Кинули - Вера Чаплина

Из львов решили оставить одну Кинули, потому что она была самая ручная и безопасная и, если бы даже выскочила из клетки, никого не тронула бы.

Несмотря на тяжёлое время, о ней по-прежнему заботились юные москвичи. Спрашивали, куда её прячут во время бомбёжки, советовали водить в метро. Когда зверей отправили в другие зоопарки, часть из них попала в Свердловск. Осенью я рассталась с Кинули и поехала в Свердловск, где продолжала работать в зоопарке. Всё свободное время проводила я в госпитале, дежурила, ухаживала за ранеными. В госпитале скоро узнали, что я работаю в зоопарке.

Нашлись и такие, которые слышали о Кинули. Просили рассказать о ней. Стоило мне начать что-нибудь делать, как начинались просьбы: «Сестрица, расскажите еще про львицу». С такими просьбами приходили раненые и из других палат. Из-за этого даже происходили споры:

— У вас свои сёстры есть, пускай вам и рассказывают, а нашу не беспокойте! — говорили раненые моей палаты.

Даже тяжелораненые интересовались жизнью Кинули, спрашивали, где она находится и что с ней.

В каждом письме из Москвы мне сообщали о Кинули, писали, что Кинули чувствует себя хорошо и что, хотя посетителей в Зоопарке почти не стало, около её клетки всегда кто-нибудь стоит. Потом написали, что болеет Пери, потом сообщили, что её не стало и Кинули теперь одна.

Встреча

И вот через полтора года я опять в Москве… В Зоопарке… Вот и помещение, где находится Кинули. Она лежала в углу клетки, ела мясо. Тут же было несколько посетителей.

Я подошла и стала рядом с ними. Стоявший около меня мужчина начал мне рассказывать о Кинули: о том, что она воспитывалась в доме, загнала на шкаф вора и ещё что-то из её жизни, но что именно, я даже не слушала. Я стояла рядом с Кинули и не решалась её окликнуть. Совсем не потому, что боялась быть неузнанной, совсем нет! Я ревниво думала: вдруг Кинули не захочет отойти от мяса, не сразу подойдёт ко мне, не будет так ласкаться, как раньше?

И вот я стою перед клеткой, смотрю на большую жёлтую львицу, на два таких знакомых пятнышка около её носа и совсем тихо, шёпотом, зову Кинули. Кинули услышала меня сразу. Она перестала есть, насторожилась и долго, пристально смотрела на меня. Потом встала, сделала несколько нерешительных шагов в мою сторону и остановилась.

Тут уж я не вытерпела:

— Кинули! Кинули! Кошечка!

Но не успела я произнести эти слова, не успела просунуть к ней в клетку руки, как Кинули бросилась ко мне. Она с такой силой ударилась о решётку, что из носа и губ у неё пошла кровь. Но она не обращала внимания на боль, всё ласкалась и ласкалась ко мне. Больше часа пробыла я с Кинули. Уже в конторе меня нагнал служитель львятника.

— Вера Васильевна, к Кинули зайдите, — просил он, — она вся избилась, кричит. Я ей мясо дал, а она не ест, всё на двери смотрит.

Пришлось вернуться. Кинули действительно не ела. Она то металась по клетке, то вдруг останавливалась, билась о решётку, кричала. Около её клетки собрались посетители. Все ласково уговаривали её успокоиться, а больше всех старался тот самый мужчина, который рассказывал о Кинули. Как только Кинули меня увидела, она бросилась сначала ко мне, потом к мясу. Схватила его в зубы и всё старалась просунуть мне сквозь решётку. Мне очень хотелось зайти в клетку и приласкать её, но сделать это было нельзя.

Позволили мне зайти к Кинули только через несколько дней и то с условием соблюдения всех предосторожностей. Для этого Кинули с утра перегнали в наружную клетку львятника. Приготовили крейцера, железные прутья, верёвочные петли, принесли резиновый шланг и включили воду.

Одним словом, когда в назначенный час я пришла, вокруг клетки лежали все приспособления, а Кинули металась по клетке и нервно рычала. Однако, увидев меня, она ласково протяжно замяукала, и не успела я приоткрыть клетку, как Кинули рванулась ко мне. Больших усилий стоило мне удержаться на ногах, так бурно ласкалась Кинули.

Теперь уже никто не сомневался, что Кинули меня никогда не забудет, а больше всех была в этом уверена сама я.