Простодурсен. Зима от начала до конца (сборник) - Руне Белсвик

– Слышали? – спросил Простодурсен.

– Что? – откликнулась Октава.

– Утёнок заговорил!

– Приступим? – предложил Сдобсен.

– Пожалуй, – ответил Ковригсен. – Надо только оставить пудинга гостям Пронырсена тоже.

Простодурсен почувствовал, что всё-таки проголодался. И раз Пронырсен всё равно убежал и в сердцах захлопнул за собой модную дубовую дверь, то они без церемоний могли налопаться пудинга от пуза.

Ой, нет, простите. Сперва-то они должны были ещё спасти утку, конечно же.

Простодурсен и Ковригсен скатились по запудингованной горке и отвязали утку.

– Утёнок умница, – сказал Простодурсен. – Он хорошо спит ночью и будит меня спозаранку.

– Угу, спасибо за помощь, – сказала утка.

– Он вырыл мне отличную канаву для плавания, – сказал утёнок. – Под яблонями, и вообще.

– Правда?

– Там места наверняка хватит и тебе, если захочешь. Раз я вылупился из твоего яйца, и вообще… Ещё он готовит объеденский пудинг.

– Вкуснее этого?

– Гораздо. Но порции у него меньше.

Две утки стояли и болтали. Один в голубом платочке, вторая без платка. А река отыскала старый добрый путь и уже наполняла страшное сухое русло восхитительной журчащей водой.

– Можно наконец поесть? – спросил Простодурсен.

– Можно и нужно, – ответил Ковригсен.

И они ели розовый пудинг до обеда, а тогда уже двинулись в обратный путь. Он пролегал вдоль реки, идти было красиво. А солнце освещало всё, до чего могло дотянуться.

Простодурсен и великий марципановый пир

Простодурсен живёт без лопаты давно, а кто-то из тьмы загляделся в окно…

В маленькой приречной стране наступила зима. Тяжёлый белый снег покрыл взгорки, норки и дома. Река потемнела, как глухая ночь. Она норовила утечь от зимних морозов, не застывать на месте. Но они упрямо желали сковать её льдом. В приречной стране было тихо. Все шумные зарылись в снег, а голосистые улетели в тёплые края. Только изредка проснётся, бывало, ветер да стукнет друг о друга большие ветки, выбивая сухую скрипучую музыку и обтрясая снег.

Простодурсен и Утёнок коротали время у себя в дому, радуясь, что близится великий марципановый праздник. Они устроились у печки. Открыли дверцу и всматривались в добрые, жаркие языки пламени. Они обсуждали, как бы им получше оголодать к этому пиршеству. То ли есть пудинг через день, то ли каждый раз съедать половину обычной порции.

Им было невдомёк, что в вечерней темноте кто-то стоит под окном и смотрит на них. Кто-то бесшумно стоял и молча смотрел, как тёплые и уютные отсветы пламени ложатся на две физиономии – с клювом и без.

– На марципановом празднике мы будем есть только марципаны? – спросил Утёнок.

– Да, – ответил Простодурсен. – Очень вкусные марципаны.

– И мы сначала поедим марципаны, потом съедим ещё марципанов и дальше закусим снова марципанами?

– Да. Мы будем есть сколько влезет.

– А когда больше не влезет?

– Марципанов больше не влезет? – переспросил Простодурсен. – Такого не бывает.

– Это потому что они очень вкусные?

– Да.

– А на вкус они какие?

– Вкусные.

– Нет, но на что они похожи?

– Они ни на что не похожи. Ковригсен лепит их в форме коз, или диковинных лягушек, и ещё разных троллей, и какие-то длинные яйца. Они бывают синие, жёлтые, зелёные, белые, красные и в полоску. И вкус у всех фигурок разный. Язык не устаёт их пробовать, живот требует добавки.

– А как он требует?

– Кричит «Дайте ещё!».

– Живот кричит?

– Не криком кричит, но… Это всё равно что съесть утренние облака, полные солнечного света.

– Разве облака едят?

– Не едят, нет. Но я просто объясняю тебе, какие прекрасные марципаны бывают на празднике марципанов.

– Слышишь? Мой живот, мне кажется, уже начал кричать.

– Ну вот видишь.

– Но когда живот перестанет кричать? Когда мы так наедимся, что в нас больше и крошки не засунуть? Тогда мы просто побредём домой спать – и всё?

– Нет. Сперва Октава споёт песню. А Сдобсен расскажет о жизни за границей. А Ковригсен прочитает стихи.

– А я?

– Что ты?

– Я буду сидеть и слушать?

– Тебе не хочется?

– Хочется. Только я тоже хотел бы выступить. Показать фокус или сыграть сценку.

– Это наверняка можно.

– Здорово! Теперь я буду радоваться празднику ещё больше. Представляешь, вот я выхожу, сытый по самый клюв, и начинаю выступать…

– Да.

– Сколько чудесного в нашей стране!

– Ты считаешь?

– Конечно. Например, мы можем радовать друг друга песнями или стихами. Или радоваться тому, что ещё только будет потом. Вот как марципановому празднику.

– Ты прав. А если завтра будет хорошая погода, можем пойти покидать в речку снежки-бульки.

Так они проводили вечер. Что-то говорили по очереди. Обычно всего несколько слов. Потом замолкали. А ещё потом вдруг, как по волшебству, находились новые слова, и разговор продолжался.

Но тот, кто тёмным холодным вечером подсматривал в окно, стоял тихо-тихо. И ел глазами двоих у печки. Это был Пронырсен. Он опирался на лопату. И думал, что это как-то очень странно. Потом задумался, что именно кажется ему странным. И понял: по-настоящему странно, что он тихо стоит на месте.

Пронырсен не стоял на месте никогда. Ноги даны ему, чтобы ходить или бегать, считал он. А руки – чтобы хватать, поднимать и двигать вещи или рубить дрова.

Но сейчас он просто не мог сойти с места.

То, что он видел в окне, не отпускало его.

Во-первых, само окно. Снаружи мороз что есть силы мостил его льдом. Но тепло изнутри дома всё время перетапливало иней в капли воды. И получилось, что домик – как сонный зверь, лежит и щурится в темноту приоткрытым глазом.

А в окне виднелись Простодурсен с Утёнком. И вы знаете, что они делали? Пронырсен просто отказывался верить своим глазам. Причём эта парочка занималась своим чудовищным делом уже давно. Они сидели и разглядывали огонь. Пронырсен с ужасом видел, что они не отворачивались, не качали головой и не рвали на себе волосы от отчаянья. Нет, они с улыбкой наблюдали, как их собственные дрова прогорают щепка за щепкой! Неужели можно улыбаться, когда твои драгоценные полешечки превращаются в золу? Или они забыли, сколько труда стоит заготовить их на зиму?

Сам Пронырсен всегда садился к печке спиной, чтобы не видеть, как сгорают дрова.

– Фуф! – сказал он вдруг. И сам вздрогнул от этого шустрого словца, которое вырвалось у него без спросу. Других слов на улице в этот холодный и тёмный зимний вечер не было. А это походило на всхлип. Короткий вздох, одиноко нырнувший в снег над рекой и тихо пропавший.

«И что вообще происходит? – подумал он. – Что за дурь несусветная? Я правда стою тут по пояс в снегу, ещё и с лопатой?»

«Да, – пробормотал в ответ внутренний голос. – Стоишь».

«И наплевать, – продолжал внутренний голос, – что в этом такого?»

Бормотание бормотало всё громче и уже почти забормотало Пронырсена до потери пульса и головы. К счастью, тут у него страшно замёрзли кулаки и нос.

– Спасибо, – сказал Пронырсен.

Он сказал это морозу, который так вовремя его заморозил и тем пресёк бормотание.

Пронырсен отвернулся от окна. И уставился на чёрный еловый лес. Ему надо пройти его весь, чтобы дойти до своей норы. Холодной стылой норы в морозной черноте.

Внезапно Пронырсен вспомнил, зачем пришёл к Простодурсену. Он принёс лопату, он брал её взаймы.

Лопатой он выкопал отличную тётеловушку. У них тут в стране процветает сумасбродство, праздношатание, дуракаваляние и ничегонеделание, и Пронырсен хотел оградить себя. Прежде всего от внезапного вторжения. А вдруг неизвестно кто постучится в дверь и спросит, можно ли войти?

Что такое тётя, Пронырсен не знал, но Сдобсен однажды обмолвился, что за границей тёти кишмя кишат. И у них есть повадка нагрянуть в гости без предупреждения. Кошмар ходячий, короче говоря.

Чтобы копать, надо иметь чем копать. Одалживаться у Простодурсена было Пронырсену поперёк души. Но по воле случая он оказался в этой книге. А тут всего одна лопата, и принадлежит она Простодурсену.

Простодурсен ни разу не напомнил ему, что пора возвращать лопату. Даже не вспомнил. Простодурсен только тем и занят, что булькает в реку камешки. Такой он дурень, этот простофиля. Стоит себе на берегу вместе с уткой своей и швыряет камни. Расшвыривается временем, короче говоря.

Но сегодня Пронырсен сам принёс лопату назад. Тётеловушка наконец-то доделана. Она получилась глубокая, под конец он сам еле из неё вылезал и потому сколотил себе лесенку. А теперь он вытащил лесенку наверх и спрятал подальше.

Ловушка – это мрачная тёмная яма прямо перед дверью в его нору. Пронырсен прикрыл её ветками и мхом, а потом лёг снег и заровнял дырки.