Маленькие пленники Бухенвальда - Николай Тычков

«А вдруг он меня пристрелит? — подумалось мальчишке. — Пистолет у него в руке… Что ему стоит…»

Но тут в тир вошли еще два эсэсовца — офицер Рей и солдат. Рей, вытянув вперед правую руку, прокричал:

— Хайль Гитлер!

— Хайль! — поспешно вскочил с дивана Шуберт.

Солдат ее приветствовал Шуберта. По-видимому, он уже побывал здесь сегодня.

Шуберт что-то сказал вошедшим и, вложив пистолет в кобуру, которая у него была пристегнута на тугом ремне с левой стороны живота, зашагал к двери.

Солдат открыл плоский шкаф, стоявший рядом с барьером, достал оттуда мишени и, дав Петьке четыре штуки, махнул рукой в сторону освещенного щита:

— Ауф!

Блоха понял, что мишени нужно повесить, и быстро побежал к щиту. Возвратившись, он вновь увидел того самого форарбайтера, который привел его в тир. Тот знаком подозвал Петьку к себе и стал объяснять, что нужно делать в тире.

Обязанности были не хитрые, Петька будет относить пристрелянное оружие в пирамиды, находящиеся в другой комнате, и подносить оттуда новое, поступившее из оружейной мастерской. В основном это были винтовки. Реже — автоматы и пистолеты. Петька должен еще и подвешивать мишени, а после стрельбы снимать их со щита.

— Ясно? — спросил форарбайтер и чуть-чуть улыбнулся.

— Ясно! — не моргнув, ответил Блоха.

Тем временем эсэсовец Рей не спеша опустился на колено и лег на толстый и мягкий мат, покряхтывая, как ожиревший боров. Он также не спеша взял винтовку и начал старательно целиться в крайнюю правую мишень.

Солдат тоже лег и привычным жестом протянул руку за винтовкой, где она должна была лежать. Но рука его коснулась мата.

— Господин шарфюрер, вы взяли не свою винтовку, — вежливо обратился солдат к офицеру.

— О, со мной это бывает с похмелья! Возьми, — и Рей швырнул винтовку солдату, потом взял свою.

Стрелки тщательно прицелились. Раздалось одновременно два выстрела, потом еще и еще. Петька сморщил нос от тухлого запаха пороховых газов. В ушах немного позванивало.

Отстрелявшись, оба эсэсовца поднялись.

Блоха бросился к мишеням. Подбежав, он быстрым взглядом оценил, как стреляют фашисты. Пули в обеих мишенях были сильно разбросаны. «Так, хорошо! — подумал Петька. — И на фронте бы так же стреляли». Бежал назад он еще быстрее. С плохо скрытой радостью подал мишени эсэсовцам.

— Проклятье! — пробормотал Рей, осмотрев свою мишень. — Вчера перехватил, руки дрожат… А ты чего радуешься, скотина! — рыкнул он на Петьку, и тот съежился.

Солдату Рей сказал:

— У тебя тоже разбросано. Это из-за винтовки. А я как стрелок сегодня не гожусь. Пристреливай один. Потом составишь акт на хорошее оружие, я его подпишу. Хайль Гитлер!

— Хайль!

Рей пообещал прийти к концу дня и вышел из тира. Ушел форарбайтер, который во время стрельбы с улыбкой наблюдал, как танцевала винтовка в нетвердых с похмелья руках Рея.

Солдат продолжал пристрелку. Выстрелив положенное число патронов из очередной винтовки, он коротко бросал:

— Гут…

Это означало, что Петька должен отнести винтовку в правую пирамиду. Он быстро уносил.

Некоторые винтовки солдат пристреливал по нескольку раз, все время что-то подвинчивая и подстукивая в прицельном устройстве. Когда у него не получалось, ругался:

— Доннер веттер!

И Петька нес обруганную винтовку в левую пирамиду, откуда она отправлялась вновь в мастерскую, на ремонт.

Блоха трудился весь длинный каторжный день. Солдат даже не пошел обедать, он стрелял и стрелял. Съел только бутерброд, когда подошло обеденное время, — и снова на мат, за винтовку.

С непривычки у Петьки уже не звенело в голове, а гудело от оглушающих выстрелов и тошнотворно-приторного запаха. Но он все курсировал и курсировал — от барьера к щиту, от щита к барьеру, от барьера к пирамидам. К левой пирамиде Петька шагал бодрее, как будто он часть усталости оставлял вместе с плохой винтовкой.

А солдат все стрелял и стрелял.

Петька все ходил и ходил. Как заведенный…

Ноги гудели, но присесть было нельзя. Он и не пытался это сделать, знал, что во всех командах никому из узников никогда не разрешают сидеть. Сядь попробуй, тебя сейчас же забьют до смерти.

Уже ломило подошвы ног, так они были намяты жесткими колодками.

Скоро ли конец?

Нет, не скоро. И Петька ходил, ходил, ходил…

Кажется, и солдат уже устал. Он все чаще поправлял шинель и специально привешенную к правому плечу мягкую подушечку, целясь все дольше и дольше, а стрелял реже.

Появился Рей. Он покачивался и что-то бормотал. В руках эсэсовец нес винтовку, которую прихватил попутно из пирамиды. Солдат, глянув в мутные глаза Рея, вежливо попросил отдать винтовку. Рей грубо оттолкнул его, взял с барьера полную обойму патронов и вставил в магазин винтовки.

Бах! Бах! Бах! — загремели выстрелы. Рей стрелял не целясь, куда попало»

Солдат пытался его урезонить, но пьяный и слушать не хотел, твердя свое:

— Я отвечаю за пристрелку! Молчать!

Тогда солдат, поняв бесполезность уговоров, подошел к правой пирамиде и записал в свой блокнот номера пристрелянных винтовок.

Рея уже настолько разморило, что он еле стоял на ногах. Солдат взял его под руку и вывел из тира. Петьке он сказал:

— Рус, ком!

Наконец-то окончен мучительный день.

Солдат старательно запер внутреннюю дверь массивной задвижкой повесил огромный замок, поставил пломбу. Не менее тщательно была закрыта и наружная дверь.

Потом солдат повел пьяного Рея к казармам, видневшимся сквозь редкий буковый лес.

Петька пристроился к своей команде и вошел через ворота в лагерь.

НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ

Солдат-эсэсовец Ганс по внешнему виду был спокойный, неторопливый человек. То ли от ударов винтовочных прикладов при стрельбе, то ли от природы правое плечо у Ганса было опущено, а левое казалось выдвинутым вперед. При ходьбе создавалось впечатление, будто бы солдат все время пробирается сквозь толпу.

Он не обижал Петьку, и мальчишка не особенно-то боялся этого старого флегматика. Опасны для Блохи были офицеры СС, которые часто навещали тир, чтобы набить руку в стрельбе. И больше всех усердствовали те, кому предстояло отправиться на восточный фронт. Среди них были пьяные, а от пьяных всего можно ожидать. И тогда Петьке становилось страшновато. Ну что стоит гитлеровцу пристрелить маленького русского гефтлинга?

Сегодня Ганс, немного постреляв, куда-то вышел. Как раз в это время в тире появился долговязый эсэсовец. Он был пьян.

Петька пошел поправлять мишени, и офицеру взбрело в голову позабавиться. Он поставил мальчишку к щиту и стал целиться из пистолета.

Раздался выстрел. Пуля впилась в доску возле Петькиного плеча. Он слегка повернул голову и увидел в щите маленькую черную дырочку.

Эсэсовец снова поднял пистолет. Пролетит ли вторая пуля мимо.

И вот снова выстрел. Мимо! Третьего выстрела эсэсовец не успел сделать: пришел Ганс и вежливо отстранил офицера.

Дальше все пошло сравнительно хорошо. Петька благополучно отработал в тире несколько недель.

В воскресенье Ганс не пристреливал оружие, а только заполнял карточки. Зато Петьку донимала уборка помещения, приходилось все мыть и драить. С помощью длинного резинового шланга он обмывал цементный пол, потом сгонял шваброй воду под металлическую решетку и насухо вытирал пол большой тряпкой. Тряпка не умещалась в его руках, а ее надо выжимать. Пока вытрешь пол — спина занемеет.

Покончив с полом, Петька протирал пирамиды, шкаф, барьер. Все очень тщательно, как внутри, так и снаружи. Чтоб нигде ни пылинки не осталось.

Когда Петька заканчивал работу, Ганс начинал проверять. Этот флегматик был мелочно — придирчив, не спеша заглядывал во все уголки, нет ли пыли. Он дотрагивался до каждого предмета в тире, а под конец становился на табурет и, вытягивая шею, заглядывал на верх шкафа и тоже несколько раз — для верности — проводил там пальцем и рассматривал его при ярком свете лампочки. Гансу не хватало только лупы или микроскопа. Петька глядел на его палец и был уверен, что Ганс ничего не обнаружит. Блоха все драил на совесть, как принято говорить. Но в данном случае, пожалуй, слово «совесть» не очень подходило. Тут действовал закон: если ты сделаешь уборку плохо — заставят десять раз переделывать да еще изобьют.

Была еще одна причина, почему Петька так старался. Он хотел как-то задобрить мелочного Ганса, быть в его глазах таким же усердным и исполнительным, как он сам. А чем еще мог Петька понравиться Гансу? Ничем.

Расположение Ганса к маленькому пленнику имело свой особый смысл. У Петьки созревал смелый план.

Однажды Ганс, пристреляв одну из винтовок, осмотрел принесенную Петькой мишень. Мальчишка видел, как на обычно угрюмом, неподвижном лице Ганса появилась широкая улыбка. Солдат радостно произнес: