Человек в движении - Рик Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взлеты и падения…
Если времени в избытке, в больнице вокруг вас образуется новый круг знакомств. Складывается ваш собственный мир. Невозможно сидеть все время на одном месте. Я встречался с другими больными: одни мне были по душе, другие нет, иногда удавалось выкинуть какую-нибудь шутку. (Однажды ночью я пробрался в комнату медсестер и в их журнале изменил час, когда должны были разбудить одного пациента. Был там у нас один — Билл. Его разбудили в пять утра. Думаю, ему это очень понравилось.) Временами удавалось нарушить унылый распорядок. Скажем, на конец недели я выбирался к тетушке Бетти и дяде Джонни Джонсам. Там были все мои кузены — Уэнди, Майк, Хартли и Билл.
Я даже брал уроки вождения автомобиля в рамках специальной программы, организованной нашим реабилитационным центром в одной автошколе, оборудованной тренажерами с ручным управлением для частично парализованных и людей с иными физическими недостатками. Я пытался свыкнуться со своим положением, но то и дело стукался лбом о жесткие рамки больничной системы. Например, отправлюсь куда-нибудь вечерком, один или с друзьями, и вернусь чуть позже, чем предписано распорядком дня, — и нарвусь. Или присяду у столика дежурных медсестер, чтобы позвонить родителям после удачного вечера, а те загоняют меня в койку. Покорностью я их не радовал.
— Эй, мне уже шестнадцать! Что вы себе позволяете? Целый день я мучаюсь со своими колодками, отправляюсь вечерком, чтобы немного развеяться, и, когда наконец могу позвонить родителям, вы гоните меня спать? А ну, прочь с моих глаз! Чтоб я вас не видел!
А потом как-то вечером одна из медсестер и ее муж взяли меня с собой на ужин и в кино. «Чайка Джонатан Ливингстон» — так назывался этот фильм, и, как мне помнится, все от него ждали чего-то особенного. Что касается меня, ничего такого я в нем не нашел. Зато ужин получился действительно особенным. Можете мне поверить! Мы отправились в ресторан под названием «Кег», что на Грэнвилл-Айленде. Тамошний «гвоздь программы» — бифштексы и салат. Предварительных заказов на столики не принимают, и вообще место очень популярное. Кроме того, войдя внутрь, мы оказались в темноте, и сбоку пол в прихожей был сделан как наклонная плоскость, вероятно, специально для инвалидных колясок. Но я был без коляски. Я пользовался своими новыми скобами и костылями и еще не испытывал той уверенности и устойчивости, которые обрел позднее. Не успели мои ноги как следует встать на эту наклонную плоскость, как я уже ехал вниз на собственной физиономии.
Официант, медсестра и ее муж помогли мне подняться, и мы в полной мере насладились ужином. Когда мы собрались уходить, официант предложил мне воспользоваться черным ходом, чтобы миновать наклонный пол. Для этого всего лишь нужно было пройти между двумя столиками.
Отлично. Я был не совсем уверен в себе из-за башмаков-скоб и к тому же успел проехаться физиономией по полу. Черный ход? Прекрасно! И вот они открыли дверь прямо на улицу. Один из моих костылей зацепился за ножку стола, и я вынырнул ласточкой за дверь и угодил физиономией прямо в переполненный мусорный бак.
Добро пожаловать в мир, каков он есть, Рик! Знай, что тебя в нем ждет.
В госпитале Дж. Ф. Стронга я трудился до седьмого пота. Через три месяца я мог выписываться. Если бы не задержка из-за скоб, которые, естественно, пришлось делать на заказ, чтобы сидели на ноге как надо, я мог бы выписаться вообще через два месяца. Врачи меня отпускать не хотели. Обычно курс реабилитации длится месяцев 5–6, я же сократил его вдвое. Пришлось немало поцапаться с администрацией, чтобы вырваться из этого заведения, но все-таки это случилось достаточно быстро, и обещание, которое я дал сам себе и Бобу Редфорду еще в Королевском Колумбийском госпитале, наполовину было выполнено: я вернулся домой в январе, как раз к началу занятий второго семестра одиннадцатого класса. Правда, играть в школьной команде, как я обещал, я не мог.
Однако моя больничная одиссея на этом еще не кончилась. Постскриптум к ней заставил себя ждать еще несколько месяцев. В тот день, когда мне исполнилось семнадцать лет, я снова вернулся в Королевский Колумбийский госпиталь. Металлические пластины, которые они привинтили к моему позвоночнику, создавали массу неприятностей и причиняли боль, по мере того как я начинал все более активно двигаться. Думаю, это мышцы начали о них тереться. Врачи сделали мне рентген, но пластины мешали им разглядеть, насколько хорошо срослась кость. Вот они мне и сделали предложение: если я не возражаю, они вскроют позвоночник и посмотрят, что там творится. Если кость срослась достаточно прочно, они обещали вынуть пластины. В противном случае это будет напрасная операция.
— Приступайте, — сказал я им. — Иначе я просто сойду с ума.
Вот, значит, они меня усыпили, потом я просыпаюсь и вижу, как доктор швыряет на постель эти самые пластины и говорит: «Гуляй смело, Рик. Срослось, как камень».
Я заплакал. Может быть, просто впал в депрессию после анестезии. Но ведь за плечами был целый год непрерывной борьбы с болью. Теперь у меня была любимая девушка, и вообще на меня навалились целые тонны различных проблем. Видно, все то, что я как бы запер в самый дальний ящичек у себя в голове, словно вырвалось наружу и нахлынуло разом на меня, пока я лежал на койке и приходил в себя. Да, крепкий, как камень. И такой же подвижный…
В общем, они притащили ко мне одного парня-консультанта. Он и сам передвигался на коляске и работал в Канадской ассоциации параплегиков[1]. Он немного поговорил со мной, спросил, что не так. Когда я ему рассказал, он ответил, что, мол, да, ему все это известно.
Я лишь молча посмотрел на него. «Ничего-то тебе не известно», — подумал я.
Но все это было позднее. А сейчас, семь месяцев спустя после несчастного случая, я возвращался домой. В определенном смысле это означало конец одной
