Синяя борода - Макс Фриш

— Мне достаточно было немного выждать.

— Что вы имеете в виду?

— Когда мы в очередной раз ссорились, Феликс выкладывал все, что он думал по поводу последней или предпоследней ссоры.

— И вы не считали это интересным?

— Откровенно говоря, нет...

Это Лилиан.

(Мать моего сына.)

Я сушу волосы.

— С какого времени у вас водительские нрава, фрау доктор?

— Я должна заглянуть в них.

— Ну примерно?

— Думаю, со дня моего совершеннолетия.

— Вы когда-нибудь попадали в аварию, фрау до­ктор, я имею в виду не просто царапины или вмятины на кузове, а в такую аварию, после которой Феликс Шаад беспокоился бы о вас, когда вы ездили одна на машине?

— Я езжу лучше его.

— Ваша машина застрахована на полную стои­мость?

— Кажется, на половину.

— Вы, значит, как водитель уверены в себе. По праву. Вы никогда, не попадали в настоящую аварию, фрау Шаад, ни до брака, ни после того, как вы стали фрау доктор Шаад и ездили на «моррисе».

— У нас был «фиат».

— Потом уже, после «морриса».

— Я и сейчас еще езжу на этом «фиате».

— Фрау доктор Шаад, помните ли вы семейную ссору в Милане: обвиняемый, ваш тогдашний супруг, чтобы положить конец ссоре, хотел отправить вас домой одну на машине, а сам лететь самолетом? Так это было? И вы будто бы сказали: «В таком случае я наеду на дерево».

— Во время семейной ссоры всякое говорят.

— Что ответил господин Шаад?

Свидетельница задумывается.

— Что он вам сказал: «Ну и наезжай на дерево!», или он сказал: «Это что, шантаж?»

— Это было не в Милане.

— А где это было, фрау Шаад?

— Мне кажется, в Пьяченце, вернее, я точно знаю, что было в Пьяченце, он хотел взять такси до Милана, но не взял, и мы вместе поехали через Сен-Готард.

— Кто тогда сидел за рулем?

— Я.

— Относительно дерева: обвиняемый утверждает, что есть фразы, которые он никогда в жизни не смог бы произнести, — например, фразу: «Ну и наезжай на дере­во!» Поэтому он и возмутился, когда вы потом говорили его друзьям, будто Шаад сказал вам: «Ну и наезжай на дерево!»

— Это были мои друзья.

— А вы действительно это говорили и он пригрозил вам разводом, если вы не возьмете свои слова обратно, причем письменно?

— Я так и сделала.

— В таком случае у меня нет больше вопросов.

А вот Андреа:

— Но ведь он это сказал!

Одинаковой памяти не бывает.

— Можно отпустить свидетельницу?

Один раз, один-единственный раз за три недели участко­вый судья, который держит у левого уха руку, когда дают показания свидетели, задает мне вопрос:

— Вы знаете, господин доктор Шаад, как выглядит машина — «фиат», например, — после того, как она на­едет на дерево?

— Нет.

— Конечно, все зависит от скорости.

— Наверное.

— Вы, значит, никогда не видели машины, которая на дозволенной скорости — восемьдесят километров в час — наехала бы на дерево?

Им осталось допросить еще одну супругу.

— Вы, значит, не разведены, фрау доктор Шаад?

— Нет.

Вы замужем за Феликсом Шаадом?

— Да. 

— Это правда?

Мы улыбаемся друг другу.

— Я полагаю, фрау доктор, что год назад, выходя замуж за Феликса Шаада, вы знали о прошлой жизни обвиняемого, например о его шести браках, или вы узнали о них на этом процессе?

— О большинстве я знала.

— И это вас не испугало?

— У меня тоже есть прошлое.

— Это верно, что вы иной раз называли обвиняемого рыцарем Синяя Борода, фрау Шаад?

— Это ласковое прозвище...

— Вы так считаете?

— Феликс рыцарь.

— А почему вам пришло в голову прозвище Синяя Борода?

— Потому что он как-то сказал, что у него в погребе уже сидит шесть жен, да к тому же я знала: его прежние жены живут неплохо.

— За исключением Розалинды Ц.

Свидетельница молчит.

— Вы знали Розалинду Ц.?

— Он рассказывал о ней.

— Что, например?

— Ну, что она думает о новом римском папе.

— Значит, вы знали, что господин доктор Шаад регулярно ее навещает, и это вас не беспокоило?

— Нет.

— Верно ли, фрау Шаад, что вы и господин доктор Шаад видитесь редко, что вы вместе путешествуете, но живете врозь?

— Верно.

— Вы считаете это правильным...

— Я не девочка, господин прокурор, мне тридцать шесть лет, и я давно убедилась, что никогда больше не захочу жить вместе с мужчиной.

— И господин Шаад не возражает?

— Он рыцарь.

— Тем не менее я хочу задать еще один вопрос. Если я правильно понял ваши письма, фрау Шаад, вы с самого начала заявили, что не собираетесь давать никакого зарока — вдруг какой-нибудь мужчина заинтересует вас, ну и так далее.

— Я не понимаю вопроса...

— Как к этому отнесся обвиняемый?

— Если что-то изменится в наших отношениях, мой муж может быть уверен, что я поставлю его в извест­ность.

— И господин доктор Шаад был уверен...

— Поначалу ведь никогда не знаешь и по большей части ошибаешься, а уже недели через две видишь, что с другим мужчиной вовсе не так интересно, и я не счи­таю нужным, чтобы Феликс каждый раз об этом знал.

— И он об этом не знает...

Эта Ютта

(в настоящее время живет в Кении).

Свидетели всегда вызывают больше доверия, чем обвиняемый, поэтому защитник охотнее обращается к свидетельницам:

— Вы, значит, считаете этот брак счастливым...

Я справился в библиотеке: сказку о рыцаре, который убил семь своих жен, а их трупы спрятал в подвале, написал француз, Шарль Перро, в семнадцатом веке.

— Слушание дела объявляю законченным. Суд уда­ляется на совещание. Приговор будет оглашен в пятницу в одиннадцать часов утра.

Чтение газеты помогает ненадолго.

Папа выживет...

Розалинда не воскреснет.

— Часто ли случается, чтобы посетитель спрашивал, как ему найти какую-нибудь могилу? Я имею в виду не могилу родственника. 

— Случается.

— Вы никогда не слыхали про дело Шаада?

— Нет.

— Оправданный утверждает, что ему пришлось трижды задать свой вопрос, прежде чем вы наконец  перестали подстригать газон и остановили машинку, чтобы услышать, о чем он вас спрашивает.

— На каждой могиле имеется табличка.

— Вы не знали, где находится разыскиваемая могила, и продолжали работать. Верно? А тот господин смотрел на вас.

— Да, некоторое время смотрел, верно.

— Сколько времени?

— Он так смотрел, будто никогда не видел машинки для подстригания газонов, а тут начался дождь, это было, я думаю, около шести часов вечера. А в шесть вечера кладбище закрывается.

— Господин Шаад знал об этом?

— Это ведь написано на вывеске при входе.

— Пока оправданный смотрел, как вы подстригаете газон, он вас еще о чем-нибудь спрашивал, или вы не слышали?

— Он пошел дальше.

— Верно ли, господин Кнапп, что оправданный сначала пошел не в том направлении, хотя вы ему сказа­ли, где примерно находятся могилы тех, кто был захоро­нен в феврале прошлого года?

— Может быть, он не расслышал.

— Из-за машинки для подстригания газонов?

— Наши машинки не такие уж шумные.

— Господин Кнапп, можете вы показать на этом плане, где вы вчера подстригали траву, когда оправдан­ный справлялся о могилах тех, кто был захоронен в феврале прошлого года?

— Вот здесь, да, примерно здесь...

— То есть недалеко от ворот?

— Как раз там, где газон.

— И это было, как вы сказали, около шести часов вечера, а ведь кладбище очень большое, обойти его нелегко, тем более если сначала идешь не в том направ­лении...

— Скажем: без четверти шесть.

— А вообще-то это возможно, господин Кнапп, что­бы, взяв неверное направление, человек потом мог за четверть часа найти могилу, которую искал, и вовремя уйти с кладбища?

— Едва ли.

— И вы его больше не видели?

— Возможно, это было чуть раньше, скажем, в поло­вине шестого. Я ведь не мог работать до шести часов. Возможно, он ушел с кладбища, когда я отвозил ма­шинку на склад. И потом, ее нужно еще чистить, машинку-то. А находят или нет люди свои могилы, я хочу сказать, могилы своих родственников, это, в конце концов, не мое дело. Я отвечаю за газон и за венки, которые потом идут на компост, а в шесть я кончаю работу.

— Последний вопрос, господин Кнапп.

— Да и что человеку делать ночью на кладбище?

— Когда оправданный, как вы сказали, ступил на газон, что строжайше запрещено, не было ли у него в руках каких-нибудь цветов?

— Мне кажется, нет.

— Лилий, например?

Дальше:

— Когда это было, фрау Хофер?

— Сегодня.

— В какое время дня?

— Сегодня утром. Я удивилась: я ведь первой вошла, когда открыли ворота, — их всегда открывают в девять часов, я это знаю, точно в девять часов.

— Чему же вы удивились?

— Тому, что этот господин уже стоял там.

— Правильно ли я понял вас, фрау Хофер: могила, за которой вы ухаживаете, находится в том же ряду, что и могила Розалинды Цогг?