И прольется кровь - Ю Несбё

– Но как я уже сказал, мы его все равно нашли.

– Несмотря на то, что вы считали его мертвым?

– Рыбак никогда не перестает искать своих должников, пока не увидит их труп. Никогда. – Тонкие губы Йонни изобразили намек на улыбку. – И Рыбак всегда находит то, что ищет. Мы с вами не понимаем как, но он находит. Всегда. Поэтому его и называют Рыбаком.

– Густаво что-нибудь сказал, перед тем как вы его…

– Господин Кинг во всем сознался. Именно поэтому я застрелил его в голову.

– Что?

Йонни Му сделал движение, похожее на пожимание плечами, но в его огромном пиджаке оно было почти незаметным.

– Он мог выбирать: быстро или медленно. Если бы он не выложил карты на стол, все прошло бы медленно. Думаю, что вы, убийца, знакомы с воздействием правильно произведенного выстрела в живот. Желудочный сок в селезенке и печени…

Я кивнул. И хотя я понятия не имел, о чем он говорит, у меня имелось воображение.

– Рыбак хотел, чтобы у вас был такой же выбор.

– Е-е-если я признаюсь? – простучал я зубами.

– Если вы отдадите нам деньги и наркотики, которые господин Кинг украл у Рыбака. Ту половину, что вы получили.

Я кивнул. Недостатком прекращения действия валиума было то, что я испытывал смертельный страх, и то, что смертельный страх – это очень больно. Преимуществом было то, что я оказался способен в какой-то мере осуществлять мыслительную деятельность. И до меня дошло, что сейчас повторяется сцена нападения на рассвете с участием меня и Густаво. Так почему бы мне не повторить действия Густаво?

– Я могу поделиться с тобой.

– Как Густаво с вами? – сказал Йонни. – И вы закончите как он, а я – как вы? Нет, спасибо.

Он сдвинул челку в сторону. Указательный палец оцарапал кожу на лбу. Он вызывал у меня ассоциации с когтем орла.

– Так быстро или медленно, господин Хансен?

Я сглотнул. «Думай, думай». Но вместо решения у меня перед глазами мелькали картины моей жизни: выбор, неверный выбор. В тишине под окном раздался звук дизельного двигателя, голоса и беззаботный смех. Мусорщики. Почему я не стал мусорщиком? Честно трудишься, убираешь, служишь человечеству, а потом довольным возвращаешься домой. Один, но, во всяком случае, я мог бы ложиться спать с чувством определенного удовлетворения. Погодите-ка… Ложиться спать. Может быть…

– Деньги и наркотики в спальне, – сказал я.

– Давайте сходим туда.

Мы поднялись.

– Прошу, – сказал Йонни Му, махнув пистолетом. – Age before beauty[3].

Проделывая несколько шагов по коридору в комнату, я представлял себе, как это произойдет. Подойти к кровати, зная, что он у меня за спиной, схватить пистолет. Повернуться, не смотреть ему в лицо, просто выстрелить. Просто. Или он, или я. Не смотреть ему в лицо.

Мы были в спальне. Я направился к кровати. Поднял подушку. Схватил пистолет. Повернулся. У него открылся рот. Глаза расширились. Он знал, что умрет. Я нажал на курок.

Точнее, я хотел нажать на курок. Все мое существо хотело нажать на курок. Уже нажало на курок. Все, кроме указательного пальца на правой руке. Ну вот, опять.

Йонни Му поднял револьвер и направил на меня:

– Глупо с вашей стороны, господин Хансен.

Не глупо, подумал я. А вот раздобыть деньги на лечение через одну-две недели после того, как болезнь дошла до той стадии, что лечиться уже поздно, – вот это глупо. Смешивать валиум с водкой глупо. Но быть не в состоянии выстрелить, когда твоя собственная жизнь стоит на кону, – это генетическое функциональное заболевание. Я эволюционно-технический уродец, и будущее человечества заслуживает того, чтобы меня устранили здесь и сейчас.

– Выстрел в голову или в живот?

– В голову, – сказал я и направился к платяному шкафу.

Я достал коричневую сумку с денежным поясом и мешочки с амфетамином и повернулся к нему. Увидел его глаз за прицелом револьвера, второй глаз был закрыт, орлиный коготь обхватил курок. Я на мгновение задумался, пока не понял, чего он ждет. Мусорщики. Он не хотел, чтобы они, стоя прямо под окном, услышали выстрел.

Прямо под окном.

Второй этаж.

Тонкие стекла.

Моя дарвинистская сущность, возможно, еще не совсем меня позабыла, потому что, пока я разворачивался и бежал три шага до окна, в голове у меня была только одна мысль: «Выживи».

Не уверен, что могу с точностью описать, что произошло дальше, но я, скорее всего, держал перед собой сумку или пистолет, когда бросился в окно, выдавил и разбил стекло, словно оно было мыльным пузырем, и уже в следующее мгновение оказался в свободном падении. Я ударился о крышу мусорной машины левым плечом, перекатился, почувствовал животом тепло нагретого солнцем кузова, соскользнул вниз, поджав босые ноги, и приземлился на асфальт.

Голоса смолкли, и двое мужчин в коричневых комбинезонах, остолбенев, уставились на меня. Я подтянул соскользнувшие пижамные штаны и подобрал сумку и пистолет. Потом бросил взгляд на свое окно. У подоконника, усыпанного осколками стекла, стоял Йонни и глядел на меня.

Я кивнул ему.

Он криво улыбнулся и приставил указательный палец с длинным ногтем ко лбу. Позже я подумал, что этим жестом он как бы отдавал мне честь. Я выиграл этот раунд. Но мы еще встретимся.

Я развернулся и побежал по улице под низким утренним солнцем.

Маттис был прав.

Этот ландшафт, эта тишина что-то делают с человеком.

Я годами жил в Осло один, но через трое суток, проведенных здесь, одиночество стало давить, оно было тихим плачем, печалью, утолить которую не в состоянии ни вода, ни спиртное. Поэтому, когда я посмотрел на пустынную равнину и серое облачное небо, раскинувшееся над ней, и не обнаружил даже оленя, я перевел взгляд на часы.

Свадьба. Я никогда раньше не бывал на свадьбе. Что это говорит о мужчине тридцати пяти лет? Нет друзей? Или неправильные друзья, которых никто не хочет и уж тем более не хочет за них замуж?

В общем, да, я посмотрелся на себя в ведре с водой, почистил пиджак, засунул пистолет за пояс брюк сзади и побрел в Косунд.

Глава 7

Я уже дошел до того места, откуда была видна деревня в низине, и тут забили церковные колокола. Я пошел быстрее. Стало прохладнее, возможно, оттого, что небо затянуло облаками, а возможно, оттого, что лето в этих местах кончается в августе.

Нигде не было ни одного человека, но на гравийной дорожке перед церковью стояло несколько машин, а из церкви доносились звуки органа. Значит ли это, что невеста уже идет к алтарю, или же это часть разогрева? Как я уже сказал, раньше мне не приходилось бывать на таких мероприятиях. Я рассматривал припаркованные машины: вдруг она сидит в одной из них и ждет своего выхода. Я заметил, что номерные знаки начинались с буквы Y, обозначающей регион Финнмарка. Только на одном автомобиле, большом черном пикапе, на номере не было буквы. Машина из Осло.

Я поднялся по лестнице и осторожно открыл дверь. Немногочисленные скамейки были заполнены, но я проскользнул внутрь и нашел место в одном из задних рядов. Орган замолчал, и я посмотрел вперед. Я не заметил жениха с невестой, значит я определенно увижу всю церемонию. В рядах передо мной виднелось несколько саамских кофт, не так много, как я ожидал увидеть на саамской свадьбе. В первом ряду мне бросились в глаза два знакомых затылка. Растрепанная рыжая шевелюра Кнута и блестящий черный водопад волос Леи, частично покрытый платком. С моего места видно было плохо, но жених, вероятно, сидел у алтаря вместе со свидетелем и ждал невесту. В помещении раздавались покашливание и всхлипы. Было что-то симпатичное в этом собрании, сдержанном, серьезном и в то же время растроганном за жениха и невесту.

Кнут оглянулся и осмотрел собравшихся. Я попытался перехватить его взгляд, но Кнут меня не заметил, во всяком случае, не улыбнулся мне в ответ.

Орган снова разразился звуками, и все с удивительной силой запели хором: «Ближе к тебе, Господь мой…»

Не то чтобы я много знал о псалмах, но я подумал: забавно, что для свадьбы выбрали именно его. И я никогда не слышал, чтобы этот псалом пели так медленно. Собравшиеся бесконечно тянули все гласные в бесконечном «…ближе к тебе, хотя б крестом пришлось подняться мне».

После приблизительно пяти куплетов я закрыл глаза. Возможно, дело было в простой скуке, а может, в чувстве безопасности в составе стада после нескольких напряженных суток. Короче говоря, я заснул.

Я проснулся, услышав мягкий южный диалект.

Я вытер слюну в уголках рта. Наверное, кто-то задел мое нездоровое левое плечо: во всяком случае, оно болело. Я протер глаза, на кончиках пальцев остался желтый гной. Я прищурился. Человек, говоривший на южном диалекте, носил очки, волосы у него были жидкими и бесцветными, а одет он был в рясу, под которой я спал.