Год черной луны - Маша Спивак

— А не знаешь, скоро баба Нюра его отчитает? — спросила Татка. Жалко так пискнула: голос сорвался.

— Она и сама не знает. Она чувствует, есть еще порча или нет. Когда не будет, скажет. Да и ты поймешь, не волнуйся.

— Как?

— Приворот с человека, как пелена с глаз, сваливается. Буквально встряхиваешь головой — что это было? Представляешь, козлик твой в один прекрасный день вздрогнет: ой, мамочки! Кто это? Лео? Кошмар! И в обморок.

— А если нет? — не унималась Татка. Совсем потеряла чувство юмора из-за своего потаскушного Ивана. — Вдруг это никакой не приворот?

— Как не приворот, когда, во-первых, по карте у него на это время никакой любви нет, а во-вторых, все признаки налицо?! Знаешь признаки приворота?

— Откуда?

— Тогда я сейчас книжку принесу и зачитаю, чтобы ты не сомневалась.

Саня отправилась за книжкой и, вернувшись, устроила целую лекцию.

— Вот смотрите, видите, картинка: семь чакр? Приворот — это подавление одной или нескольких чакр. Если подавить вторую (стрелка с цифрой 2 показывала на половые органы схематического человека), мужчина сможет заниматься сексом только с той женщиной, которая сделала или заказала приворот. Если третью, в районе пупка, то он лишается силы воли, становится тряпкой. Если четвертую, сердце, — будет любить только хозяйку приворота. Пятая чакра — говорит только о хозяйке, шестая — думает. Ну а в седьмой перекрывается божественная связь, и тогда жизнь несчастного козлика всецело зависит от его «богини». А в особо сильных приворотах подавляют еще первую чакру — где ноги, — и они сами несут его к так называемой возлюбленной. Представляете, какие гадости можно делать?

— Представляем, но признаки-то какие?

— Зачитываю. Первое. «Страстное стремление мужчины к женщине. Он не может без нее жить, но связь его не радует. После сексуального контакта с приворожившей чувствует себя разбитым, виноватым, стремится быстрее уйти домой. По дороге обещает себе никогда больше с ней не встречаться, потому что она не нужна ему, но, когда подходит к родному дому, ноги сами несут его назад, вопреки воле и здравому смыслу». Ну как, похоже?

— Похоже-то похоже, но так всегда бывает, если женатый человек вдруг влюбится… — пробормотала Тата.

— Что ты говоришь, любовь — совсем другое! — отмахнулась Саня и продолжала: — «На работе сплошные неприятности. Пропадает интерес ко всему, что не касается приворожившей его женщины».

— Неприятности? Точно не скажу, вроде бы да, на что-то такое он жаловался. Но отсутствие интереса ко всему, кроме предмета, тоже известный признак влюбленности. — Татка гримаской изобразила сомнение. Во всяком случае, неполную убежденность.

— Влюбленности! Держите меня семеро! Сказать, что это на самом деле? — не сдержалась я.

Но меня, конечно же, проигнорировали. Точнее, повернули ко мне головы, как две курицы, посмотрели тупо и опять отвернулись.

— «Полное равнодушие к жене, а иногда и к детям. Безвольный, потерянный муж может стоять на коленях перед женой и просить отпустить его к другой. „Поживу немного у нее и вернусь к тебе“. Появляется несвойственная ему прежде плаксивость».

— Вот это точно! — встрепенулась Татка. — В смысле плаксивости.

— «Вялость, безволие, потерянный взгляд, нежелание что-либо делать, полнейшая неспособность принимать самостоятельные решения. Однако мужчина не признается, что находится под чужим влиянием, что с ним происходит неладное. Наоборот, он уверен, что все у него находится под контролем».

— Ванька как раз признавался, что стал совершенной тряпкой. А «что-то со мной неладно» вообще была коронная фраза.

— Слушай дальше. Это уже про порчу вообще. «Депрессия, чувство тревоги, страх, беспокойство. Мысли о самоубийстве. Сильная тяга к алкоголю. Испорченный человек сторонится людей, боится оставаться в квартире, причем страх исчезает, когда он покидает пределы дома. Его облаивают собаки. Он теряет силы, аппетит, его преследуют болезни, боль в голове, в области сердца, желудка. Четкое ощущение, что жизненная энергия уходит как вода сквозь песок. Лечение не помогает. У мужчин развивается импотенция. Пострадавший усиленно потеет».

Татка резко вздернула голову.

— Что? — спросила Саня.

— Очень похоже… — только и смогла пролепетать Татка. А сама вся побелела.

— Еще доказательства нужны или хватит? — осведомилась Саня. — Хотя, по сути, и рамки достаточно. Сразу видно, весь верх пробит: и голова, и сердце, и воля, и божественная связь.

— Да хватит, хватит, не надо больше никаких доказательств. И так ясно, что все плохо, — вздохнула Татка.

— Вовсе не все и не так уж плохо. Твоим мужиком баба Нюра занимается, чего тебе еще? Не печалься, Татуська. Уныние — смертный грех. Вот урановый кризис твой пройдет, и все образуется. Давай лучше погадаем, посмотрим, что там у твоего Вани, не выпадает ли ему дорога домой.

Саня принесла карты, убрала все со стола — когда гадаешь, пищи рядом быть не должно, — аккуратно его протерла, постелила перед собой красное махровое полотенце, поставила чуть в стороне медный подсвечник с оплывшей свечкой и большой, удивительной красоты кусок горного хрусталя, «магический кристалл». Дала Татке карты: «Тасуй». И еще велела положить в подсвечник «денежку за гадание».

Через пару минут Татка протянула ей колоду, Саня взяла и, не отводя руки, сказала: «Сними».

Потом села прямо, вся внутренне подобралась, отрешенно начала раскладывать карты рубашкой вверх — и внезапно полностью переменилась. Только что была Саня как Саня, и вдруг воздух вокруг нее стал зыбким, как над костром, замерцал, и мы будто увидели излучаемую ею энергию.

Я не в первый раз наблюдаю, как она гадает, и всякий раз это действо меня завораживает.

Сашка, помолчав немного, принялась переворачивать карты и медленно, словно возвращаясь откуда-то издалека, заговорила:

— Та-а-ак… посмотрим, посмотрим… что там у твоего козлика… Вот она, порча, вот, видите, дьявол? Была и пока еще есть… так, а когда уйдет? Ага… ага… нет, Татусь, нет, остается, пока еще читать и читать… но ничего, вот и бабушка… карта мага… охраняет… не дает пропасть… Ладно, а что у нас в голове? Вот вам и здравствуйте! Одни деньги! И наша красавица, конечно. Видно, подарков требует… само собой, а зачем он ей еще? М-да… дороги домой не видно, извини, Татусь… значит, пока не время… но ничего, ничего, придет, куда денется. Пригонят его тебе. С божьей и бабушкиной помощью…

Я случайно глянула на Татку. Она отвернулась к окну. Лицо у нее было суровое, жесткое, взгляд стальной.

Вдруг небо за стеклом ослепительно полыхнуло белым, раздался ужасающий грохот и произошло странное — я бы сказала, повалил дождь. Не совсем дождь, но и не снег: сверху обрушивались толстые, мокрые серебряные канаты, и больше ничего не было видно.

— Надо же, зимняя гроза, — хором сказали мы с Саней. — Жуть какая.

Тата молчала, глядя в окно округлившимися, перепуганными глазами.

«Грозы боится? С каких это пор?» — удивилась я.

8

Ефим Борисович

К декабрю я был уже не рад, что поддерживал Таточку в мысли о гипотетической возможности приворота. А ведь сначала чуть ли не гордился тем, что я единственный, с кем она может поговорить на эту тему; родители ее восприняли робкие Татины рассказы о Саше и Ваниной поездке к ясновидящей бабке в штыки. Они считали, что с Ваней надо разводиться, и чем скорее, тем лучше.

— Тебе что, мало унижений? — возмущался ее отец.

Надо признать, вел себя Иван отвратительно. Взять хотя бы его возвращение домой на три дня. Наблюдать за ним было страшно и стыдно. Чудовищная жестокость со стороны взрослого человека! Должна же быть какая-то ответственность за семью? Я, для которого никогда не существовало никого, кроме Ванечкиной мамы, не находил ему оправданий. И почему он пошел в деда, а не в меня?

Но хуже того, он сбежал и пропал, что, с моей точки зрения, и вовсе недопустимо. Звонил раз в две недели, а то и реже, происходящим дома практически не интересовался, невнятно бубнил о своих страданиях и снова надолго исчезал. Что творится с его женой, ему, казалось, не было дела. Тата — человек чрезвычайно сдержанный, не склонный раскрывать душу и афишировать эмоции, но однажды я случайно стал свидетелем такой сцены, от которой у меня едва не разорвалось сердце.

Как-то днем я сказал, что пойду отдохнуть, и действительно лег у себя в комнате, но потом мне понадобился валокордин, а я помнил, что оставил его у Таточки. Я встал, подошел к ее двери и тихо отворил ее, собираясь войти, — но застыл на пороге при виде ужасной картины. Честно говоря, я не сразу сообразил, что происходит, что за странный ком валяется у окна. А это была Тата. Очевидно, она сначала стояла на коленях — молилась? — а потом припала лбом к полу. Ее тело сотрясалось в беззвучных рыданиях. Через секунду после моего появления она приподнялась, воздела руки к небу и как-то так ими взмахнула — отчаянно, горестно, с безнадежным упреком, — что, если бы я был Бог, мне стало бы перед ней стыдно.