Алиса в Итакдалии - Тахира Мафи

Сцена каждый год поражала воображение, но в этот раз декораторы превзошли сами себя. Сегодня она походила на застывшую волну, словно бы вырезанную прямиком из океана. Сливово-синие волны спускались к ногам конкурсантов, почти облизывая мыски их ботинок. С другой стороны сцена переходила в зеленую лужайку с рядами столов и стульев, смастеренных из рук и ног упавших деревьев. Спинку каждого стула обвивали виноградные лозы. Столы были уставлены золотыми корзинами со стекляблоками, медовыми трубочками и леденцами-шипучками в шоколаде, а также кувшинами с огненным сидром и засахаренным льдом. Оркестр проверял инструменты; в отдалении одобрительно громыхало небо; в воздухе, подвешенные в сотнях хрустальных сфер, головокружительно благоухали цветы. Даже солнце, преисполнившись значимости момента, вне графика подкрасило облака нежно-розовым, медовым и мандариновым.

От этого зрелища захватывало дух.

И нос.

Кто бы ни трудился над оформлением праздника, он немного переборщил с сахаром в воздухе, и Алиса поняла, что сейчас совсем некуртуазно чихнет. В итоге она подавила этот порыв, замаскировав его под кашель, но попутно задела локтем стоявшую слева девочку. Та наградила ее удивленным взглядом, и Алиса изобразила дрожащую улыбку, стиснув руки и нервно раскачиваясь на носках взад-вперед. Девочка тоже улыбнулась – и, кажется, немедленно об этом пожалела. Алиса уставилась себе под ноги.

Из восьмидесяти шести конкурсантов она выступала четвертой. И не стала бы врать, что не чувствует себя так, будто все содержимое ее желудка перемешали и хорошенько встряхнули.

Внезапно Алиса заметила мать и тройняшек – они пробирались на свои места – и ощутила невольное тепло. Конечно, она надеялась, что семья придет ее поддержать, но всерьез на это не рассчитывала. За последние годы она убедилась: в отношении мамы можно быть уверенной только в том, что в отношении мамы ни в чем нельзя быть уверенной. И все же, несмотря на их странные и частенько неприятные взаимоотношения, Алиса хотела, чтобы семья ею гордилась.

Надеялась, что сегодня семья будет ею гордиться.

Впрочем, едва утихшая обида Алисы на маму тут же всколыхнулась снова – стоило той занять место возле Ньюбэнксов. Оливер пристально следил за Алисой (она холодно вернула ему взгляд), пока мама смеялась, пожимала руки и делилась фруктами с семьей мальчика, который был так жесток к ее дочери. Похоже, у нее даже не промелькнуло мысли о чувствах Алисы.

Девочка не хотела думать об этом перед Сдачей, но неизбежная правда уставилась ей в лицо, и ее больше нельзя было отрицать: мама никогда не была на ее стороне.

Алиса опустила голову и сделала глубокий вдох, борясь с желанием сделать… не важно что. Однажды, пообещала она себе, она вернется домой за руку с отцом – и тогда матери придется ее признать.

В эту секунду триумфально запели трубы, и небо ответило земле особенно богатым разливом красок.

Это был официальный сигнал к началу. Началу ее новой жизни.

На сцену вышел мистер Лоттингейл.

По толпе прокатился шепот. Восемьдесят шесть конкурсантов вдруг охватило такое волнение, что Алиса почти могла расслышать стук их сердец, бьющихся в унисон.

Мистер Лоттингейл был одним из городских Старейшин и собирался выступить с речью. Разумеется, без речи на таком торжественном мероприятии было никак не обойтись, но Алиса при всем желании не могла воспринимать мистера Лоттингейла серьезно. Обликом он напоминал гигантскую фисташку: круглый и бежевый, с будто бы надтреснутой головой и каштаново-зелеными волосами, которые трепал ветер. Алиса знала, что нечестно судить о человеке по внешнему виду – тем более что человеком мистер Лоттингейл был как раз хорошим, – но все равно не могла выкинуть из памяти случайно подсмотренный эпизод, когда он слизнул с нижней губы гусеницу.

– Друзья Ференвуда, – пророкотал Старейшина, и его гусеничный голос тягуче заструился из гусеничных губ. – Поздравляю всех вас с первым днем весны!

Толпа ответила ликующими возгласами, хлопками и поднятыми бокалами с сидром.

– Сегодня мы собрались по очень важному поводу… – продолжил мистер Лоттингейл.

И так далее, и тому подобное.

Следующие десять минут он обстоятельно напоминал ференвудцам, по какому именно поводу они собрались (и, будь моя воля, я бы сократила эту речь минут на девять), но говорил так вдохновенно и искренне, что толпа заерзала в радостном предвкушении, а у Алисы по спине снова забегали мурашки. (Надеюсь, вы не обидитесь, если я пропущу этот шедевр риторики и сразу перейду к делу.)

Итак, сегодня к Сдаче допущены восемьдесят шесть конкурсантов.

Все они сдадут городу свои дары и лишь после этого смогут разделить трапезу с родными, пока Старейшины удалятся на совещание. Как только они примут решение, на тарелке каждого участника появится конверт, содержащий оценку и задание.

Лишь одно из них будет оглашено всему Ференвуду; лишь один подросток удостоится титула Чемпиона.

Самый талантливый.

Не успела Алиса обдумать услышанное, как на сцену поднялась Валентина Милли. Она выступала первой, и Алиса не могла не восхищаться ее мужеством. Валентина стояла посреди площади с удивительным достоинством, глядя на которое никто бы и не подумал, что еще пять минут назад она рыдала в кустах.

Затем она запела.

У нее был голос хрустальной лилии, за которым хотелось следовать на край земли. Валентина пела песню, которую Алиса никогда раньше не слышала, – и слова ее обволакивали слушателей пуховым коконом, заставляли дрожать вековые деревья и погружали птиц в завороженное молчание. Она была так хороша, что в конце Алиса принялась смаргивать слезы, чувствуя, как из глубин ее души поднимается навстречу Валентине какая-то неведомая, странная и пугающая нота.

Когда девочка закончила выступление, Алису переполняла зависть. И все же она, как и остальные соперники, не смогла удержаться от оваций.

Следующим на сцену поднялся Хайдер Занотти – мальчик с самыми синими волосами на свете. Они были исполнены такой электрической, ослепительной голубизны и отличались такой поразительной густотой и мягкостью, что Алиса с трудом подавила желание провести по ним кончиками пальцев.

Хайдер вышел в центр площади, раскланялся и… подпрыгнул. Высоко. Прямо в небо. Не успели зрители ахнуть, как он ухватился за невидимую глазу лестницу и принялся карабкаться к солнцу – пока не поднялся выше самых высоких деревьев и не превратился в крохотную точку на фоне облаков.

Зрители дружно охнули. Приложив ладонь ко лбу, они пытались рассмотреть, куда же подевался Хайдер.

А потом он спрыгнул.

Почти неразличимая снизу точка начала стремительно превращаться в падающего мальчика. Несколько зрителей закричали, но у Хайдера все было просчитано. Когда до земли оставалась всего пара метров, он снова ухватился за что-то в воздухе – и на несколько секунд завис над сценой, прежде чем триумфально приземлиться на одно колено.

Когда он поднялся, встал и весь Ференвуд. Хайдеру так долго свистели, кричали и аплодировали, что мистеру Лоттингейлу пришлось успокаивать толпу.

Наконец мальчик вернулся в ряд, явно довольный выступлением. Алиса знала, что должна за него радоваться, но никак не могла проглотить противный комок в горле. Так и не справившись с собой, она закусила губу и отвела глаза.

Следующей вызвали Олимпию Чу.

Олимпия была крупной девочкой – высокой и пухлой, а из-за туго стянутых на затылке волос казалась гораздо старше своих двенадцати лет. Она прошествовала на сцену без капли волнения или неуверенности в себе, а когда обвела аудиторию тяжелым немигающим взглядом, немногие решились взглянуть на нее в ответ.

Олимпия хлопнула в ладоши.

И все сломалось.

Столы, вазы, кувшины, тарелки и даже штаны одного бедолаги. Ножки стульев подломились, и на землю полетели груды щепы – вместе с растерянными ференвудцами. Однако не успели они разразиться возмущенными возгласами, как Олимпия сунула два пальца в рот и лихо свистнула. В ту же секунду все пришло в порядок: стулья вскочили на крепкие ножки, осколки срослись обратно в вазы, а порванные штаны зашились сами собой, словно ничего и не было.

Алиса опустила взгляд на свои юбки: широкая дыра, разверзшаяся было на подоле, пропала бесследно. Так же исчезло пыльное пятно на коленке. Даже ее коса, растрепавшаяся от утренних волнений, теперь была тугой и гладкой, и из нее не выбивалось ни одного волоска.

Алиса не могла оправиться от изумления.

Олимпия уже собиралась хлопнуть снова, когда зрители закричали «НЕТ!» и заранее попадали на землю. Мистер Лоттингейл поспешил увести ее со сцены.

Это значило, что Алиса следующая.

Святые прянички, да она едва могла двигаться от ужаса.

Перед ней выступили всего трое ребят, а Алиса уже поняла, что совершила чудовищную ошибку. Никто не готовил ее к сегодняшнему дню – ни мать, которая не испытывала к дочери ни малейшего интереса, ни учителя, которых у нее больше не было. Алиса думала, что перед исчезновением отец открыл ей ее талант, поселив в дочери страстную, неутолимую жажду танцевать. Алиса думала, что в этом и заключается ее дар Ференвуду. Дар, который она должна сдать.