Пока бьется сердце - Иван Поздняков

Но не дай бог проехать по такой дороге в кузове автомашины или на армейской двуколке. Тебя так растрясет, так перевернет все твои внутренности, что ты согласишься идти пешком хоть на край света.

На нашем участке фронта — затишье. В атаки не ходим. Не атакуют и немцы. Но мы знаем, что в эти дни на других фронтах, и особенно на подступах к Москве, идут жестокие бои. Гитлеровцы уверяют весь мир, что они покончат с Россией до наступления зимы.

Все реже и реже слышатся в блиндажах и землянках шутки и смех.

Каждый из нас думает о судьбах Родины. Каждый из нас острее и глубже понимает сейчас, на что замахнулся враг, какую цель преследуют фашисты.

Наши будни ничем не примечательны.

Обеды на передний край доставляются исправно. Чаще всего это пшенный суп-кондер, на второе — перловая каша, получившая кличку «броня». Вместо хлеба — сухари. Все приготовлено из концентратов. Сушеная капуста, сушеный картофель, сушеная морковь — вот что идет в пищу. Но мы не виним хозяйственников. Знаем, что дороги размыты.

У многих появляются симптомы цинги: зубы шатаются, десны покрыты белым налетом и кровоточат. Врачи советуют пить хвойный настой. Он горек, вонюч, и пьем его через силу. Ведь нужно жить и драться. Настой все-таки помогает. Теперь врачам не надо уговаривать нас. Мы сами запасаемся им, его найдешь в каждой землянке.

Роты по очереди ходят в боевое охранение. Здесь уже надо быть осторожным. Если будешь пренебрегать опасностью, станешь жертвой немецкого снайпера или наугад пущенной пулеметной очереди.

Сон в тесных сырых землянках на линии боевого охранения не приносит бодрости. К утру воздух в землянке делается удушливым, смердящим. Просыпаемся с больной головой и позывами тошноты. Во рту появляется горьковатый привкус.

Выползаем по утрам из землянок ошалелые, притихшие, с пожелтевшими лицами. Долго глотаем свежий воздух, подставляем лица под колючие струи дождя, чтобы освежиться, прогнать из тела сонную одурь, прийти в себя. Постепенно сердце начинает умерять свой бег, тошнота исчезает.

Новый день приносит новые заботы и хлопоты. Опять укрепляем профиль траншей и ходов сообщений, залечиваем увечья, которые принес обороне дождь. Роем новые окопы, возводим новые землянки: за ночь несколько из них пришло в полную негодность, некоторые обвалились.

Так проходят дни…

Дождь все льет и льет. Ветер гонит по небу грязные тучи. Они ползут совсем низко, чуть не задевая верхушки сосен.

Все погружено в неопределенный свинцово-желтый цвет. Утро не отличишь от полдня, а полдень от вечерних сумерек.

Зима приходит неожиданно.

Выходим утром из землянок и не нарадуемся перемене. Снег спрятал под собой все, чем насорила вокруг война: груды порожних консервных банок, обрубки досок и бревен, оставшихся после строительства землянок, кучи соломы, которой мы обзавелись, чтобы менять подстилку солдатского ложа.

Лес стоит, не шелохнется. Ветки елок гнутся под снежными пластами, сосны с головой оделись в зимний наряд. На ветке ближайшей к нам ольхи скачет красногрудый снегирь. Вот он замер, наклонил голову набок, смотрит на нас озорным глазом-бусинкой и словно говорит: «А ведь хорошо сегодня, товарищи бойцы!»

В воздухе кувыркаются легкие снежинки. Они падают на лицо, щекочут переносицу.

Вечером к нам приходит Кармелицкий. Ему присвоено звание старшего политрука.

— Товарищи, хорошая весть! — сообщает он. — Наши войска под Москвой перешли в наступление.

Лица светлеют.

— Вот она, победа! — кричит Степан Беркут. — Так их, стервецов, так их!

Огромные веснушки на лице Степана из желтых превратились в лилово-красные. Беркут теребит пятерней рыжую шевелюру, просит старшего политрука Кармелицкого снова повторить сообщение Совинформбюро.

— И здесь погоним! — произносит Василий Блинов. — Не вечно будем сидеть в болоте. Выйдем и мы на большой простор.

— Да, это победа, но не окончательная, — говорит Кармелицкий. — Но бить врага начали и на этом не остановимся.

Нынче у нас счастливый день. В каждом блиндаже праздник.

Зима приносит новые заботы и хлопоты. Нужно сделать все для того, чтобы и воевать, и жить было сносно. Ко всему нужно приноровиться, приспособиться. Ведь говорят, что даже в аду солдат найдет средство, чтобы уберечься от бесовских пыток, а в раю сумеет оградить себя от скучных и заунывных песен серафимов. На то он солдат.

Мы совершенствуем оборону. Не забываем и о своем жилье. Довольно ютиться в сырых землянках, которые мы прозвали лисьими норами: мы строим блиндажи.

Знаете ли, что означает для нас блиндаж?

Это прежде всего наша крепость, где можно спокойно дымить папиросой во время огневых налетов или бомбардировок с воздуха. Это наш дом, где мы отдыхаем, спим, обедаем. Это и наш клуб, где мы коротаем время, мирно беседуем, читаем книги, пишем письма домой. Вот что означает для нас блиндаж. Его нужно строить с умом и расчетом, так, чтобы он, действительно, представлял одновременно крепость, спальню, столовую и комнату отдыха. Потолок надо делать в два-три, а то и в четыре наката. Тогда можно быть спокойным, что какая-нибудь плюгавая мина или снаряд небольшого калибра не разнесут твою крепость в щепки. Уж тут не жалей сил. Лес — рядом, облюбовывай подходящее дерево и вали его, распиливай, таскай бревна по ночам, чтобы тебя не взял на мушку фашистский снайпер. Не засыпай накаты песком: он пропускает воду. Ищи глину. Поверх всего настели древесной корой, покрой ее дерном. Этим ты оградишь свое жилье от дождя и к тому же надежно замаскируешь блиндаж.

Вот и готова крепость. Она верная твоя защита. На фронте обиднее всего принять смерть в обороне — от шальной или снайперской пули, от осколка снаряда. Другое дело, когда ты идешь в атаку, бежишь в полный рост. Тогда смерть воспринимаешь как должное, как жребий, выпавший солдату. Но вот с гибелью товарища в траншее, окопе или в землянке мы никак не можем смириться. Эту смерть мы называем глупой и дикой.

Начинаем оборудовать внутренность блиндажа. Стены обшиваем соломенными матами. Мы научились мастерить их быстро и прочно. Половину жилья занимает ложе вроде нар. Оно тоже покрыто соломенными матами. Спальня готова. В правом углу от входа — сбитый из досок стол, а рядом — небольшая печка. На ней можно подогреть обед и консервы. Над столом проделано небольшое оконце. Туда вставлен осколок стекла. Через окно пробивается дневной свет. Можно читать газеты, писать письма.

Мы позаботились и о том, чтобы в блиндаже был уют. На стенах развешены военные плакаты. Чуть пониже окна в стену вделано крохотное зеркальце, в котором с трудом можно рассмотреть свою физиономию. Перед ним можно побриться, сдвинуть набекрень шапку-ушанку, увидеть, ладно ли пришит к гимнастерке свежий подворотничок. Мы ревниво следим за своей внешностью, даже щеголяем друг перед другом безукоризненной выправкой. Особенно усердствует молодежь. Правда, вот уже несколько месяцев никто из нас не видел женщины, и, казалось бы, нам незачем наводить лоск, брить до синевы щеки и подбородок, следить за тем, чтобы вид у тебя был бравый и привлекательный. Но это мы делаем для самих себя, так поступать велят и уставы. Когда ты стоишь в окопе чисто выбритый, крепко стянутый поясом, то и мороз кажется не таким уж сильным, и сон не тревожит тебя чрезмерно, и не так уж сильно ноют десны.

На столе припасено все необходимое. Есть общий нож, алюминиевая кружка, котелок с хвойным настоем, бритва для общего пользования, оселок, жестяная коробка с иголками, нитками и пуговицами.

Пол устлан лапами елок: нет грязи, да и воздух от них всегда чистый, ароматный, здоровый.

Так мы живем в нашем уютном, в нашем милом и родном блиндаже. О нем поем песни, сочиняем стихи.

Он лучше городской квартиры — так шутим мы на досуге. Не надо прописываться, спорить с соседями, толкаться на общей кухне, платить за свет, газ, телефон. Да это же рай, а не жилье.

Блиндажи совсем обжиты. В них появились даже мыши, а где мыши, там и кошки. Они пришли к нам из прифронтовой деревни, которую покинули люди. Пришли отощавшие и худые, как скелеты. Но солдатские харчи сделали свое дело. Животные быстро вошли в силу, отъелись, и шерсть на них залоснилась шелком. Мы стали свидетелями ночных азартных драк, которые поднимали между собой заносчивые забияки-самцы. Среди них особенно выделяется крупный одноглазый кот. Зовем его Пиратом. Ходит он с поцарапанной мордой, с обгрызанными ушами, хитро и коварно щуря свой лукавый глаз. Всегда норовит что-либо украсть. Нигде не живет больше суток. Одноглазый разбойник гастролирует из блиндажа в блиндаж.

А какие у нас бани! Они построены в каждой роте. В специальной землянке сложена печь, на ней навалены груды камней. Топим по-черному. Так раскаляем камни, что они не остывают сутками. Пару хоть отбавляй. Нашлись и любители попариться до одури, до полного изнеможения. Потом — в снег, в самый глубокий сугроб.