Черного нет и не будет - Клэр Берест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Будучи школьницей, Фрида тайком следила за тем, как Ривера расписывает стены аудитории имени Симона Боливара, прячась за балюстрадой, наблюдала, как к нему прибегает Лупе. В корзинке, украшенной с изыском, супруга приносила Диего обед, она с ним болтала, со смехом обсуждала пустяки, присущие любовникам, – наверное. Фрида сидела слишком далеко и не слышала их тихие разговоры, но иногда за несколько секунд до появления супруги школа наполнялась ее визгом. Фрида вжималась в балюстраду и смотрела, словно водевиль в кино, как жена требует объяснений от неверного мужа, мужа, что причиняет ей боль и топчет каблуком ее терпение и веру в любовь; необузданная Лупе, она уничтожала его творения с яростью горгоны Медузы и была готова проглотить своих детей, только бы увидеть его искренний взгляд. Тогда Фрида для себя решила, что не хочет оказаться на ее месте; уходя этим вечером с праздника, она об этом думает и даже не замечает всей иронии: теперь она стала мадам Ривера, а Лупе пьяна, пьяна от невероятной тоски.
– Дамы и господа, а вот и сама Фрида Кало де Ривера дохромала до нас!
Фрида пытается дружелюбно пожать руку Лупе.
– Не трогай меня! Только смотри! И вы, все остальные, тоже смотрите!
Вокруг двух девушек собирается толпа, в воздухе появляется запах крови, предчувствие неизбежного убийства. Вдруг Лупе c воплями дергает Фриду за юбку:
– Взгляните на эти палки, сравните с моими ножками! Ну почему, Боже, почему?
Заметив перебранку, Диего расхохотался – текилы он выпил прилично, Лупе, женщина с разбитым сердцем, убегает, вечер испорчен. Отрезвленная Фрида чувствует в груди боль, течение вод праздника ускоряется; клоуны и марионетки, их лица окаменели; раздаются выстрелы, el gran pintor[48] достал свою пушку: с легкостью, с какой прикуривают сигарету. Они достают из брюк члены и пистолеты – и что эти крутые мачо хотят доказать? – шмаляют, стреляют, паф-паф, наступает блаженство, разгорается перебранка, Фриду отталкивают в сторону, взглядом она ищет мужа и замечает его сияющее лицо, вдруг из ниоткуда нахлынуло желание: набросившись, она бьет его, хотя сама не знает зачем, бьет сильно, кулаками. «Диего, трус, дерись как мужчина!» – орет она. Полный веселья, Диего даже не сопротивляется, он привык к женским перепадам настроения, как все мы привыкаем к непредсказуемым капризам погоды. И Фрида уходит, предоставив художника радости праздника, который больше никак к ней не относится. Она убегает, со всех ног спускается по лестнице, вылетает на улицу. Фрида втягивает воздух, делает долгий глубокий вдох; позади остались шум, крики, смех, гадкая радость, все дальше от них она уходит по темной улице, фонари выключены, Фрида идет слишком быстро, болят ноги, она тяжело хватает ртом воздух, но не плачет. Она не знает, куда идти. Где дом? Она идет в сторону родителей. Земля твердая. Вдруг Фрида начинает смеяться – какой абсурд! Она думает о своей коллекции ретабло: на одной из них невеста бежит по улице одна. Подпись стерлась, Фриде всегда было интересно, откуда улизнула девушка. Что подтолкнуло ее к побегу? Был ли это ее собственный выбор?
Чтобы вечер удался, нужно обладать чувственным вкусом смерти.
Этрусский красный
Красный с добавлением натуральных кореньев, цвет глубокий, запоминающийся.
Фрида не знает, кому подарить картину – на ней изображены они с Диего, послушно застыли в старомодной позе, как на фотографии, что носят на груди в медальоне ради сохранения взаимной любви. За пример она взяла фотографию, сделанную на их свадьбе: там Фрида одета в зеленое платье индианки, на плечи наброшен теплый платок rebozo красно-оранжевого цвета. Наряд Диего прост: темно-серый костюм, широкий ремень.
Она внимательно рассматривает картину, так смотрят на своего ребенка, пытаясь отделить в нем часть себя от того, что обычно ускользает, и не понимают, какую из двух частей боятся больше. Кажется, будто рядом с мужем нарисованная Фрида уменьшилась, она сделала свое лицо круглым, как у куклы, игрушечная головка наклонена к Диего; тем самым художница будто показала их взаимосвязь: ее расслабленная рука лежит на его руке, выглядит она порхающей стрекозкой рядом с его массивным телом, прибитым к земле чрезмерно большими туфлями. Две народные наковальни, установленные под тупым углом, он будто пытается обхватить весь шар земной и непоколебимо удержаться на нем. Диего смотрит прямо в глаза, стоит в три четверти, от жены отвернулся, его ждет дело более неотложное: в правой руке новая палитра и чистые кисти. На серебряной бляхе выгравирована большая буква D. Печать, клеймо, какая власть содержится в одной-единственной букве; кажется, что эта D, похожая на огромное пузо, чей владелец славится прожорливостью, составляет часть композиции, невидимую пелену, что обволакивает героев. Чуть ли не съежившись, Фрида залезла в букву D – супруга в зародыше. Как и на мексиканских ретабло, на которых отмечают место действия, дату и описание того, что происходит, Фрида нарисовала ленту, которую держит голубь, и написала: «Это мы: я, Фрида Кало, а рядом со мной любимый супруг Диего Ривера, эту картину я написала в чудесном городе Сан-Франциско, штат Калифорния». Обычно на ретабло изображают несчастный случай или горе и просят смилостивиться святых, в них не принято благодарить. Ретабло – это обращение к небесам. А что от небес нужно Фриде? Что за горе у нее стряслось? Aqui nos veis, «это мы», звучит скорее как «это я», вложенное в уста Авраама, что взывал к Господу и доказывал свою неподдельную любовь, но смысл этих же слов можно понять иначе, взглянув на дорогую сердцу Фриды картину: «Вот мы, любуйтесь и не спускайте взгляда со сцены нашего театра».
Немного подумав, Фрида дописала: «Для нашего друга Альберта Бендера[49], апрель, 1931 год». Она поняла, кому подарить эту картину. Американский меценат Альберт помог им получить необходимую визу в США, хотя американцы нос воротили и не собирались пускать на свою святую землю яростного коммуниста.
«Смотришь на картину, и на душе становится печально, – думает Фрида, – неужели я печальна?» Стена на фоне пары лишена перспективы, глубины, куколка Фрида крепко держит платок, запахнутый на груди, словно пытается защитить себя от внутреннего холода, она тоже смотрит с картины, но по взгляду видно, что думает о чем-то своем. Ножки ее маленькие, такие могли бы быть у новорожденного.
Великий художник и преданная великому художнику жена.
Фрида часто рисует просто так, а потом уже думает над тем, что получилось. Полотно она разбирает постфактум, присматривается к живому существу, живущему в картинках и не скрывающему своих ран и гной души. Она рисует ради самой себя, чтобы без продумывания выразить свои ощущения, откровенно выговориться.
Фрида хотела бы вернуться в Мексику, в страну, откуда так долго мечтала уехать. Но почему? Дело не в том, что ей скучно. Может быть, она и хотела поскучать, посидеть дома сложа руки, послушать болтовню маминых подруг и их глупые шутки, обсудить с продавщицей на рынке цвет лайма, этот зеленый цвет, что невозможно отобразить на картине, он указывает на то, что плод невероятно нежный и горечь в нем подходящая; хотела бы она по своему усмотрению не совершать или совершать незначительные телодвижения. Нет, здесь, в Сан-Франциско, ей не скучно, она даже что-то делает,
