Убийство с хеппи-эндом - Алена Алтунина

Я подумала, что Егор еще не в курсе, что я приду с Ваняшей, мне без него теперь никуда, поэтому решила остудить его пыл.

– Спасибо за приглашение, но поскольку беседа будет носить исключительно деловой характер, давайте встретимся в «Кофе-Хауз» на Тверской, там и поговорим. И еще небольшое уточнение, я приду не одна, а с Ваней, он мой телохранитель.

Егор заметно расстроился, но согласился. Мы обговорили время и разошлись.

Я села на свое место и сообщила Ване о предстоящей встрече. Он сказал, что я молодец, времени зря не теряю и что он с радостью будет моим телохранителем, так как такое тело нужно беречь, и, если потребуется, он с радостью закроет его собой в минуту опасности или в любое другое время по моему желанию. Я в ответ прошипела:

– Ваняша, если еще раз намекнешь на нашу близость, я буду общаться с тобой, как с неприятным мне человеком, поверь, я умею это делать так, что тебе будет свет не мил, поэтому выбирай – или мы друзья, или просто посторонние и недолюбливающие друг друга люди.

– Ну я, конечно, выбираю, что мы друзья, я не могу тебя недолюбливать, ты мне нравишься.

– Спасибо, Ваняша, ты мне тоже, иногда.

Через некоторое время Прохор извинился и ушел. Заправлять всем остался Стас, и присутствующие потихоньку начали исчезать. Мы с Ваней тоже ушли.

Я подумала, что все, с кем мне нужно поговорить, находятся не в самом хорошем настроении, поэтому лучше сегодня их не трогать. Остаток вечера решила провести в компании Вани и заехать к себе домой.

У подъезда бабуси притихли и наверняка забыли, о чем говорили до нашего появления, теперь у них появилась другая тема для обсуждения, где я занимаю главное место. Я поздоровалась, и Ваня громко сказал:

– Здравствуйте, бабоньки!

Я дернула его за рукав. За такое обращение они нас испепелят на месте. Но, о чудо, все соседки засияли, как медные самовары, такое приветствие пришлось им душе. Или Ванюша им приглянулся, или они ко всем мужчинам так благосклонны. Да, в нашей жизни еще много не объяснимого!

Квартира выглядела нежилой. Я опять затосковала по сыну Матвею, по мужу Даниле, по привычному жизненному укладу. Ваня заметил тень на моем лице и сказал:

– Ну чего ты, Геля, ну не расстраивайся, вот увидишь, все будет хорошо, я уверен в этом, ты только не грусти, давай я тебе помогу по дому.

– Спасибо, Ваня, я сама справлюсь, нужно только пыль протереть и цветы полить. Ты пока посиди, я позвоню.

Я позвонила маме, сказала, что со мной все в порядке, что я нашла работу и пока не могу приехать за Матвеем, маму это только порадовало. Потом полила цветы, за это время Ваня вытер пыль.

По дороге к дому Прохора я попросила Ваню рассказать о Владимире.

– Я работаю у Прохора Степановича всего четыре года. Он сильный и справедливый человек, никогда не обращался со мной, как с прислугой. В отличие от других. Я для него личность. Представь, он даже помнит, когда у меня день рождения. Он хорошо платит, даже купил мне какие-то акции и выгодно их где-то разместил, я в этом плохо разбираюсь. Мне на счет постоянно капают денежки, по идее я могу не работать, нам с Алисой и Светкой на жизнь небедную хватало бы, но я представить не могу, что от него уйду. Я за него в огонь и в воду.

– Ваняша, это все очень интересно, но ты, наверное, не услышал, я просила рассказать не о Прохоре, а о его сыне.

– Гелюсик, будешь перебивать, вообще с тобой разговаривать не буду. Я все тебе подробненько рассказываю, а ты бухтишь. Тебя должно все интересовать, ты ведь детектив.

– Ой, ты прав, спасибо, что напомнил. Продолжай.

– Так вот, Прохор нанял меня не для себя, а для Владимира. Я когда его первый раз увидел, впал в уныние, он был какой-то придурковатый, что ли. Разорался, что отец хочет приставить к нему надсмотрщика, лишить свободы передвижения, и все в таком духе. Прохор молчал, было заметно, что он разрывается между жалостью и злостью. Сын был его больной темой, и все всегда старались избегать упоминания о нем. Володька вообще редко приезжал. Только чтобы взять денег. Он всегда просил непомерные суммы, чем дальше, тем больше. Когда Прохор ему отказывал, он устраивал кромешный ад, орал, что тот ему не отец, что его никто не любит. Прохор чуть не плакал и всегда сдавался. Владимир умел вить из него веревки. Говорят, что раньше он не был таким, что были странности, но не до такой степени. Я его узнал, когда он был уже «с приветом». Когда он не захотел, чтобы я был его водилой, я вздохнул с облегчением. Быть у такого в подчинении никаких нервов не хватит, через пару месяцев меня самого отправили бы в дурдом. Ты бы видела, как он ездил. Удивляюсь, что никого не задавил. Иногда из машины просто выпадал, на ногах стоять не мог, а ездил.

– Значит, он жил отдельно.

– Да, у него была квартира в центре. Я несколько раз к нему приходил, передавал деньги. Там у него чисто монастырь, все в иконах, везде свечки, лампадки, какие-то портреты женские. Все покрашено в белый цвет.

– Что за портреты?

– Трудно сказать. Просто портреты. Мне кажется, он покупал те, что ему нравились, вряд ли в них есть какой-то смысл. Хотя кто знает, что было у него в голове.

– Слушай, мне сказали, что он был наркоманом, ты знал об этом?

– Я всегда думал, он что-то принимает, но утверждать не могу, так как редко его видел.

– А Прохор?

– Говорят, он устраивал его в клинику, но Владимир угрожал, что покончит с собой, если его не оставят в покое. Похоже, ему нравилось гробить себя.

– А этот Егор, откуда тебе знаком?

– Он иногда приходил. Прохор сам звонил ему и просил встретиться, они говорили о Володе, думали, как ему помочь, хотя все было напрасно. Наверное, они оба это прекрасно понимали, но хватались за соломинку.

– А почему именно с ним встречался Прохор?

– Думаю, кроме Егора, никто из его друзей Володей не интересовался.

– Что ж, спасибо, Ванечка, у меня теперь есть какое-то представление о Володе.

– Значит, я тебе здорово помог?

– «Здорово» помочь ты бы смог, если бы сказал, кто убийца, а так помог «маленько».

– «Маленько» тоже неплохо.

– Ваняша, давай помолчим, мне нужно подумать.

– О’кей, я сама немота.

Правду сказать, ни о чем думать мне не хотелось, я очень устала. Хотелось побыстрее приехать и забыться, а завтра на свежую голову поразмышлять. Остаток пути мы ехали молча. Договорились, когда Ваня за мной заедет, чтобы не опоздать на встречу с Егором, и расстались.

Проснулась я рано, при этом чувствовала себя отдохнувшей и бодрой, рвалась в бой. Для начала решила поговорить с нянечкой, она, наверное, уже встала, пожилые люди обычно спят мало. Во время водных процедур я размышляла об увлечении Володи женскими портретами, еще вчера насторожилась. Интуиция меня редко подводила, как раз наоборот, всегда выручала. Часто я, твердо чего-то не зная, вдруг осознавала – правильное решение именно это, только потому, что у меня учащенней билось сердце. Промашек практически не бывало, разве что тогда, когда я поступала наперекор интуиции: по чьему-либо совету или, как мне казалось, руководствуясь здравым смыслом. Сейчас чувствую – с этими портретами что-то не так. Уверена, любой психоз имеет вполне реальную причину. Может, Володя состоял в какой-то религиозной секте. Всем известно, в некоторых из них так промывают людям мозги, что самые трезвомыслящие съезжают с катушек. А он, я думаю, крепкой психикой никогда не мог похвастаться. Нужно обязательно поехать к нему домой и посмотреть на его «иконостас», покопаться в бумагах. Должна же быть какая-то зацепка.

Я подошла к двери Дарии Андреевны и постучала. Сильным голосом сказали:

– Войдите!

Я на секунду растерялась, подумала, что ошиблась дверью, и сразу же вспомнила о необычном голосе милой старушки. Я вошла, но увидела ее не сразу, так как эта маленькая женщина сидела в огромном уютном кресле. Лучше б оно было поменьше, потому что в нем она совсем терялась. В остальном комната очень соответствовала облику своей хозяйки. Все в ней было выдержано в белой, голубой и синей гамме. Окна прикрывали шелковые белоснежные в мелких синих цветочках портьеры, такой же тканью была обтянута мебель, на столе была темно-синяя скатерть, связанная крючком, мебель скромная, но из натурального дерева. Больше всего поражало обилие цветов в красивых голубых кашпо. Мне как начинающему цветоводу захотелось походить и рассмотреть все это великолепие, но момент был неподходящий.

У Дарьи Андреевны были очень светлые добрые глаза, лицо со следами былой красоты, теперь испещренное морщинами, и абсолютно седые волосы, собранные в пучок.

– Проходи, милая, – сказала она, – после смерти моего мальчика я совсем не могу спать. Все думаю, как несправедлива жизнь. Я прожила так долго, так устала от своих лет, своей беспомощности и старости, а Володечка совсем молоденький, у него впереди было еще столько непознанного, столько нового, но вот я сижу здесь, дышу, завтракаю, а он, мое дорогое дитя, уже в земле. Почему не наоборот? Так было бы лучше для всех.