Сокровище трёх атаманов - Сергей Алексеевич Чуйков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Боцман так и сделал, притом вложил в пинок всю свою обиду. Митрич вскочил, как ошпаренный:
— А-а, что! Где? Кто тут? Боцман, ты!
Рыжик заговорил глухо, страшно, нараспев:
— Да, это я-я! Не ждал, старый предатель?
— Не-е, не может быть! Ослы не говорят! Ты же молчал всю жизнь…
— Молчал! А теперь вот не буду! Слушай, подлая душа! Я служил вам всю жизнь верой и правдой, а на старости лет получил за это благодарность вашу — решили вы меня зарезать, да мясом моим тигра накормить…
— Э-этто н-не я, я не хотел, это директор, он приказал, ч-чего, говорит, зря мясу пропадать, а я, я ж тебя кормил, я ухаживал, — у старика дрожал голос, брызнули слёзы.
— Да ты ж за бутылку и мать продашь, как меня продал. Небось, и нож уже наточил, чтоб завтра горло мне резать?
— Н-нет, я не буду, я всё ему скажу, вот увидишь… Я, я пить брошу…
— Эх, дать бы тебе копытом в лоб, да планы у меня другие! А ну, живо возьми ключ и открой ворота, подлый изменник, а потом иди туда, к тигру, стой там и не оглядывайся!
Дрожащими руками Митрич полез в карман, достал ключ и долго не мог попасть им в замок. Наконец он открыл ворота.
— Иди туда, стой и не оглядывайся! Через полчаса ты закроешь ворота и будешь сидеть до утра молча, тогда я, может, и прощу тебя! А нет — вернусь и растопчу, старый пьяница!
Митрич безропотно повиновался. Рыжик соскочил со спины Боцмана и пустился в пляс:
— Наш ушастый новый друг
Взял злодея на испуг!
Надо дурня обмануть,
И тогда свободен путь!
Однако Боцман угрюмо стоял на месте около калитки, уткнувшись головой в асфальт. Тобик подошёл к нему:
— Ты чего, Боцман? Всё, свобода, пошли быстрей, не время упрямствовать…
— Осёл — животное не упрямое, а принципиальное, — написано было на строгой физиономии Боцмана, — не пойду я так! Без своей тележки и упряжи никуда я не пойду! Я без всего этого — бесполезный нахлебник, ни на что не годный.
— Ты — принципиальное, а мы из-за тебя тележку воровать должны? Пойдём, Боцман, придумаем после, куда тебя запрягать, честное слово!
— Я всю жизнь с этой тележкой, — морда ослика становилась всё суровее, — и упряжь это моя! Для пони новую сделали. Если запрягать меня не хотите, я свою тележку сам, зубами утащу!
Времени спорить не было. В любой момент в зоопарке мог кто-нибудь проснуться. Тобик решительно вернулся и выкатил тележку. Старая упряжь валялась в ней. Боцман сам глазами командовал, как надо запрягать. Всё получилось быстро и тихо. Хомут, уздечка, оглобли — все эти невиданные ранее Тобиком предметы оказались очень даже простыми. И вновь побрели друзья по пустым ночным улицам, теперь уже втроём. Над городом поднималось утро: сначала робко зазеленело над крышами, потом цвет переменился на тускло-жёлтый и, наконец, румяная, яркая весенняя заря разлилась по небу и заиграла. Новый день вступал в свои права.
Однако с этим чудесным рассветом заканчивалось бесшабашное волшебство этой ночи. Для Тобика настала пора думать, что же дальше… В хитроумном плане Рыжика по похищению Боцмана был самый большой изъян: как его спасти было придумано, а вот что делать после этого — нет! И теперь, по пути неизвестно куда, Тобик мучительно осознавал, что жизнь — не детская игра, не получится собрать игрушки в коробку, когда мама позвала ужинать, и забыть про них до следующей игры… Но нельзя же было струсить и позволить убить ослика, никак нельзя! Да, он снова прогуливает школу, да, ему опять будет плохо, ну и пусть! Должен же быть какой-то выход…
Оставив позади город, друзья свернули с большой дороги на просёлочную, идущую параллельно, но за посадками. Так можно было незаметно дойти до маленькой речки в пяти километрах от города. Рыжик давно улёгся в тележку, свернулся калачиком и уснул. Сомнения и размышления его совсем не терзали. Угрюмый Боцман брёл следом за Тобиком. Он сразу предложил мальчику сесть в тележку и обиделся, когда тот отказался. Скоро завиднелась под горой извилистая серебристая лента речушки. Редкие одинокие вётлы по берегам кудрявились свежими, клейкими листочками. Трава в пойме, уже поднявшаяся и подёрнутая утренней росой, до того обрадовала Боцмана, что он припустил скорой рысью, разбудил Рыжика, далеко обогнал Тобика и совершенно забыл все свои обиды и невзгоды. Очень скоро, наевшись свежей майской травки и напившись чистой речной водицы, он совершенно помолодел и подобрел. «Спасибо вам, милые друзья мои, теперь я снова живу, теперь и умирать не страшно, а лучше ещё старику пожить да добрым людям послужить!» — написано было на добродушной его физиономии. И глядя на это, вертелось невольно в голове у Тобика: «Не зря! Всё правильно! А значит и выход найдётся…». Он присел на берегу речки и стал бросать камушки, пуская по воде круги — блинчики. Рыжик и Боцман затеяли игру в догонялки. Рыжик убегал и уворачивался очень ловко из-под копыт Боцмана, а тот смешно и неуклюже прыгал, пытаяясь поймать и при этом не зацепить копытами маленького друга. Рыжик притом ещё и дразнился:
— Зайку бросила хозяйка,
У неё есть новый зайка,
Старый зайка стал плохой,
Получил под зад ногой.
Боцман делал вид, что жутко сердится. Со стороны смотрелось это очень забавно, но тяжёлые мысли всё же одолевали Тобика:
— Я опять школу прогулял. Матери одно расстройство и двойка по поведению, — сказал он вслух. Рыжик остановился и неожиданно серьёзно ответил:
— Знаешь, по поведению будут пятёрки у Хрякиной и всех остальных, которые меня убить хотели…
— Да, ты, конечно, прав… — Тобик на минутку задумался, — не так важна та оценка, какую ставят по незнанию другие, как та, что ставит своя совесть.
— Моя рыженькая беличья совесть ставит мне на сегодня твёрдую пятёрку! — Рыжик подпрыгнул и помчался дальше. Он уже не расслышал, как Тобик тихо пробормотал:
— А моя человечья всё равно ставит мне двойку. Но вроде ещё не поздно исправить, — Тобик глянул на часы в телефоне, — да, самое время, мама только проснулась.
И всё же отважиться нажать на кнопку было очень трудно. Мама не поймёт, он опять причинил ей боль, и как объяснить, чтобы поняла, Тобик не знал. Отвратительное чувство. Он был готов на любое наказание, лишь бы мама не расстраивалась и поняла его. А звонить было нужно, время не ждёт, дома его