Небо остается чистым. Записки военного летчика. - Сергей Луганский

Надо полагать, нарком сознательно преподнес нам урок нелицеприятной критики.

– Это же надо только подумать,- говорил он,- если сам командующий начинает крутить «бочки» над Ленинградом и крутит их до самого Пскова! Тут любая машина не выдержит. А ко всему прочему, какой пример для подчиненных?

Попрощавшись с летчиками, нарком сел в «эмку» и поехал к нашим соседям, в кавалерийский корпус К. К. Рокоссовского.

Командующий потупился, но в толпе летчиков одобрительно загудели: именно за лихость и бесстрашие мы и любили своего комбрига.

У нас же на аэродроме продолжался обычный учебный день.

Из событий того времени в памяти всплывают самые что ни на есть разнообразные. Трагическая гибель сначала В. П. Чкалова, затем А. К. Серова. Это были тяжелые утраты. Смерть героев оплакивала вся страна. Их подвиги представляли собой одну из славных страниц отечественной авиации. Отважные летчики, они умерли так же, как жили. Валерий Чкалов в последнюю минуту подумал о том, чтобы его обреченная машина не причинила вреда мирным людям. И он не покинул кабины, чтобы спастись, а всеми силами отвел самолет от поселка и разбился в поле. Из ответственного полета не вернулся и Анатолий Серов, любимец авиации, герой Испании…

Многие страницы истории авиации дышат тем величием человека, что приходит только в героической борьбе. И я пишу об этом для того, чтобы еще раз напомнить о славной истории авиации, которую знает не вся молодежь. А знать ее надо, потому что это история энтузиазма, мужества, героизма. Разве не следует, например, помнить скупые, лаконичные строки из чкаловского бортжурнала? Вот они, их всего несколько слов: «Самолет обледеневает. Идем вслепую…» И все. Это запись чкаловского экипажа, когда самолет проходил над Северным полюсом. Сколько скромности, непоказной отваги и самообладания кроется за этой записью!

Это были великого мужества люди!…

Вскоре после тех памятных и горьких событий грянула война. Перед самой войной в моей личной жизни произошли заметные перемены: я женился.

Свадьбу мы отгуляли шумно. Молодые летчики веселились всю ночь. Из старших товарищей присутствовал только командир эскадрильи Петр Неделин. В тостах, которых было множество, все желали молодоженам долгой и счастливой жизни,- разумеется, жизни мирной. И никто из присутствующих не догадывался, что мирной жизни осталось нам всего несколько дней.

Мы еще не успели как следует устроиться на новом месте,- вдруг незадолго до рассвета в окно нашей квартиры раздался стук. Это был посыльный из штаба полка: «Тревога!»

Тревоги для нас, летчиков, не были неожиданностью. В целях проверки они нередко устраивались и раньше. Мы, как положено, вскакивали, хватали заранее припасенный и собранный чемоданчик со всем необходимым и бежали на аэродром. Так, думалось, будет и сейчас.

Однако объявленная тревога оказалась первой тревогой военного времени.

Как и раньше при тревогах, в назначенном месте летчиков поджидал автобус. По улицам спящего города спешили военные с чемоданчиками в руках. Город спал, а жизнь в нем продолжалась. Поднятые среди ночи, привычно собравшиеся летчики встречались по дороге и перебрасывались короткими замечаниями. Кто-то принялся рассказывать о кинофильме, который смотрел вечером вместе с женой.

Было сыро, рассвет еще не начинался. С вечера шел мелкий дождь. В автобусе, который должен доставить летчиков на аэродром, уже сидело несколько человек. От сырости и холода подняты воротники. Тлеют огоньки папирос. Как уж положено, первыми при тревогах всегда собираются женатые. Холостых, как правило, приходится ждать. Теперь я, сам женатый человек, явился в числе первых и через несколько минут начинаю ворчать, что этих проклятых холостяков вечно приходится… Однако скоро все собрались, и автобус тронулся в полной темноте. Летчики молчали. Кое-кто задремал.

На аэродроме нас поразило необыкновенное оживление. Горели огни. Выйдя из автобуса, мы бросились бежать к своим самолетам. Пока я переодевался, техник и моторист уже подготовили машину к вылету.

– Все в порядке?- крикнул я, подбегая.

Техник молча отсалютовал рукой: все готово.

Подхватив мотающийся планшет, я побежал к командиру звена.

Командир звена Володя Пешков выглядел необыкновенно деловитым. Он даже толком не выслушал меня.

– Быть всем у самолетов,- приказал он.- Быть готовыми к вылету.

По всему аэродрому наблюдалась лихорадочная суета. Особенно старались техники и мотористы. Было какое-то недоброе предчувствие, что сегодняшняя тревога – совсем не учебная.

Медленно, неохотно занимался сырой ноябрьский день. Низко угадывались тучи. Мы стояли у подготовленных машин. Тускло поблескивали влажные плоскости. Летчики от нетерпения ходили взад-вперед, хлопали перчатками. Почему-то никто ни с кем не заговаривал.

Наконец, когда совсем почти рассвело, послышалась команда:

– Всему летному составу – в штаб!

Коля Муров оживился и помахал мне рукой:

– Бежим, чего тянешься!

Он подождал, пока я догоню его. Пошли вместе.

– Слушай,- сказал он,- что-то мне не нравится все это. Зачем же в штаб всех?

Мне и самому было непонятно. Обычно, как уж мы привыкли, всему составу приходилось бы теперь отрабатывать какое-нибудь учебное задание. А тут собрали чуть свет, топчемся у машин уже несколько часов и — ничего не ясно.

– Сейчас узнаем,- сказал я, наблюдая, как из штаба выбегают рассыльные и спешат по каким-то делам.

Муров тоже обратил внимание, что в штабе сегодня необыкновенное оживление.

В штабе, в небольшой прокуренной комнате, уже находились командиры звеньев. Когда собрались все летчики стало не протолкнуться. Сидело всего несколько – старшие. Остальные стояли, теснились, чтобы пропустить подходивших.

– Товарищи,- командир эскадрильи Неделин встал и с минуту молча вглядывался в лица летчиков. Наступила глубокая тишина.- Товарищи, сегодня начались военные действия с Финляндией. Всем нам приказано находиться в полной боевой готовности. Вылет может быть в любую минуту,

И сам командир эскадрильи и комиссар Гриша Кравцов были в полном облачении. В тишине слышно стало как скрипят на летчиках ремни. Никто не проронил слова.

Собственно, большого разговора не было. Да и о чем было говорить? Но мы почувствовали, как разом отлетели от нас все прежние заботы. Мы стояли на пороге чего-то еще не изведанного, тревожного.

Командир тут же отправился в штаб полка. Мы разошлись к своим машинам.

Сначала мы надеялись, что вот-вот получим боевой приказ, однако наступил день, подошло время обеда,- нам его принесли прямо на поле, к машинам, а приказа все не было. К вечеру стало известно, что ночевать будем здесь же, на аэродроме, все в той же боевой готовности.