Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит"

Сухого места под развесистым грабом было мало и мы встали вплотную друг к другу. Наташа держалась за мое плечо, ее шляпка сбилась набок, я медленно полуобнял ее за талию и прижал к себе так, что наши мокрые лица почти касались, и осторожно снял губами каплю с ее виска.

Потом вторую.

Третью.

Она прикрыла глаза и лишь немного поворачивала голову под мои все более настойчивые касания. А когда на ее лице не осталось больше капель, я наклонился к розовой мочке уха.

Наташа всхлипнула, уперлась в меня руками и слабым голосом сказала:

— Дождь кончился. Надо идти.

Я никак не мог остановиться.

— Надо идти, нас увидят… — нерешительно прошептала Наташа.

— Да и черт с ними… — ляпнул я не подумав.

— Будет скандал… — уже настойчивей сказала она.

— Да, идем, — я с трудом оторвался от нее, проклиная викторианские условности и чувствуя что у меня подгибаются от волнения ноги.

За всеми этими внезапными встречами и разговорами мы забыли о посылке и оставленном в санатории саквояже и пришлось возвращаться, да и Наташе надо было переодеться. Я ждал ее в саду, когда она вышла в клетчатом платье с небольшим свертком в руках и решительно взяла меня под руку.

— Проводите меня домой.

— Разве ты живешь не здесь? — удивился я.

— Нет, на соседней улице, санаторий только для пациентов, мне только разрешают держать тут некоторые вещи.

И мы снова двинулись по улочкам Бадена до небольшого домика, утопающего в зелени и цветах. Благообразная старушка в опрятном переднике, возившаяся около розового куста, поздоровалась с “фрау Натали”, провела по мне взглядом, в котором сверкнула веселая искорка и вернулась к своим занятиям.

— Я снимаю половину дома, во второй живет фрау Эмма, она же убирается и готовит.

— Покажи мне домик, — я уже знал, что сегодня я отсюда не уйду и по туману в ее глазах понял, что она тоже это знает.

Тише, — сказал она, — тише.

И я снова поцеловал ее в глаза, потом в губы, потом в шею и дальше, дальше, дальше вниз.

— Я тебе нравлюсь?

Господи, девочка, да что же ты спрашиваешь… пшеничные волосы, глаза, губы, талия, бедра…

— Очень.

— Я худая, да?

О господи. Это вечное — даже самая первая раскрасавица обязательно придумает себе изъян и будет из-за него комплексовать.

— Ты идеальна, — и я ни капельки не соврал, с ее ногами можно было свести с ума всю Москву моего времени.

— Ты обманываешь…

Я просто поцеловал ее. Долго, очень долго, затем медленно оторвался, а ее руки гладили меня, будто она была слепой.

— Миша, пожалуйста… пожалуйста… — и снова мы целовались, скидывая с постели снятую второпях одежду. И снова гладили друг друга нежно и медленно, и ее грудь прижималась ко мне и ее длинные волосы умопомрачительно пахли молодостью, и мы сплетались и расплетались, и раскачивались и вскрикивали, пока все внутри не сжалось и все тело не полыхнуло жаром.

И мое сердце остановилось, мое сердце замерло…

Глава 5

Лето 1902

Надо мной в утреннем полумраке плавал беленый потолок с балками и даже на какое-то мгновение показалось, что я в в том шале в Кицбюэле, куда меня как-то раз вытащили кататься на горных лыжах.

Но слева повернулась во сне и закинула на меня ногу Наталья и все мысли о XXI веке из головы вышибло…

Оторваться друг от друга мы смогли только после того, как к нам постучалась фрау Эмма и насмешливым голосом через дверь сообщила, что оставит завтрак на двоих на столике. И надо было вставать и ехать в Гамбург, черт бы его побрал. Будь я в своем времени — дозвонился бы, послал смски, стукнул в вацап, телегу и вайбер, наконец, отписал бы по мылу что никак не могу и встречу надо переносить. Но здесь это было невозможно — крутилась тяжеловесная машина больших дел, медленной связи, взаимных обязательств, в которой жившие по чужим документам люди с риском собирались в одном месте в одно время, как небесные тела на парад планет раз в сотню лет и отменить встречу означало внести в слаженную работу десятков людей тяжелый сбой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И еще я подумал, что было бы мне лет двадцать — послал бы я всю революцию и остался здесь, но мне не было двадцать и мне надо было ехать.

А ведь через десять лет я буду совсем старичком.

Мы умывались, поливая друг другу из кувшина, счастливо смеясь и брызгаясь, а когда я наконец разогнулся от раковины мойдодыристого умывальника, Наташа провела пальчиком по моей груди и меня тряхнуло как током.

Вот оно, твое счастье — ты можешь легко купить его ценой миллионов неспасенных жизней и никто об этой цене не узнает.

Никто, кроме тебя.

И как тогда жить с этим счастьем и этим знанием?

Значит, собираюсь и еду.

Кофе стоял на едва тлеющей спиртовочке и мне опять стукнул в голову “Сплин”:

И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе

Даже если уснули в разных местах

Мы идём ставить кофе под Элвиса Пресли…

Да, с Пресли тут недоработочка. Нет ни радиотрансляций, ни пластинок, а даже будь они — хрен бы кто смог оценить рок-н-ролл. Не поймут-с. Как и с некоторыми социальными идеями — не готов народ. И можно закатывать в глаза “Ах, в цивилизованных странах! Ах, надо нам такое же!”

А в цивилизованных странах всеобщее среднее образование и выборы уже лет пятьдесят. Куцые, конечно, но хоть какие, вот люди и попривыкли. А у нас пока такой социальной привычки нет.

А раз нет — надо ее нарабатывать. Даешь общественные практики, кооперативы, советы уполномоченных и профсоюзы.

И вообще, инженер Скамов, ты нормальный? Перед тобой сидит лучшая в мире женщина, смотрит на тебя влюбленными глазами с темными кругами под ними (не отпирайся, мерзавец, твоя работа), а ты о чем думаешь?

И я отбросил все мысли и просто ловил кайф и отвечал Наташе, порой невпопад, но мне это было неважно, до тех пор, пока она не спросила:

— Ты уедешь сегодня?

— Да.

— Надолго?

— Месяца на три-четыре.

Она вопросительно подняла брови.

— Гамбург, Лондон, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Владивосток. Кругосветное путешествие получается, — рот сам растянулся в улыбку.

— Это опасно? — потемнели вдруг голубые глаза.

Женская интуиция, вот как они чувствуют?

— Ну почему сразу “опасно”, - получилось у меня вполне уверенно, так держать. — Просто груз, его надо забрать в Америке, а кто лучше меня с этим справится?

— Оружие? — тихо спросила Наташа.

— Нет, всякое для артелей. Это куда важнее оружия. Так что не бойся — я вернусь обязательно.

И ведь насчет артелей я не соврал.

* * *

Я помнил тот Гамбургский порт, в котором вместо пакгаузов и пристаней были культурные набережные с филармонией, музеями, ресторанами и гостиницами, но до такой красоты было еще лет сто.

Здесь же все было не так, кроме неистребимых орущих чаек. Пальцы земли и воды переплелись лабиринтом пирсов и бассейнов-гаваней, свистели паровозы, толкая по внутренним путям вагоны с грузами, скрипели ручные лебедки и кое-где пыхтели паровые краны, разгружая и загружая разнокалиберные корабли, стоявшие у обшитых деревом причалов. Дымное, громогласное, вонючее великолепие большого порта, с запахом смолы, угольного дыма, рыбы, горячего машинного масла… Разве что морскими водорослями не пахло — до моря было километров семьдесят вниз по Эльбе, да не было высоченных портовых кранов. Ну и крупных кораблей мало, зато парусников пока на любой вкус.

И люди, докеры.

Пять лет назад грандиозная забастовка гамбургских портовых грузчиков основательно встряхнула Второй Рейх — семнадцать тысяч человек, в том числе десятилетний Эрнст Тельман, бастовали три месяца. Насмерть перепуганное правительство кинуло все силы на разгром стачки и принялось закручивать гайки социал-демократам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вот в таком месте собралось наше маленькое совещание. Найти нужное здание, несмотря на размеры порта и сутолоку, оказалось просто — все было с немецкой педантичностью пронумеровано и снабжено указателями. В маленькой комнатке, арендованной под контору “Рога и копыта” на задворках второй линии пакгаузов меня ждали Красин, Савинков и еще двое ребят.