Гамбит Бубновой Дамы - Василий Звягинцев

– И вся цель наших пришельцев, – тоном лектора из общества по распространению, так не вяжущимся с ее обликом, говорила Ирина, – внести в наш мир некий импульс, который – может, через десятилетия, а может, через века – проявится в новой тенденции прогресса, откроет иные перспективы в науке или философии, позволит как-то иначе сформулировать сверхзадачу человеческого существования… А снабжать Дмитрия Донского пулеметами или Пирогова антибиотиками – это слишком по-человечески получится. Вроде как регулировать компьютер зубилом и кувалдой.

– Пулеметы лучше не Донскому, а Мстиславу Удалому… – машинально поправил я Ирину и сам рассмеялся. Опять она меня побила. Но слишком уж у нее это все проработано! Далеко зашло дело, ничего не скажешь.

Чтобы сохранить душевное равновесие, я стал смотреть на нее глазами японца, любующегося цветущей сакурой. Как там у Басе:

Перед этой вишней в цветуПомеркла в облачной дымкеПристыженная луна.

Стало легче.

– Ну ладно, – сказал я, чтобы поскорее с этим покончить и перейти к чему-нибудь более мирскому, – а как все это мыслится практически?

Она поудобнее устроилась в кресле, поправила упавшую на глаза косую прядь волос:

– Представим все ту же реку. Мы сейчас находимся в некоторой ее точке, и нас несет вниз по течению, допустим, на плоту. Против течения, как вы понимаете, плот двигаться не может. Но если приложить к нему нужную силу извне, толкнуть как следует против течения… Насколько-то он продвинется в обратную сторону, остановится на миг в мертвой точке и снова поплывет вниз, все с той же скоростью течения. Это грубая аналогия, но достаточно ясная. Остальное – дело техники. Они переместят вас в будущее, с их точки зрения. Движение в будущее не запрещено даже Эйнштейном. Парадокс – впрочем, вполне условный – этим снимается. Вы достигаете нужного момента в вашем прошлом, проводите там определенное количество часов или дней, пока действует импульс, а потом давление времени сдвинет вас вниз, к моменту отправления, то есть тоже в будущее. И все. Никаких машин времени и прочих механических ухищрений.

И опять же звучало все вполне убедительно, точнее – непротиворечиво. Если принять основные посылки. Но в багаже у меня оставались и еще доводы, почерпнутые все из некоего свода околонаучных знаний, именуемого серией «Эврика».

– А как же с прочими парадоксами? Насчет безвременно убитого мною дедушки, женитьбы на собственной матери и прочих безобразий? Их разве ваше объяснение снимает?

– Нет, Алексей, это несерьезно. В нормальной жизни вы тоже имеете массу возможностей еще и не на такие вмешательства в настоящее и будущее. Но, кажется, еще никого не убили из любопытства? И даже ни один из тех, кто может сбросить с самолета атомную бомбу, за сорок лет не сделал того, чтобы посмотреть, как это влияет на будущее. И когда вы собирались за границу, вас специально даже и не предупреждали, что нельзя, например, приехав в Париж, поджигать Лувр, ибо это вредно скажется на истории. Или все же предупреждали? – Она вздохнула. – По-моему, вам просто фантасты голову заморочили…

Я только развел руками и склонил голову. Конечно, есть определенные моральные ограничения, а если уж они нарушаются, так не все ли равно, когда это происходит? Это для меня мое эфемерное время жизни и все с ней связанное – самое-самое главное. А на самом деле? В школьном учебнике отводят по полстраницы на век. Для нас Хеопс и Македонский – почти современники. И что там судьба моего дедушки, был он, не был… В США вон и про Вторую мировую некоторые уже позабыли.

– Ладно, Ира, опять сдаюсь. Но, знаете, в таких дозах я новую информацию плохо усваиваю. Давайте отвлечемся. Как писал ваш Уайльд, простые удовольствия – последнее прибежище для сложных натур. А мы с вами – натуры явно сложные.

Она согласилась вполне охотно, и мы поехали в одно очень приятное место, где можно было и в полночь поужинать, послушать музыку, встретиться с не вполне ординарными людьми, ну и не скрою, показать в том кругу Ирину. Отчего-то это для меня было важно, словно, появившись с ней на людях, я как-то закреплял наши отношения.

Вечер в общем удался. Ирина была весела, раскованна, пользовалась безусловным успехом, и один человек, мнение которого по ряду причин было весьма для меня важным, конфиденциально сказал: «Ну, старик, ты даешь» – с уважением и даже с завистью в голосе. И настолько Ирина была в этот вечер светской и женственной, что я почти успокоился насчет ее умственного состояния.

Когда мы ехали обратно в такси, она спросила между прочим:

– А машины у вас нет?

– Нет, знаете ли. С одной стороны, не так уж много я зарабатываю, с мастерской и то не до конца развязался, а к машине и гараж нужен, и бензин, и время, и все прочее… Да и потребности особой не чувствую. Иногда, конечно, очень бы пригодилась, а в целом обхожусь.

В полумраке мне проще показалось взять ее за руку, потом я слегка обнял ее за талию, и она не отстранилась, но чуть позже сказала шоферу:

– Сначала на Переяславку, пожалуйста.

И дальше мы встречались каждый день. И так получалось, что на фоне наших целомудренных и культурных развлечений – театр, концерт, вечер в обществе – она находила время и способ, чтобы продолжать и галактическую тему. Я привык к этому, как к неизбежности, строго соблюдал правила и вполне уже профессионально ей подыгрывал. Сам Станиславский не мог бы бросить мне своего грозного «Не верю!».

Я послушно запоминал все ее инструкции, правила техники безопасности и прочее, задавал глубокомысленные вопросы. Даже спросил однажды, когда мы сидели у костра на даче одного из знакомых:

– А вот нескромный вопрос, Ира, – за мой героизм и мужество, проявленные при выполнении особо важного задания, мне что-то будет? Рукопожатие перед строем или премия в размере месячного оклада? Я однажды в чине лейтенанта воздушно-десантных войск уже участвовал в решении мировых проблем. Удостоен медали «За отвагу». А у них с этим как?

Ирина сбоку посмотрела на меня с интересом. Как-то по-новому?

– Ну а, к примеру, какой награды ты бы хотел? Если допустить, что для них все возможно?

Я задумался. С детства люблю играть в желания.

– Да как тебе сказать? По Козьме Пруткову, зубочистка в бисерном футляре, данная нам в сувенир, несравненно дороже двух рублей с полтиною… Я человек не гордый, не честолюбивый даже. Таланта они мне не прибавят, какой ни есть, а мой, другого не надо, замки и сокровища вышли из моды, к высоким постам не стремлюсь, бессмертие, говорят, невозможно, а может, и не нужно. Вот если б мы с тобой дожили до свадьбы нашего младшего правнука и смогли бы там до утра танцевать «семь-сорок» без вредных последствий – я счел бы себя достаточно вознагражденным.

– Лет сто тебе тогда будет… – прикинула она, словно не заметив намека. – Ничего особенного. Мог бы и больше попросить.

– Я же говорю – я человек скромный. А если от щедрот добавят, возражать не стану.

– Да, действительно скромный, – повторила она, и я даже не понял, в похвалу или в осуждение она это сказала.

В моем желании, конечно, и еще одна хитрость была скрыта. Дожить до свадьбы правнука – это ведь не проблема моего личного долголетия…

Тут нас призвали к пельменям, и тема дальнейшего развития не получила.

А потом, наконец, настал день, когда Ирина решила, что все. Преамбула, она же увертюра, закончилась. Пора.

К переходу она меня полностью подготовила. Проинструктировала. Задание определила несложное. И дистанция предлагалась короткая. Каких-то двадцать лет всего, и то неполных.

Вот когда она все по полочкам разложила, разобъяснила все подробнейше, осталось, как говорится, только сдать документы и награды, вот тут у меня наконец что-то в душе нехорошо шевельнулось. Разговоры, приятные ночные прогулки, планы на будущее – это, конечно, здорово. Медленнее, чем мне хотелось бы, но отношения развивались. Но вот что будет, когда ничего не будет? В смысле сорвется ее представление. Как мне тогда себя вести и в какие эксцессы все выльется? Эх, черт, надо было найти возможность где-то осторожно проконсультироваться… Вдруг с ней истерика выйдет или припадок какой? А может, и того хуже – «обманули дурака» и идиотский смех? Любой из этих вариантов сулил отвратительные минуты, которые предстояло пережить. А я даже в кино очень неловко себя чувствую, если знаю, что с героем какая-нибудь стыдная неприятность ожидается. Тоже, наверное, своего рода дефект психики.

Оптимальный выход с ее стороны был бы такой: разыграть тяжелое переживание от неудачи, придумать со свойственной ей находчивостью убедительное объяснение. Отложить вторую попытку на когда подальше. Лет на тридцать. Но, может быть, получится гораздо хуже…

Утром она заехала за мной на серебристой «семерке». Я уже знал, что у нее есть «Жигули». Как космонавт или разведчик, я был собран, спокоен, немногословен. Согласно ее указаниям, одет универсально на последние четверть века – джинсы, черная рубашка, черные мягкие туфли типа мокасин. Для тех времен модерновато, но со вкусом. Все необходимое – в карманах. Чтобы руки были свободные.