Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ) - Сергей Кочетов

— Да что тут все про известных? Надо же и про неизвестных немного, — пришло в голову юноше. Он всегда хотел прочитать роман, или повесть, или рассказ про героя, чем-то похожего на него самого. Но про таких, как он, обычно травили только анекдоты. А самому написать статью про себя юноше не позволил бы главный редактор. В надежде прочитать что-то подобное Ленон перевернул страницу:

«Леониду Васильевичу еще с детства очень хотелось стать писателем. С сюжетами у него был полный порядок, но вот среди характеров персонажей наблюдалась страшная нехватка. Например, у героя, у которого по сюжету должна была быть водянка, вдруг оказывались все симптомы меланомы, а дислексия и вовсе была, что говорится, на лицо. Персонаж, еще недавно от рождения хромавший, в следующей сцене вдруг пускался в пляс, и Леонид Васильевич ничего не мог поделать против сюжета. Его персонажи менялись в лице, в цвете волос, не говоря уже о таких мелких деталях, как одежда. Фантазию Леонида Васильевича было никак не унять, и чего он только не пробовал!

И Леонид Васильевич стал списывать своих героев с реальных людей. Но, боясь их реакции, старался делать это незаметно. Стоит себе, смотрит будто вдаль, песенку насвистывает, а сам украдкой делает пометку за пометкой в блокноте.

Один раз он решил списать продавщицу из хлебного отдела в качестве герцогини, благо по размерам (литературным, естественно) она прекрасно вписывалась. Но то ли он увлекся, то ли глаз у него скосил не туда, то ли продавщица ушла куда-то незаметно…. В общем, он случайно списал свою героиню с французской булки. Только потом он понял свою оплошность, когда, перечитывая уже законченное произведение, он заметил, что герцогиня от выпитых напитков неожиданно размякла, спустя несколько дней вся зачерствела к окружающим, а в конце ее и вовсе склевали голуби.

— Дела… — подумал наш герой и стал более тщательно подыскивать прототипы для своих произведений. Он внимательно списал новые образы, перед этим как бы случайно пообщавшись с шофером такси и служащим одной конторы. И стал аккуратно вписывать их в роман, как двух верных друзей-ковбоев. Но тут обнаружилось, что эти, казалось бы, два абсолютно непохожих человека учились в одной школе и крепко друг с другом не ладили. В общем, как бы это сказать, зря он им дал по заряженному револьверу. Никакой хорошей концовки не вышло.

— Как же так?! — расстраивался Леонид Васильевич. Ведь по задумке способ казался таким заманчивым и эффективным. Он уже видел полку книг, на которой стояло его полное собрание сочинений в тридцати томах, и даже выделял время в расписании, чтобы каждодневно протирать ее влажной тряпочкой. Но у Леонида Васильевича было много времени и совсем отсутствовали какие-либо другие интересы и увлечения, так что он не сдавался.

Ночью ему приснился известный ведущий популярной телеигры, который сходу объявил Леонида Васильевича банкротом. Леонид Васильевич в ужасе проснулся, схватился за кошелек и пересчитал деньги, но потом вспомнил, что этот сектор в игре давно отменили, и уже было хотел лечь спать… Но тут его осенило! Он вспомнил одного художника, который при помощи кинопроектора высвечивал фильмы на холст, останавливал пленку, а потом ему только и оставалось, что обводить контуры персонажей кистью. Получалось, что художник брал героев с экрана и переводил их в галерею без особых усилий, но с заметным результатом. А зачем кинопроектор, когда есть телевизор!

— И ведь я могу же так! — радостно воскликнул Леонид Васильевич, даже записав внезапную догадку красными чернилами на фантике от «Мишек на орбите», чтобы не позабыть. Он любил эти конфеты, потому что в жизни его привлекали только две вещи — книги и космос. И полностью довольный собой погрузился в сладкие грезы, где он писал роман за романом, будто старший Дюма, а многочисленные недоброжелатели тщетно пытались разгадать его секрет.

К слову, Александр Дюма одним из первых в мире наладил практику коллективного написания романов под его единоличной подписью. Он создал так называемый институт литературных негров. Но, по иронии судьбы, сам Дюма был африканцем по бабушке, что не могло не сказаться на его внешности. А на него, в свою очередь, работали по большей части парижане и другие потомки галльских воинов. Так что исторически следовало называть безымянных авторов как раз «литературными французами». Но не слишком ли жестоко это по отношению к этой замечательной нации, которую после Второй Мировой войны в некоторых странах начали клеймить за трусость? Если бы Наполеон мог только предвидеть подобное, то помер бы от стыда за свою родину еще лейтенантом.

Утром Леонид Васильевич проснулся оттого, что его верная собака грызла бумажку от конфеты и капала слюнями на ковер. Не без усилия отняв фантик и обругав четвероногого друга какими он только знал в его возрасте неподобающими словами, он схватился за остатки своего ночного вдохновения. Но на безнадежно испорченном огрызке распознавалось только странное слово «жетак». Он повернул обертку от конфеты другой стороной. С остатков фантика на него смотрели звезды.

Леонид Васильевич силился понять, что бы могло значить это странное слово «жетак»? Он перерыл телефонный справочник, даже залез во франко-русский словарь, но куда уж там! Догадка испарилась, а вместе с ней и все надежды на славу и успех. Так Леонид Васильевич и не стал писателем. Он стал…»

— Он стал… космонавтом, — потрясенно прочитал вслух Ленон.

История, описанная в книге, здорово напомнила ему его собственный опыт. У Ленона даже возникло ощущение, будто кто-то роется у него в мозгах. Хотя книжные амбиции Ленона никогда не доходили выше библиотекаря, ему было знакомо горькое чувство разочарования.

— Неужели речь идет про Леонида Савушкина, — сверкнула догадка в голове у юноши. — А вдруг в ней содержится страшная государственная тайна, и если я ее узнаю, то меня сделают невыездным? Невыездным… из квартиры! Или из кухни! — рисовались страшные картины юноше. Тут Ленон снова подумал, что книга, возможно, подсовывает ему то, что творится у него в голове, но чтобы окончательно подтвердить правдивость этой догадки, ему нужно было прочитать еще что-нибудь. А после всех тревожных мыслей он откровенно опасался делать это. Откуда эта странная книга? Кому она принадлежит? Добрый ли это человек, или наоборот? Много вопросов пришло в голову юноше в этот вечер, но все они остались без ответа. Пережитые волнения порядком утомили юношу, и он решил забыться во сне. Но спалось ему не очень спокойно, и посреди ночи Ленон пробудился. Фонарь на улице тревожно подмигивал, наполняя комнату прерывистыми, как при пожаре, сполохами. Снаружи донесся громкий выкрик: Проснитесь люди! Россия — Польша: 1:1!

— Буду болеть за Польшу, — назло фанатам подумал Ленон и повернулся на другой бок.

Глава IV

Сон Ленона был беспокоен и имел совершенно неожиданное для юноши содержание.

Ленон очнулся от жизни в компании человека, чем-то неуловимо напоминавшего его главного редактора. Но он, почему-то был мрачен, неулыбчив и со злостью говорил об окружающей действительности. А жизнь вокруг, в самом деле, не радовала, ведь они оба были заключенными.

— Это что же получается? — злобно выплевывая каждую согласную, проговорил его собеседник. — Пару лет уже верчусь в этой мясорубке, а за что?

Ленон сочувственно покачал головой, ведь ему почему-то казалось, что он просидел здесь всего лишь девять месяцев, и ему было стыдно жаловаться на потерянное время в столь сравнительно небольшом количестве.

— Ну, теперь-то нас уже отпускают, — больше с надеждой, нежели с уверенностью протянул Ленон. И они пошли дальше, беседуя на ходу, и это была беседа ученика и учителя, взрослого и юнца, и просто разговор двух друзей. Щемящее чувство расставания кольнуло где-то глубоко в сердце у Ленона. Но тут они перешли через пригорок и увидели, что никакой свободы им сегодня даже не понюхать.

На краю обрыва стоял каркас недостроенной тюрьмы, а на нем копошились такие же, как и они, узники. Его спутник красноречиво промолчал, ибо ситуация говорила сама за себя. Тут Ленон с неожиданной для себя прытью и ловкостью рванулся вперед и покатился с обрыва прямо в воду. Охранники бросились за ним вслед, но неожиданно всплывший динамит, который вдруг оказался в запасе у Ленона, резко поубавил их пыл. Выигранное время дало юноше возможность угнать вертолет. Пули летели вслед, но Ленон уверенно вел лопастную махину между скалистых расщелин. Вскоре преследование затихло, а через лобовое стекло ему показался невиданный доселе город.

— Я должен вернуться и спасти своего друга, — молнией вспыхнула мысль в голове у Ленона. Редкое в его жизни ощущение уверенности и взятия ситуации под контроль напоследок вызвали короткое чувство, наподобие эйфории. А потом он проснулся.