Одиссея Хамида Сарымсакова - Олег Сидельников

Увы! Встретиться с молоденьким стрелком-радистом больше не довелось. Самолет-разведчик бесследно исчез. Судьба экипажей самолетов, вылетающих на разведку, во многом схожа с судьбой подводников. Их исчезновение, как правило, окутано мрачным флером таинственности. Одно дело погибнуть на глазах товарищей. Тут все ясно. Сбили. Самолет упал на сопку и взорвался, рухнул в море... А разведчик?.. Редко когда стрелок-радист успеет передать: «Нас атакуют «мессера»!» Или: «Подбили зенитки. Горим...» Гитлеровские «охотники» старались нанести удар неожиданный, разящий, наповал.

После обеда экипаж вызвали в штаб полка на инструктаж. И тут как раз завыли сирены, захлопали зенитки на подступах к аэродрому. В бледное небо с ходящим по нему незакатным солнцем взлетели две пары истребителей сафоновского полка. Завязался воздушный бой. Все же одному «юнкерсу» удалось прорваться к аэродрому, он сыпанул бомбами и с ревом развернулся на запад. И вся воздушная карусель тоже потянулась на закат.

Капитан Кобзарь, человек веселый, любитель «по-спиваты» и разных веселых баек, произнес, глядя в небеса и почесывая затылок:

— Веселый аэродромчик, хлопцы.

— Оно и понятно, товарищ командир, — кивнул Хамид. — Я на карте прикинул. До Луостари по прямой всего сто восемь километров. Фронт проходит как раз на середине пути. Не успеешь чихнуть, а они уже здесь.

— Это верно, штурманок. Но и нам до них столько же. Так что, как говорится, бабушка надвое сказала.

В штабе Хамид слушал инструктаж, советы бывалых североморцев, а перед мысленным взором его — образ молоденького стрелка-радиста, сгинувшего в неизвестности, в ушах — его мальчишеский, с «петухами», голос: «Жить можно». Жить!.. Вспомнилась первая потеря на Волховском фронте. Женька Кожевников. Тоже совсем еще мальчик. Пушок на верхней губе. Сластена. А сердце львиное. Финские истребители изрешетили его машину, и сам он наверняка был ранен. А все тянул и тянул... Не дотянул до своих, и бомбардировщик рухнул в лес, и остался от самолета и экипажа с грохотом вознесшийся к небесам дымный гриб...

Сутки экипажу Кобзаря все же дали для «притирки». А двадцать пятого — боевой приказ: вылет в двенадцать ноль-ноль. Бомбоудар по транспортам противника в районе острова Варде.

Если лететь по прямой, то это около двухсот километров. Но по прямой нельзя — сопки кишат зенитками, вражеские истребители шныряют. За милую душу собьют. Поэтому надо лететь в море на норд-вест-вест и в километрах восьми-десяти, на траверзе Варде, повернуть влево на четыре румба, — нанести неожиданный, разящий удар.

В воздух поднялись звеном. Лётные условия приличные: солнышко, но есть и облака, куда можно спрятаться от истребителей. Все казалось бы шло хорошо. Однако северная погода сразу же показала свой коварный нрав. Солнце исчезло куда-то. Наплыли грозовые тучи, и поползла с небес аж до самой земли непроглядная муть, пронизанная дождем. В шлемофоне раздалась команда: «Возвращаться домой. При посадке быть предельно внимательным».

И это просто чудо, как Кобзарь и другие летчики сумели приземлить «пешечки» в тьме кромешной. Настроение, конечно, аховое — первый полет в Заполярье, и неудача.

Комэск Лапшенков подбадривал.

— Не вешать носов, соколики. Первый блин — комом. Законно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Из-за непогоды боевые полеты отменяются. А я вас в учебные буду выпускать. Завтра к нам бывалые североморцы приедут. Они подучат вас нормально работать в условиях Заполярья. Будете учиться бомбить и с горизонта, и с пикирования.

До конца июля «мура» заволакивала небо. Но учебные полеты шли точно по расписанию. Инструктора — пилоты и штурмана — объясняли как лучше всего атаковать вражеские корабли, как по оставляемому за их кормой следу — буруну — определять скорость судов. Атаковать следует, как правило, с кормовых углов — часть корабельных зениток и пулеметов не может вести огонь. Если группой атакуете вражеский конвой, он расползается в разные стороны. Глаза разбегаются. Тогда прекращается радиомолчание. Комэск распределяет цели.

Много полезного узнали лапшенковцы у бывалых летчиков-полярников.

В начале августа развернулась напряженная боевая работа. Запомнился Хамиду первый налет на вражеский конвой в районе острова Варде и базы Макур. Вылетели эскадрильей во главе с Лапшенковым. Сперва, как положено, ушли в море, к северо-западу, а затем четыре румба влево, чуть подвернули — как снег на голову обрушились на конвой противника. Сыпанули бомбы — только дым столбом. Когда фашисты опомнились и открыли зенитный огонь, а затем вызвали истребителей, эскадрилья уже легла на обратный курс. Проскочила мимо Сюльте-фьорда, Перс-фьорда... Вот и мрачный остров Варде с портом. К нему притулились островки Реней и Хорней. Богом забытые острова. Голые, скалистые. Берегов нет — мрачные скалы обрываются прямо в море. И тут вдали показались вражеские истребители.

Лапшенков скомандовал:

— Всем! В море! В море-окиян уходим, в сторону Северного полюса.

Насчет полюса он, конечно, шутки ради сказал. Для поднятия духа. Но в том направлении летели. Однако «мессеры» не отставали. У них было преимущество в высоте, и за счет снижения они нас догоняли. Над свинцовыми водами Баренцева моря разыгрался воздушный бой. Хамидовский пулемет, охраняющий верхнюю полусферу, пока молчит — нету там «мессеров».

Зато стрелок-радист, наверно, семью потами изошел, перекидывая второй свой пулемет, ШКАС, из левого бокового блистера в правый. Отбивает атаки фашистов с правого и левого борта.

Наконец и Хамиду подвернулся «мессерок». Он выскочил из ближнего облачка, и на крыльях его замигали вспышки, красноватые, прерывистые, с дымком, шнуры потянулись к пилотской кабине. Хамид не испытал испуга. Ярость застила глаза. Поэтому и не испугался, хотя ясно слышал, как вздрогнула «пешечка» от удара. Быстро развернул свой ШКАС, поймал в прицел желтый кок вражеского истребителя и с удивлением увидел, как его пулеметная сверкающая трасса прошила правое крыло воздушного пирата. Почему он не падает?.. Почему?.. Да потому, что у тебя не «Березин», с пулями калибра 12,7, не двадцатимиллиметровая скорострельная пушка ШВАК, а всего лишь ШКАС — очень скорострельный пулемет, его очередями можно железо резать, как автогеном. Но пульки у него винтовочные. А немцы хорошо бронированны, в бензобаки они подкачивают углекислоту, да и баки у них самозатягивающиеся, винтовочной пулей их не возьмешь... Эх, был бы хотя бы «Березин»!..

Голос в шлемофоне Лапшенкова:

— Влево не виражить. Уходить из-под атак правым виражом. Да и нам домой ближе!..

Настырный «мессер» стал отставать. А затем и вовсе повернул назад. Не хотелось ему на Северный полюс. Кобзарь ликовал.

— Шо, фриц, до хаты подався, жабину цыцку сосать?!

Над Вайда-Губой эскадрилью встретили истребители 255-го полка — четверка во главе с Павлом Паниным. Прикрыли надежно[9].

Вылез Хамид из машины, ноги подкашиваются от усталости. А чего, собственно, устал? Сидел себе на откидном сиденье-«блинчике», за курсом следил. Хотя какой там курс? По комэску ориентировались пилоты. Ну... еще в бомбовый прицел смотрел... Пострелял немного. А усталость такая — будто сутки канары с хлопком таскал!

Вылезли из «пешечки» Кобзарь с Зайцевым. Тоже еле на ногах держатся, взмыленные. И все же не удержался от шутки командир, произнес хрипло, с трудом шевеля пересохшими губами:

— С легким паром, хлопцы!

Так началась боевая страда. Бомбовые удары с горизонта и с пикирования по вражеским морским конвоям, по портам и базам Варде, Вадсе, Берлевог, Киркенес... Барражирование в районе Тана-фьорда, где притаился чудовищной величины линкор гитлеровцев «Тирпиц», охрана и обеспечение с воздуха действий наших подводных лодок в Баренцевом море, ну и, конечно же, — бомбардировка ненавистного аэродрома Луостари. Удивительно живучий оказался объект. Казалось бы, конец пришел осиному гнезду — все начисто разбомбили. А через неделю уже в Ваенге сирены воют, луостарские фрицы бомбят наш аэродром!

Особенно трудными оказались полеты на разведку и АФС (аэрофотосъемка). Вроде бы, не сравнить с пикированием на ощетинившийся зенитным огнем транспорт. А кроме транспорта, боевые корабли бьют, тяжелые зенитные батареи, установленные противником на прибрежных скалах (немецкие морские конвои всегда жались поближе к берегу), вражеские истребители так и норовят подловить «пешку» при выходе из пике, на крутой глиссаде, когда иной раз буквально через корабль — объект атаки — приходилось «перепрыгивать»... А разведка — дело тихое...

Но это только на первый взгляд. За разведчиками немецкие асы охотились буквально с остервенением. На одну «пешечку» иной раз чуть ли не целую эскадрилью бросали. И понять их можно. Привезет разведчик в штаб фотоснимки фашистских укреплений, баз, аэродромов — это же бесценные сведения! И что бы ни было, а разведчик обязан выполнить боевое задание. А что это значит?..