Выживальцы - Линор Горалик

и подумал, что понятия «чиж», «Париж» и «кролик» так же чужды ему, как этот голос, певший колыбельные. Вальди сейчас, наверное, уже совсем большой. Над лицом закачался паук. Он улыбнулся и тут же заснул, уже без снов.

Девочка пришла не утром, как обычно, а за полдень, торопливо извинилась, начала поспешно выставлять на стол еду. Он не был голоден и смотрел на нее и на продукты без особых эмоций. Она была заплакана, носик покраснел, реснички мокрые. «Что с тобой?» — спросил он. Она подпрыгнула от неожиданности и уставилась на него, видно, не ожидала такой обычной фразы. «Ну?» — сказал он без особого интереса. Шмыгнув и сделав серьезное, несколько отвлеченное лицо, она сказала со смешными интонациями ребенка, гордого глубиной своего горя: «Мой друг не вернулся с задания». Он улыбнулся. Подпольщики. Серебряные крылья. Играют в партизан. «Ничего, сказал он, — будет другой друг». Она вспыхнула и поджала губы, вздернула головку, явно сочтя его слова кощунственными, но не желая спорить с легендарной личностью. Он намеревался оставить ее сегодня, но пожалел и отпустил, чувствуя, что у него еще точно есть в запасе пара дней. Когда она выходила, он сказал: «Можешь завтра прислать другую. Мне все равно», — и, почувствовав, что она обижена, несмотря на всю свою трагедию, — улыбнулся. Ему было лень тратить себя на церемонии.

На следующий день она пришла рано, и разбудила его звуком шагов, шуршанием джинсовой ткани, задевающей за высокую траву по краям тропы. Ему очень не хотелось просыпаться, возвращаться к предчувствию конца, к растягиванию покоя. Может, это и лишнее, подумал он, может, надо бежать, скрываться, пытаться исчезнуть до того, как за ним придут, или приедут, или черт его знает как притащатся. Но он знал, что ничего не предпримет, что будет лежать на подстилке, или читать Парни, или ловить бабочек.

Девочка притихла в доме, и, желая, чтобы она поскорей закончила, он нехотя поднялся с подстилки и пошел посмотреть, что с ней. Она возилась над банкой со сметаной, что-то делала, шмыгала носом. Вздрогнула при его появлении. Он пожалел ее мимоходом и подумал — не спросить ли, что там с ее бесценным, — но слишком не хотелось заводить разговор, и он просто сказал: можешь идти. Она оставила банку, вытерла рукавом опухшие глаза и ушла, подхватив сумку на плечо. Он развернулся спиной к двери и сделал шаг в направлении окна, когда вдруг в животе страшно заныло, так, что он едва не согнулся вдвое. Ох, господи, подумал он, что ж так быстро-то. В последние годы плохие предчувствия стали все чаще давать знать о себе физической болью, — так это, наверное, бывает у животных, дивился он, и поначалу расстраивался, это казалось ему слабостью, — а потом привык. Ну что ж, сказал он себе, 8 лет у тебя было, 8 лет покоя, и теперь — только несколько дней — и ты вернешься в свой покой, в еще больший, в еще лучший покой, так что терпи, все это будет недолго. Тут же и хлопнула дверь у него за спиной, и он почувствовал, как девочка влетела обратно, еле переводя дыхание, и навалилась спиной на дверь без замка. «Близко они?» — спросил он, не поворачиваясь. Она сперва помолчала, не то от одышки, не то от изумления, потом сказала прерывающимся голосом: «Они наверху, у ручья, через 2 минуты — тут.» «Ну что ж,» — сказал он, — «беги». «Я Вас не оставлю», — выпалила эта самоотверженная дурочка. Героиня революции, хочет спасать его своим телом ради великого дела. «Всего хорошего,» — сказал он, пожав плечами, и, отодвинув ее в сторону, вышел за дверь, чувствуя, как она стоит сзади в полной уверенности, что он сейчас взмахнет руками и полетит. Они раздували о нем легенды, эти юные мараты, потому что так им было легче основывать на нем свои дурацкие надежды; а он был инженер, не колдун, не мутант и не пришелец. Просто те, кто знал его до войны, помнили, что был он — инженер как инженер, и когда пришло все это — отказались понимать, предпочитали думать, что контузия тут ни при чем, что он просто скрывался, боясь — каждый сам, в силу своих страхов, придумывал — чего, а теперь вот раскрылся ради победы. Он вздохнул и двинулся по тропе вверх, к ручью.

Через час он сидел в комендатуре, перед ним за столом располагался очень аккуратный, очень тощий и очень бровастый офицер с голосом молодого петушка. Свет падал в зарешеченное окошко комнаты, и двое мужчин переговаривались негромкими голосами, словно вели дружескую беседу. К удивлению офицера, этот разговор и вылился в дружескую беседу. Сейчас офицер пытался решить, является ли этот человек опаснейшим притворщиком или абсолютным негодяем. Дело в том, что офицер начал допрос очень, очень строго. Человек, которого ему привели — автор «водоступов», «бронзовой птицы» и «маятника», имел среди работников службы безопасности кличку «Идол», — за безмерные надежды, возлагаемые на него как теми, кто знал, где он находится, так и теми, кто вел за ним охоту в течении последних 4-х лет. И вот он найден, выслежен, приведен, и он, молодой офицер, должен понять — как широко простираются возможности этого человека? В штабе шли разговоры о телепатии, телекинезе, «видении спиной», испепелении взглядом (линзы «Феникс», 3 года назад, он выплавил их для охоты, они работали, но в тот же день он уронил их в щель и не стал выковыривать — было лень. Как узнал о них штаб по борьбе с подпольем — непонятно.) У офицера был сильный акцент, но говорил он чисто и верно, — 8 лет оккупации, языковая среда. Оккупанты, оставшиеся в стране, все неплохо говорили на местном языке. В начале разговора офицеру было страшно. При всей важности, этот допрос был поручен именно ему, — и, как он с горечью понимал, не потому, что ему доверяли, а потому, что он был — шестерка, а те, кому положено бы было вести этот разговор, струсили, перессали, не захотели находиться с легендарным Идолом в одной комнате. Однако, вопреки офицеровым страхам, разговор был очень коротким и закончился очень неожиданно. Допрашиваемый тут же рассказал все, что он знал о «среброкрылых», назвал имена, указал, кто, где и чем занимается, поведал, какие именно заказы он выполнял, что за это получал и с кем контактировал. Такая откровенность исключительно озадачила офицера. Этот человек утверждал, что делал огромную, удивительную работу за нищенский дом (обыск не обнаружил даже мебели) в чаще леса, скудный стол и наложницу. Если этот человек врал — офицер был в крайне затруднительном положении: проверка всей полученной информации займет уйму времени. Допрашивать же дальше было не о чем: он рассказал больше, чем даже мог, по их предположению, знать. Если же он не врал — тогда он чудовище, которое будет принадлежать тому, кто дороже заплатит, или идиот, которого не интересует ничего, кроме изобретательства, или еще что похуже, о чем офицер думать не мог, так как мысли его начинали разбегаться. Так или иначе, напрашивался только один вопрос: что этот человек хочет, чтобы начать работать на правительство? Этот вопрос офицер и задал, и ответ потряс его молодую душу: Идол хотел дом в лесу, пищу, изредка — женщину, и чтобы его не трогали ни за какой нуждой, а только чтобы передать или забрать задание. Тут офицер наконец сообразил, что принимать решение по данному вопросу не обязан, это, в конце концов, не в его компетенции, на это есть начальство. С облегчением он вызвал охрану и велел отвести пленного под арест, а сам вышел из комнаты допроса в помещение штаба, где и был одобрен оным начальством и отстранен от дальнейшего ведения данного дела.

В камере было чисто и сухо. Здание бывшей школы, приспособленной под штаб и тюрьму, имело нарядный ярко-розовый фасад, с лепными книгами и циркулями, с латинским девизом над широкой дверью.

Он сидел на полу, по залитой солнцем стене, расчерченной полосками тени, стремительно бежал паучок, и рой пылинок клубился в потоке света. Он ни о чем не думал и ничего не ждал, потому что все уже было ясно и предрешено, предсказано и предчувствовано, и сейчас события шли своим ходом, не зависящим ни от кого и ни от чего, и все выполняли свои роли в движении гигантской системы, действуя по железному закону, которому подчиняется все живое и неживое. Ему было тепло и удобно, через несколько часов ему принесли еды, явно из штабной кухни, потому что заключенных было мало, и готовить для них отдельно было бессмысленно. Он поел и заснул.

Его разбудили крики и выстрелы за дверью, и, томясь скукой ожиданности, он ленился открыть глаза, пока не заскрежетал замок на его двери и в комнату не ввалились двое юношей, один с пистолетом, другой с винтовкой, с неумело нарисованными серебряной краской крылышками на нагрудном кармане. У одного заплыл глаз и пол-лица наливалось багрянцем, второй смешно, по-птичьи, поджимал руку. «Бегите, бегите! — взволнованно закричал этот второй. — Мы Вас прикроем, бегите к машине!» За стеной кто-то стонал и ворочался. Он встал с пола и пошел к двери, подгоняемый нетерпеливыми жестами юных подпольщиков. Они побежали по коридору, тот, который с винтовкой — впереди инженера, второй — позади, зажав пистолет в здоровой руке и беспрерывно оглядываясь, так, что его бег напоминал балетные па.