Преступление - Амели Нотомб

Незадолго до Рождества я получил совершенно неожиданное предложение. Меня пригласили быть одним из двенадцати членов жюри на конкурсе красоты «Мисс Вселенная». Он должен был состояться в начале января в японском городке под названием Канадзава.

Я позвонил своему импресарио:

– Помилуйте, мне быть судьей в конкурсе красоты – вам не кажется, что это будет шутка дурного вкуса?

– Напротив, я нахожу эту идею превосходной. Урод, склонный к эстетике, – это пойдет на пользу твоему имиджу.

Без особого энтузиазма я поделился новостью с моей любимой.

– Нет ничего хуже этих конкурсов красоты, – сказала она. – Бедные девушки, почти голые, улыбаясь, вышагивают строем перед похотливыми стариками.

– Ясно. Я не поеду.

– Да нет же, поезжай! Посей смуту в этом болоте! Там очень не хватает террориста вроде тебя.

– Ты поедешь со мной?

– Что я там забыла?

– Посмотришь Японию. Я тебя приглашаю.

– Очень мило с твоей стороны, но я не могу-

– Почему же?

– Я влюбилась.

Ледяной клинок пронзил мою грудь.

– В кого? – спросил я.

– Ты его не знаешь.

В сильном возбуждении она поведала мне, что его зовут Ксавье (имя я нашел отвратительным) и что он красив.

– Надо же! С каких пор тебя волнует внешность, я думал, ты выше этого, – прошипел я.

– Волнует, если это истинная красота.

– И чем же он занимается, твой красавчик?

– Он гений. Художник.

– Постой, я догадался: он будет рисовать тебя голой, да?

– Прекрати, он пока даже не замечает моего существования.

– Вот идиот!

– Помоги мне, очень тебя прошу.

Она любила другого и вдобавок хотела, чтобы я ей помог. Это было уж чересчур.

– Как? Объясниться ему от твоего имени?

– Нет. Пойди со мной на его вернисаж.

– Ненавижу вернисажи.

– Я тоже. Как и модельные агентства. Но это не помешало мне пойти с тобой, чтобы оказать тебе услугу.

– Ладно уж. А чем мое присутствие тебе поможет?

– Где бы ты ни появился, все смотрят только на тебя. Бели я приду с тобой, то тоже не останусь незамеченной.

– Ты хоть понимаешь, что ты задумала: ловить мужчин на мое уродство?

– Я вовсе не собираюсь ловить мужчин. Я влюблена и хочу, чтобы он обратил на меня внимание.

– Объясни мне, зачем тебе понадобилось влюбляться в художника, который так глуп, что не замечает тебя?

Она рассмеялась:

– Считай меня дурой, если хочешь. Я так давно не влюблялась.

Истинная правда: за все одиннадцать месяцев, что я сох по ней, у нее, насколько мне известно, не было никаких романов. Конечно, она не все мне рассказывала, я допускаю, что могли быть мимолетные интрижки на одну ночь, но ничего существенного.

Я до того привык к этому, что возомнил, будто так и надо, и стал считать ее своей. А ведь следовало бы встревожиться: будь она ветреницей, мне не грозила бы катастрофа, что произошла сегодня, – Этель влюблена, и, кажется, всерьез!

Каким же я был ослом! Мне бы воспользоваться удачей и за эти одиннадцать месяцев если не представить себя в привлекательном свете, то хотя бы привить ей отвращение ко всем без исключения мужчинам. Мне бы живописать ей глупое самомнение, присущее любому самцу, и хамство, которое рано или поздно прет даже из самых галантных кавалеров. Мне бы, наконец, открыть ей глаза на их уродство, потому что все мужчины уродливы, абсолютно все, хоть и не всегда это так заметно, как в моем случае.

А что я вместо этого делал? Ничего. Я попусту потерял время: поддавшись своей роковой природной склонности, довольствовался блаженным и экстатическим созерцанием любимой. Вот и пришла пора расплачиваться.

Наступил день вернисажа. Как обычно, там было все, за что я ненавидел такого рода церемонии: глупые комментарии, притворно довольные лица, пустая светская болтовня и скрытая за всем этим неприглядная правда.

Этот вернисаж был самым ужасным за всю мою карьеру. Разумеется, та, по чьей просьбе я пришел, опаздывала. «Закон природы, – думал я, – влюбленная женщина обязательно опаздывает. Для меня это обидно вдвойне: во-первых, я один, во-вторых, ко мне она никогда не опаздывала. И я отлично понимаю, что это значит». В то же время я говорил себе, что точность – вежливость королей, а женщины довольно странно выражают свою любовь невежливым поведением: «Со мной, по крайней мере, она всегда была вежлива». Слабое утешение.

Я искал глазами предмет ее страсти. Он тоже пришел с опозданием, но раньше нее. Никто мне его не описывал, но стоило ему войти, как я понял: это он. Он прямо-таки лучился самоуверенностью и непринужденностью: наверно, когда этот человек входил в банк, в музей или в ресторан, все принимали его за хозяина соответственно банка, музея или ресторана.

На этом отвратительном вечере он выглядел хозяином картинной галереи. Гости толпились вокруг него и сыпали глупостями, мало отличавшимися от тех, что они говорили до прихода мэтра. Я был уязвлен: как Этель, девушка незаурядная, могла влюбиться в такое? Конечно, я лукавил: парень был красив, а его улыбка обнажала здоровые зубы. Моя любимая была как все: ее тянуло к красивому самцу с крепкими челюстями.

Наконец явилась моя копуша. На ней было темно-золотое платье под цвет ее распущенных волос; обезоруживающе прелестная, она кинулась ко мне, не решаясь посмотреть вокруг.

– Он здесь? – спросила она, целуя меня.

– Да. В десяти метрах от тебя, у стойки бара.

– Он меня заметил?

– Не знаю. Ты хочешь, чтобы я тебя представил?

– Нет, ради бога, не надо!

– Ты хочешь, чтобы он тебя заметил, или нет?

– Да. Нет. Попозже.

Послушай, стоит ли доводить себя до такого состояния?

– Сразу видно, что ты никогда не был влюблен.

И это она говорила мне!

– Какого черта ты заставила меня торчать здесь в одиночестве целых сорок пять минут?

– Я совсем потеряла голову. Все перемерила, ничего мне не идет. В конце концов надела это старое платье. Как я выгляжу?

И это она спрашивала у меня!

– Ты божественна. Он тебя не стоит.

– Спасибо.

– Скажи честно, что ты в нем нашла?

– Да ты что, он просто великолепен! И какой артист! Согласись, от его картин захватывает дух.

– Я посмотрел их, пока ждал тебя. И абсолютно ничего не почувствовал. Я фригиден к современной живописи.

– Мне хочется выпить шампанского, но он стоит у бара. Как быть?

Меня вдруг взяло зло; я схватил ее под руку и потащил прямо к Ксавье.

– Дорогой мэтр, не угостите ли бокалом шампанского эту молодую особу, которая в восторге от вашего таланта?

– Ну конечно. Могу я угостить и вас тоже? Вы оказали мне большую честь, придя на мой вернисаж. Я чту вас как великого анархиста. Вы сногсшибательны. Я сразу увидел, что вы здесь, но не решался к вам подойти. Раз уж вы сами со мной заговорили, я открою вам свою мечту: мне бы хотелось вас написать.

– Меня? Странная мысль. Напишите лучше Этель, она выдающаяся актриса.

– Конечно, конечно. Но сначала вас.

– Видите ли, я очень занят. И скоро уезжаю в Японию.

– Понимаю. Я подстроюсь под ваше расписание. Позвольте спросить вас, человека, которым я восхищаюсь как всеобъемлющим артистом: что вы думаете о моей мазне?

Моя любимая посмотрела на меня с мольбой. Злясь на весь свет, я ответил:

– Не стоит задавать мне таких вопросов. Я фригиден.

– У вас фригидный глаз?

– Нет, но я фригиден к живописи. Поставьте меня перед любой картиной, даже самой гениальной, – я ничего не чувствую, абсолютно ничего.

Я лгал ради Этель: на самом деле моя фригидность распространялась только на современную живопись.

– Это просто потрясающе. В жизни не слышал лучшего отзыва о моих картинах. Как я счастлив, что вызываю у вас абсолютный ноль эмоций!

Варвар! Он и мою фригидность присвоил, представив ее как исключительную реакцию на свое искусство. На мой взгляд, он хватил через край, и я собрался было высказать ему все, что думаю, но тут инициативу перехватила Этель. Она так и висела на моей руке, точно я был для нее единственным шансом удостоиться внимания мэтра. Срывающимся голосом она прежде всего извинилась за отсутствие у нее равнодушия к его картинам, потом описала до мельчайших подробностей трепетные ощущения, которые вызывало в ней его творчество. Смущенная, взволнованная, она была великолепна; на месте Ксавье я умирал бы от счастья и любви. Я взглянул ему в лицо: он разглядывал сквозь платье все то, что эта сумасшедшая готова была хоть сейчас ему предложить.

– Бисер перед свиньями, – процедил я сквозь зубы.

Мне хотелось схватить паршивца за лацканы, встряхнуть хорошенько и крикнуть: «На колени! На колени, когда с тобой разговаривает мадонна!» Совсем худо стало, когда он вытащил телефонную книжку и записал координаты моего ангела. «А ты-то, глупая гусыня, как ты можешь так трепетать? Его интересует только то, что у тебя под юбкой, это невооруженным глазом видно. Объясни мне, почему священная муза влюбилась в надутого самодовольного болвана? Пусть я безобразен до предела, все равно я в тысячу раз лучше этого воплощенного самомнения».