Богословская мысль Реформации - Алистер МакГрат

Возникновение доктринального плюрализма

Одним из наиболее значительных аспектов средневековой религиозной мысли является возникновение «богословских школ». Точно так, как двадцатый век стал свидетелем возникновения «фрейдистской» и «адлерианской» школ в психоанализе и «Бартианской» школы в богословии, средние века увидели зарождение целого ряда достаточно хорошо определенных школ богословской мысли. Следует кратко упомянуть две таких школы: томистскую школу, основывающуюся на сочинениях Фомы Аквинского, и скотистскую школу, основывающуюся на совершенно других идеях, присутствующих в сочинениях Джона Дунс Скота. Средние века были периодом расширения университетов и школ в Европе. Неизбежным следствием такого расширения было интеллектуальное многообразие. Другими словами, чем больше академий, тем больше оказывается мнений. К началу шестнадцатого века «внутри западноевропейской Церкви возникло девять таких школ.[6]

Каждая из этих богословских школ имела отличное от остальных понимание основных вопросов. Например, доктрина оправдания (к которой мы еще вернемся в гл. 5) заставила школы разделиться по ряду важных вопросов, таких, как: «что должен делать отдельный человек, чтобы быть оправданным? «. Аналогичное разделение существовало по целому ряду вопросов, имевших прямое значение как для личной веры, так и для церковной политики. Но какая же из этих школ была права? Какая из них более соответствовала учению Церкви? Пользуясь специальным термином, что было просто «богословским мнением», а что «вселенской догмой»? Была жизненно необходима разработка какого-то способа оценки надежности новых доктрин. По причинам, на которых мы вкратце остановимся, попытки такой оценки предприняты не были. Папство не желало определять и, очевидно, не было в состоянии утвердить «истинную доктрину». Результат был неизбежен: путаница. Частное мнение и официальная политика оказались смешанными. Никто точно не знал, каковым было учение Церкви по определенным вопросам. Поскольку одним из таких вопросов была доктрина оправдания, неудивительно, что она оказалась в центре внимания одного из основных течений Реформации, связанного с именем Мартина Лютера.

Практический результат доктринальной расплывчатости можно легко проиллюстрировать. В качестве примера можно привести эпизод, произошедший в Италии в период позднего Возрождения. В течение первого десятилетия шестнадцатого века группа молодых аристократов регулярно собиралась, чтобы обсудить религиозные вопросы. Члены этой группы разделяли одну озабоченность: как достичь спасения своей души. Что им нужно было для этого сделать? Похоже, этот прямо поставленный вопрос не получил ясного ответа со стороны церковных властей. В группе возник кризис, который достиг своей кульминации в 1510 году. Группа разделилась на две части. Одна часть, убежденная, что спасения можно достичь лишь отречением от мира и самоограничением, вступила в местный монастырь, чтобы заслужить себе спасение вдали от влияния падшего мира. Другая часть предпочла оставаться в миру. Они полагали, что можно достичь спасения, даже оставаясь в миру. Однако никто из них не был уверен в официальной позиции Церкви по этому важному вопросу — вопросу, к которому позже обратился Лютер в своей доктрине оправдания верой.

Путаница в связи с официальным учением Церкви об оправдании внесла немалый вклад в происхождение лютеровской программы в Германии. Наиболее поздний приговор авторитетного церковного органа в связи с этим догматом был произнесен в 418 г., и его путанные и устаревшие утверждения мало в чем проясняли позицию Церкви по этому вопросу в 1518 г., т. е. спустя одиннадцать веков. Лютеру казалось, что Церковь его времени впала в пелагианство (см. стр. 96) — неприемлемое понимание того, как человек входит в общение с Богом. Церковь, полагал Лютер, учила, что люди могли снискать благоволения Божьего за счет личных достижений и своего статуса. Таким образом, отрицалась сама идея благодати. Лютер вполне мог ошибаться, однако в современной ему Церкви было столько путаницы, что никто не смог просветить его по поводу официальной позиции Церкви по этому вопросу. Даже в папском анклаве, Авиньоне, преобладала анархия идей. «Каждый имеет свое мнение», — писал Бонифаций Амербах, который еще более усилил хаос 1520-х годов, распространяя в папском оплоте идеи «выдающегося доктора Мартина».

Можно говорить о целом спектре доктрин, существовавшем во времена позднего средневековья. Писателям двадцатого века легко оглянуться назад и указать на потенциальную опасность идей, разработанных первыми реформаторами, однако в то время эти идеи привлекали мало внимания со стороны официальных защитников ортодоксальности. Границы между тем, что было ортодоксальным, а что — нет, были столь безнадежно размыты, что практически невозможно было рассматривать таких лиц, как Лютер, в качестве еретиков. К тому времени, когда этот шаг все же должен был быть сделан, Реформация уже получила такой импульс, что оказалось чрезвычайно трудным остановить ее. Почва для будущей религиозной конфронтации была подготовлена доктринальным плюрализмом поздней средневековой Церкви.

Кризис власти

Явлением периода позднего средневековья, которое имеет ключевое значение для изучения Реформации, является углубляющийся кризис авторитета церковного руководства, который стал очевидным начиная с четырнадцатого века. К кому следовало обращаться за авторитетным суждением относительно определенной доктрины? Кто был в состоянии недвусмысленно заявить, что «позицией Католической Церкви по данному вопросу является то-то и тото»? Для периода, ставшего свидетелем невероятного разрастания богословского спора, было важно, чтобы кто-нибудь зафиксировал, что же является богословскими размышлениями, а что — вселенской, доктриной? Внутри Церкви существовало широкое признание того, что размышления на богословскую тему были приемлемы — в конце концов, нужно же было академикам как-то проводить свободное время, а Церковь была настолько уверена в истинности своего учения, что позволяла подвергнуть его тщательному исследованию. Было также очевидным, что нужен какой-то способ подкрепления ортодоксальности (предполагалось, конечно, что термин «ортодоксальность» мог быть определен, что со временем становилось все более и более сомнительным). Папству нужны были средства, чтобы заставить тех, кто придерживался неортодоксальных взглядов оставить их, или, в крайнем случае, перестать их проповедовать.

Сочетание двух крупных явлений в поздней средневековой Церкви сделало определение и подкрепление ортодоксальности в конце пятнадцатого и начале шестнадцатого века практически невозможными. Во-первых, после Великой Схизмы (1378-1417 гг.) авторитет папы был поставлен под сомнение. Великая Схизма привела к разделению западного христианского мира после смерти Григория XI. Итальянская фракция возглавлялась Урбаном VI, а французская — Клементом VII. Такое положение продолжалось до 1417 г., когда Констанцский собор избрал папой Мартина V. В течение короткого периода (ок. 1409 г.) было три претендента на папский престол.

Чрезвычайную важность приобрел вопрос: «как можно разрешить спор о том, кто же является настоящим папой? «. Было широко принято мнение, что окончательным судьей всех доктринальных споров внутри Церкви является папа — однако какой из них мог решить этот спор? В конце концов, было решено созвать собор с полномочиями разрешить этот вопрос. Констанцский собор был созван, чтобы избрать одного из трех кандидатов (Григория XII, Бенедикта XIII и Иоанна XXIII). Собор удачно решил вопрос, отклонив всех трех претендентов и избрав своего собственного кандидата (Мартина V). Казалось, был установлен важный принцип: соборы имеют власть над папой. Однако Мартин V думал иначе.

Таким образом, была подготовлена почва для возникновения двух соперничающих теорий власти в Церкви: теория, согласно которой верховный доктринальный авторитет принадлежал Вселенскому Собору («концилиаризм»), и теория, утверждавшая, что он принадлежал лично папе («куриализм»). По мере того, как в пятнадцатом веке увеличивалось осознание необходимости реформирования Церкви, концилиаристическая партия утверждала, что единственной надеждой был созыв вселенского реформационного собора. Мартин Лютер отразил эту позицию в своем «Воззвании к германскому дворянству», написанном в 1520 г., где он утверждал, что германские князья имеют право созвать такой собор. Неудача движения концилиаристов общепризнанно считается основной причиной Реформации по двум причинам. Во-первых, оно подавало надежду на возможность реформирования Церкви изнутри, а когда эти надежды были рассеяны, многие стали искать средства для навязывания реформ Церкви извне, возможно, через обращение к светским властям. Во-вторых, она поставила под сомнение доктринальный авторитет папы, внося, таким образом, свой вклад в богословское смешение периода позднего средневековья. Неясным оставалось, кто же имеет окончательный доктринальный авторитет: многие богословы разрабатывали свои мнения, не задавая слишком много вопросов относительно их достоверности.