга походного атамана и его начальника штаба несомненна: генерал Попов, хотя и не имел никакого боевого опыта, будучи во время Великой войны начальником Новочеркасского военного училища, не отказался стать во главе тех донских офицеров и казаков, которые смело решились на открытую борьбу с большевиками; в лице полковника Сидорина, георгиевского кавалера, он нашел энергичного и храброго начальника штаба. В эти страшные дни растерянности и упадка духа «степняки» спасли честь донского казачества, как добровольцы – честь русской армии, доказав, что не все донцы «решили нейтралитет держать». Отряд генерала Попова не был велик (около 1500 бойцов, 5 орудий, 40 пулеметов); боевые действия его были незначительны, но в его лице сохранилось ядро, около которого впоследствии выросла Донская армия.

Если бы во главе верных долгу донцов стал бы сам донской атаман генерал Назаров, популярный среди казаков и имевший большой боевой опыт, то, вероятно, результаты действий «степняков» были бы более значительны. Но, к глубокому сожалению, хотя все было готово к его выступлению из Новочеркасска, атаман остался с Войсковым Кругом, чтобы разделить с ним его унижение изменником Голубовым и принять смерть. Царство ему небесное.

Рыцарский, но бесполезный для Дона подвиг…

Мужественно умер молодой атаман, сам скомандовав назначенным для его расстрела красноармейцам:

«Сволочь, пли…»

Но не лучше ли было бы, как это сделал в свое время старый сербский король Петр, уйти с верными казаками в степь и затем вернуться, когда наступит благоприятное время, и продолжать борьбу.

Приезд генерала Попова и его убеждения склонили генерала Корнилова двинуть добровольцев на зимовники. Наш конный авангард, стоявший в станице Кагальницкой, по его приказанию уже готов был двинуться на восток. Однако ввиду все же затруднительности размещения по квартирам обоих отрядов и снабжения их продовольствием было решено не соединяться, а идти параллельными дорогами, поддерживая между собой надежную связь.

Жестокими словами описывает генерал Деникин[3] тогдашнее настроение донского казачества: «Не понимают совершенно ни большевизма, ни „корниловщины“. С нашими разъяснениями соглашаются, но как будто плохо верят. Сыты, богаты и, по-видимому, хотели бы извлечь пользу и из „белого“ и из „красного“ движения. Обе идеологии еще чужды казакам, и больше всего они боятся ввязываться в междоусобную распрю… пока большевизм не схватил их за горло…»

К глубокому сожалению, эти грустные слова добровольческого вождя справедливы. Иначе возможно ли было бы такое чудовищное явление, как то равнодушие, даже враждебность, какую видели тогда к себе добровольцы и «степняки» не только со стороны донского крестьянства, но и казаков. Среди огромного населения области, свыше 4 000 000 человек, подняли оружие только две ничтожных кучки, едва 5000 человек. Остальные «держали нейтралитет». Самоубийство дошедшего до полного отчаяния Каледина, гибель генерала Назарова, моего брата Митрофана Петровича и многих других, потоки крови и тысячи могил – результаты этого проклятого «нейтралитета», эгоистического «меня не тронут», «моя хата с краю»…

Так было в начале «Ледяного похода». Когда спустя два с половиной месяца мы вернулись на Дон, настроение было уже иное: большевики хорошо показали казакам, что представляет собой советская власть! Нейтралитету пришел конец.

Глава II

Уход из станицы Ольгинской. Первый переход. Ночлег в станице Хомутовской

Утром 14 февраля мы выступили из Ольгинской. Со своими хозяевами я расстался без особого сожаления. Сварливая хозяйка представила счет за наше пребывание, а хозяин, старый урядник, часто приставал ко мне с просьбой посоветовать, идти ли ему с нами или нет, оседлал коня, выехал за станицу, но – раздумал и вернулся.

Грустную картину представлял наш поход…

Впереди авангард – Офицерский полк под командой генерала Маркова; за ним главные силы с обозом – под начальством генерала Боровского; сзади арьергард – Партизанский полк под моей командой. Во время всего 2 1/2-месячного похода на протяжении около 1000 верст этот порядок почти не нарушался. Иногда только мы, три генерала, чередовались вместе с своими частями своими местами в походном порядке.

По широкой грязной улице привольно раскинувшейся станицы уныло шла колонна добровольцев. Бедно и разнообразно одетые, разного возраста, с котомкой за спиной и винтовкой на плече, они не имели вида настоящей подтянутой воинской части. Это впечатление переселяющегося цыганского табора еще более увеличивалось многочисленным и разнообразным обозом, с которым ехали раненые и еще какие-то люди.

При нашем проходе вся станица высыпала на улицу. Больно было видеть уходящую куда-то в неведомую даль нищую Добровольческую армию и тут же рядом стоящих у своих домов, почтенных, хорошо одетых казаков, окруженных часто 3–4 сыновьями, здоровыми молодцами, недавно вернувшимися с фронта. Все они смеялись, говорили что-то между собой, указывая на нас…

Проходя мимо одной такой особенно многочисленной семейной группы, я не выдержал и громко сказал:

– Ну, что ж, станичники, не хотите нам помогать – готовьте пироги и хлеб-соль большевикам и немцам. Скоро будут к вам дорогие гости!