Голос Вселенной 1996 № 11 - Юрий Дмитриевич Петухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Пак с Хреноредьевым увидали эти «последствия». Сначала камера долго смаковала растерзанные тела полицейских на свалке, будто заново потрошила своим взглядом их, выворачивая наружу внутренности. Плюгавый мужичонка лежал рядом со стражами порядка, лежал с вывернутой шеей. Трупов было много, Хреноредьев считал, шевеля жирными губами, сбивался и начинал считать заново.
– Сволочи! – прошипел Пак. Он начинал догадываться, что происходило. – Они не щадили никого!
Трупы убитых в самом поселке показывали еще дольше, с разных сторон. Там были все – и вытащенные из подвала старик со старухой, и паренек, и младенец, залитый черной запекшейся кровью, а потом пошли другие дома, другие лица и тела – мертвые, искалеченные, страшные, поднятые из подполов, разбросанные по комнатам, растерзанные, задушенные, с рассеченными головами и разбитыми лицами…
– Они зверски убивали даже маленьких детей! Только выродки Резервации способны на такую отчаянную жестокость! Смотрите! Никто не знает, где сейчас банда этих убийц! Никто не знает, сколько таких банд приступили к своему черному делу на землях Сообщества! Никто не знает, чем все это кончится! Мы знаем только одно – убийцы-живодеры могут оказаться в любом из наших домов, у меня, у моих родных и друзей, у вас!!!
– Чегой-то я ни хрена не возьму в ум, – растерялся Хреноредьев, – ежели они все ето засняли, стало быть, они по следу идут, за нами… а чего тодась не хватают?! Убей бог, не пойму!
Пак нервно бил кулаком по коленке. И не слышал бормотании инвалида. Беспечные? Нет! Они не беспечные, они подлые, гаусные, безжалостные, они страшные! Таких и надо убивать, всех, до единого!
– Хреновые дела, Хреноредьев, – наконец сказал он, – чего б мы тут ни натворили – все им на руку! И не хватают нас эти твари, потому что мы сработали на них, понял?!
– …народ требует от правительства и президента принятия самых неотложных, экстренных мер! Мы не имеем права допустить безнаказанного разгула чудовищной преступности! Но мало уничтожить те отряды боевиков, что просочились в наш мир! Необходимо немедленно нанести превентивный удар! Надо разгромить опорные базы убийц-мутантов на их территории, в самой Резервации! Во имя нашей свободы, во имя наших детей, желающих жить, во имя, наконец, самой демократии!!!
Крик диктора перерос в истошный, безудержный визг. И теперь уже Хреноредьев не выдержал – спихнул телевизор с тумбы, принялся бить по нему ногами, протезами, костылями. Разъяренный инвалид еще не понял до конца происходящего. Но до него дошло – их подставили! обвели вокруг пальца как законченных дурачков!
– Вот тебе, едрена! Получай! Гадина проклятая! Сундук хренов!
– Брось, – еле слышно выговорил Пак. И Хреноредьев сразу замер, с занесенным костылем. Потом опустил его тихо, сел, пригорюнился и заплакал.
– Пропали мы, едрена-матрена, и поселки наши пропали… верно етот враг народа, Буба проклятущий говорил: и придут, мол, судьи всякие, чтобы народу башки сшибать и откручивать! Придут, Хитрец, точно, придут! Всем кишки наружу пустят! Истребят, едрена, аки саранчу и скорпионов! Я все помню. Хитрец. Огнем очистят нас, дураков, ибо сами мы неспособны! Сволочь этот Буба, как в воду глядел, пророк хренов!
Пак ухмыльнулся злорадно.
– Буба тебя, старого обалдуя, покаяться призывал, – сказал он с ехидцей, – и всех призывал: давайте, ублюдки и кретины, кайтесь пока не поздно, нето покарают аки… хрен его знает. Вот и скажи мне, Хреноредьев, ты покаялся или нет?
– Не-е-ет, – признался инвалид, размазывая слезы по сальной и небритой щеке.
– Ну, а чего тогда стенаешь? Получай, чего заслужил!
– Да не знаюя, едрена-матрена, в чем каяться-то! – заревел Хреноредьев как ребенок. – Чего я такого сделал, чего мы вообще сделали… ничего не сделали! Куда каяться-то, едрена-а-а-а…
Пак перестал ухмыляться.
– В том-то и дело, что ни хрена мы не знаем! Виноваты в чем-то, хуже чертей рогатых. А в чем сами не ведаем. Отродясь виноватые, сызмальства! Ну да ладно… ты, ежели хошь, кайся тут, а я пошел!
Он встал и побрел к грузовику.
– Куда? Постой! – забеспокоился Хреноредьев, И пополз за Паком.
Додя Кабан уселся на бетонную глыбищу с процарапанной на ней неприличной надписью, задрал вверх заскорузлый палец и известил:
– Значит, так – правду мы нашли!
– Нашли! – радостно подтвердила Марка Охлябина. И тут же получила затрещину, чтоб не перебивала начальство.
– Я те встряну! – Додя Кабан озлилсяне на шутку. – Это ж надо, какая шустрая! Прыткая какая!
– Ага! Прыткая! – завопила Охлябина. – Шустрая! Имею право! Нынче демократия, нынче каждый может орать, чего вздумается!
Она отскочила на несколько шагов, подняла из мусора камень и бросилась им в Додю Кабана. На счастье, промахнулась. Кабан не слишком осерчал, напротив, растерялся и развел руками, дескать, это уже ни в какие ворота.
– Правильно дура Мочалкина говорила, верно! – не утихала Охлябина. – Женотделы везде должны быть и женсоветы! С вами дураками и алкашами ни хрена никакой демократии не построишь! Одно словечко только вставила, а сразу – молчи! заткнись! Что ж я, по-твоему, коли баба, так и вякнуть не смей! Не запретишь! Сам ты и есть окопавшийся гад и сволочь красно-коричневая, коли женщинам рты затыкаешь! Ничо-о, Додя, я на тебя управу найду-у-у!!! – Марка в запале швырнула еще три камня подряд, один попал Кабану в лоб и опрокинул его с глыбищи. Охлябина радостно захлопала в ладоши. И заявила громовым голосом оскорбленной праведницы: –Ухожу я от вас, от мужланов проклятущих! Буду баб собирать и войну с вами, гадами, вести буду, по гроб жизни, беспощадную! Даешь, бабам равноправие! Хватит!! Нетерпелися-я!!!
Марка сделала непотребный жест, плюнула в сторону выползающего из-за глыбищи Доди Кабана и пошла неведомо куда, нахально виляя тощей задницей.
– Матерая бабища! – с восторгом выдохнул старичок Мухомор, не смевший и пикнуть во время всей этой перепалки.
– Куда уж там, – согласился Кука Разумник, – такую стерву поискать!
Додя ничего не говорил, он сидел мрачный, хмурый, побитый и оплеванный. Правду-то они нашли, никто не спорит… а вот сами все растерялися. И за что несчастного Тату Крысоеда забили – Додя теперь и сам не понимал толком, в раже были, в пылу… короче, за дело забили, нечего и вспоминать. Доля угрюмо поглядел на Куку, Мухомора и Мустафу… маловато их осталось, паломников-пилигриммов. Ничего, зато каждый теперь троих стоит – просветленный, познавший истину.
– Моя тоже уходит, – сказал вдруг Мустафа, натягивая тюбетейку на самые уши и запахивая полы халата. – Моя натерпелась! Найду татар искать. Будем своя башка жить. Хватит! У-у-у,
