В прятки с отчаянием (СИ) - "AnnysJuly"

— Нет. Он не смотрит на меня даже, — удрученно произнесла девочка и опять стала похожа на обиженного ребенка больше, чем на умудрённую опытом барышню.

— А на кого смотрит?

— На всех! Никого не пропускает! — Большие голубые с зеленоватым оттенком глаза стали наполняться слезами. — А меня будто нет! Я даже вызвала его на поединок, так он только смеялся и говорил, что я соплячка. Я! Соплячка! — Теперь понятно, чего она прибежала. — И это притом, что он меня всего на год старше! ДиМей его переехала, да только с него как с гуся вода…

Я, старательно пряча улыбку, а внешне оставаясь предельно серьезной, обнимаю племяшку, шепчу ей какие-то успокаивающие глупости. Вот странно, разница у нас с Эрикой всего десять лет, а кажется, что мы из разных поколений. Мне никогда не хотелось никому выплакиваться, все свои переживания я гасила в тире или возле груш, а когда становилось совсем невыносимо — то рисовала. И мне ничего было больше не надо. А Ириске надо выговариваться, но почему-то не своим подружкам, а мне. Да и… мальчики ей кажется нравятся постарше… Мда, просто не будет.

— Ладно. — Рикки, наконец, надоело сидеть тут со мной, изливая душу, и она, отерев быстрым жестом щеки, вскочила на ноги. — Ты придешь к нам повозиться? Дженни тебя очень ждет!

— Передай сестренке, что я обязательно зайду. И Дэна поцелуй за меня!

— Хорошо, — расплылась в улыбке при упоминании годовалого братика Эрика. — И не кисни тут. В конце концов, мы живы, мы свободны, мы бесстрашны! Не забыла?

Я тоже поднимаюсь, уже откровенно хохоча. Вот несносная девица, все-таки растормошила меня, но надо признать, что настроение поднимать она умеет. Только Ириска может запросто заставить кого угодно делать что ей угодно и так всегда. Но как бы там ни было, сейчас я иду искать Ричи, надо же узнать, что сказал пленный, а уж потом я обязательно зайду в детские.

Брат обнаружился возле КПЗ, хмуро смотрел через прозрачное стекло на допрашиваемого, который сидел на прикрученном к полу стуле и что-то эмоционально доказывал дознавателю.

— Что он говорит? — тревожно вглядываюсь в сосредоточенное лицо Ричи, время от времени, проверяющего наушник связи с допросной.

— Как-то все непросто… Сейчас, погоди. Минуту, и поговорим.

За стеклом допрашиваемый стал успокаиваться после того, как дознаватель что-то сказал ему, а потом изгой повернулся, и мне показалось, он посмотрел прямо на меня. Я отшатнулась, а Ричи снял наушник и сложил руки на груди.

— Он говорит, что является членом народной дружины бесфракционников. Что горожане, не входящие ни в одну из фракций, не доверяют бесстрашным и создали свои народные дружины, чтобы охранять свой покой. Они откуда-то знали о приборах, вызывающих агрессию и искали их. Им, как и нам, поступил сигнал о том, что в деревне спрятан такой прибор. Когда они приехали, обнаружили в доме трупы, и тут ворвались мы… Они ничего не успели понять…

— Ты думаешь он врет? — напряженно спрашиваю его, надеясь, что все это всего лишь попытка сохранить себе жизнь.

— Насчет народных дружин — нет, я и раньше об этом слышал. Не очень-то приятные новости, если люди нам не доверяют, значит… плохо это, короче. Это приведет к новым бунтам…

— А оттуда и к новым недовольным. Можешь не объяснять, — понимающе кивнула я. — Значит, ты считаешь, что мы наткнулись на народных дружинников? Зачем же они оказывали сопротивление, ведь они видели, что мы бесстрашные?

— Это еще предстоит выяснить. Возможно, они не сразу поняли, что…

— Ричи, да бред это все! Я своими глазами видела, там была охрана, они стерегли этот объект!

— Зачем им было минировать дом, если там стоял прибор, и они его охраняли?

— А может быть они его хотели забрать, а помещение взорвать, чтобы не оставлять никаких следов...

— Тогда кто же нас вызвал? Нам поступил анонимный звонок, разведгруппа тут побывала, и потом уже мы подтянулись... В этом деле мы разбираемся пока. А прибор будет переправлен на полигоны в составе особой группы бесстрашных.

— Ну, этого следовало ожидать, если это действительно тот самый прибор, который вызывает агрессию, его опасно изучать в городе. Когда мы выезжаем? — я уже мысленно потирала ладошки в предвкушении новой вылазки.

— Ты… вот что. — Виноватый и почти извиняющийся тон брата мне не понравился. Ничуть. Сердечко екнуло даже быстрее, чем разум смог проанализировать то, что я услышала. — Эрик отстранил тебя от этого дела, Люс. Ты с нами не едешь…

Эрик

Все разошлись, голографические экраны погасли, звенящая тишина опустилась на меня и придавила так, что заболела голова. Это никогда не кончится, хотя, казалось бы… Ушли все, осталась только Эшли, которая, сложив руки на груди, пристально рассматривала мой затылок, явно несогласная с моими действиями, но прожитые вместе годы заставляют ее молчать и ждать, когда мне надоест эта игра.

— Что? — спрашиваю я, оборачиваясь и разглядывая недовольное лицо жены. Мне это странно, но кажется, что она совсем не изменилась за эти годы, будто время для нее остановилось. Будто не было этих тридцати с лишним лет, войны, пятерых, взрослых уже детей… Будто мы стоим возле Ямы, и она смотрит на меня также, как тогда и вот-вот сейчас скажет: «Мне на твою нежность здоровья не хватит…»*

— Зачем ты с ней так? — непривычно тихо говорит Эшли и едва заметно качает головой. — Ты же не можешь не понимать, что рано или поздно настанет время, когда она будет жить так, как сочтет нужным. Это ведь она достала и вытащила этот прибор оттуда и несправедливо теперь отстранять ее от этого задания…

— А тебе не кажется, что она и так уже рискнула жизнью и теперь надо бы и мужикам все-таки что-то сделать?! Или она, как и наши сыновья, должна все дыры и бреши теперь закрывать и вечно соваться в самое пекло?

— Ты все равно ее не удержишь, — все так же тихо и упрямо пытается достучаться до меня Эшли. И самое интересное, что умом, трезвым и расчетливым, я понимаю, что она права. Но что-то не дает мне прислушаться к разуму в этом вопросе. Больше всего на свете мне хотелось бы уберечь дочь от всего, от всего вообще, я даже готов был бы смириться, если бы она перешла в другую фракцию! Она… не должна рисковать собой, своей жизнью! Только не она…

Проверив и проанализировав аппарат, посоветовавшись с лидерами пяти фракций и выслушав отчет Дина Финна, мы решили, что исследовать его в городе будет слишком опасно, во избежание вспышки агрессии в штаб-квартире Эрудиции, а после и во всем городе. Конечно, мы будем продолжать обследовать районы, возможно, прибор этот не один в городе, но решение изучать это устройство на закрытом полигоне было принято единогласно. Алекс, пребывающий сейчас на западном рубеже, вспомнил, как около десяти лет назад, при операции по поимке Райна, они поверглись похожему воздействию, но тогда никакого аппарата они не нашли. Тогда вся группа ополчилась и напала на Алексис, а в крови ребят потом нашли токсин.** Теперь вот такая же штука попала и в наш город…

Я приказал Ричарду организовать несколько отрядов для переправки устройства на полигон. При этом решил исключить Лусию из операции, что и стало причиной нашего с женой разговора.

— Я все понимаю, — стараясь не дышать слишком часто и держать себя в руках, чтобы не сорваться на крик, выговаривает мне жена, — ты волнуешься за дочь, ты хочешь уберечь ее, ты ограждаешь ее от опасностей. Ты вмешиваешься в ее личную жизнь и не даешь ей быть бесстрашной… Это я могу понять. Но исключить ее из отряда по транспортировке... извини, мне это недоступно. Может, у тебя есть какой-то план? Или ты решил окончательно настроить против себя дочь?

Мне нечего на это сказать, потому что я знаю, Эшли права. Иногда мне хочется, чтобы время остановилось и перестало лететь вперед со столь бешеной скоростью, но я понимаю, это невозможно. Есть вещи, на которые мы не можем повлиять, как бы этого ни хотелось. Отчетливо, будто это было только вчера, помню, как взяв впервые на руки дочь, я ощутил с ней связь, незаметную, но такую прочную, будто ее можно было пощупать руками. Заглянул в ее голубые обволакивающие глаза и мне захотелось никогда в жизни не спускать ее с рук.