Еврейский вопрос Ленину - Йоханан Петровский-Штерн

Покуда местный суд рассматривал дело, униженный и оскорбленный Бланк провел за решеткой целый год, упражняясь в новом для него жанре «записок из подполья». Тем временем его цикориевые поля пришли в запустение, пасущиеся поблизости стада вытоптали то, что осталось. Мошкина жена Мирьям потратила около 100 рублей на поездки в Новоград-Волынский, где Мошко содержался в тюрьме. По-видимому, пока он еще сидел под арестом, староконстантиновские евреи решили от него окончательно избавиться и подделали бумаги на приобретение его дома, если только в своих позднейших жалобах Мошко не врет. Но в конце концов его ходатайства задели начальство за живое, тем более что Мошко выставлял себя жертвой религиозных преследований. Дело было приказано пересмотреть. Уездный суд Новоград-Волынского отправил дело в Сенат. Сенат рассмотрел его дело и счел вину Мошко не доказанной. Разорившийся и взбешенный Мошко мог, наконец, отправиться домой. Вместо этого он решил сменить среду обитания.

На алтарь просвещения

В Староконстантинове ничто не удерживало Мошко. Он принял внезапное, но удачное решение переехать в Житомир и там осесть навсегда, хотя как налогоплательщик он так и остался на долгое время приписанным к староконстантиновскому кагалу. Мошко решил сделать все возможное, чтобы избежать незаслуженного, как ему казалось, преследования со стороны «религиозных фанатиков», его соседей по местечку. Попутно Мошко решил обзавестись знакомствами в среде государственных чиновников: Житомир, как мы уже знаем, был центром Волынской губернии и губернской администрации. Бланк заплатил приличную сумму, чтобы перевезти семью в Житомир, и снял там дом, хотя, разумеется, 150 руб. за переезд и 240 руб. за дом, которые он упомянул в жалобе Николаю I, как и многое другое в его письмах властям предержащим, можно списать на его неуемную склонность к вранью и преувеличениям. После 15 лет жизни в съемном доме Мошко купил собственный скромный дом, заплатив за него в 1825 г. около 125 руб.

Житомир не изменил Бланка. Здесь, в Житомире, Мошко принял решение свести счеты со староконстантиновскими жителями и отомстить им за унижение, страдания и финансовый ущерб — пока что морально, но дойдет, он верил, и до материальной стороны дела. Однако осуществить это намерение было непросто: у Мошко не было ни требующихся средств, ни заметного общественного положения, чтобы воплотить свой мстительный замысел. Кроме того, Мошко прервал давно налаженные связи с торговыми партнерами и так и не обзавелся знакомствами в среде авторитетных деятелей местной православной и еврейской общины. Единственное, что ему оставалось, это искать защиты у государства, примазываясь ко всему, что было связано с государственной властью — политическому официозу, православию, русификаторской идеологии властей.

Однако на этом пути была серьезная помеха: мадам Бланк, Мошкина жена. Мирьям не разделяла отвращения своего мужа ко всему еврейскому, как позже оправдывался сам Мошко, и всячески препятствовала его обращению к православной религии. Мошко решил, что все те надежды, которые ему не удалось осуществить в отношении самого себя, он поможет осуществить своим сыновьям. Мошко предпринял ряд смелых шагов, на которые мало кто из евреев решался в то время. У Мошко было два сына: Абель и Израиль. Он не стал подыскивать для них еврейскую школу и не нанял им частного учителя. Вместо этого он записал их во вновь открытое поветовое училище. Для евреев Староконстантинова и Житомира, знавших Бланков, это был открытый вызов. Новооснованные государственные школы были предназначены для христианского населения, в них преподавался Закон Божий, и в них записывались в подавляющем большинстве своем ученики православного исповедания. Евреи же начали записывать детей в государственные школы только 30–40 лет спустя и при совершенно других исторических обстоятельствах.

Мошко конфликтовал не только со своей общиной, но и со своей родней. С сыновьями он рассорился. Абель, старший сын, в ноябре 1816 г. женился на некоей Малке Потце (очень сомнительно, что это взаправдашняя фамилия, слишком неприлично она звучит на идише). Некоторое время спустя после женитьбы Мошко как-то зашел домой к сыну. Абеля не было, но Малка была дома. Она мягко напомнила тестю, что тот обещал сыну денег в связи с женитьбой и до сих пор не дал. Мошко ответил в обычной для него хамской манере. Малка ответила тем же. Последовала ссора. Услышав крики, сбежались любопытствующие соседи. Вернулся домой и Абель. Пока Мошко распекал Малку, кто-то сзади его стукнул. Какой-то еврей, старьевщик, указал на Абеля. Мошко сгоряча подал на сына в суд за побои и отправил соответствующий донос губернатору: сына, естественно, арестовали. Через десять дней Мошко раскаялся в своем поступке, потребовал в очередном послании губернским властям отпустить сына из-под ареста и подал новое прошение прекратить дело, так как его сына, по заверению Мошко Бланка, оклеветали.[36]

Это дело и подобные ему судебные тяжбы с участием Мошко весьма показательны, а для нашей истории они важны еще и как богатый, характеризующий Бланка материал. Мошко принимал поспешные решения, доверял сомнительным лицам, мог из-за пустяка отправить родственника в тюрьму, а затем, поостыв, прилагал чрезвычайные усилия, чтобы повернуть колесо правосудия в обратную сторону. Он вел себя неразумно и буйно. По-видимости, волынский губернатор был немало удивлен, получив подписанный Бланком иск, но удивился еще больше, когда Мошко вновь обратился к нему с прошением закрыть дело. Озадаченный губернатор отправил бумаги в Волынский суд: мол, проверьте, насколько обоснованы требования Бланка, и выясните, что за люди эти Бланки. Суд опросил 12 жителей Житомира и получил от них положительные характеристики. Однако суду было известно, что Бланки в Житомире недавно, поэтому опрошены были также жители Староконстантинова, которые давно и хорошо знали Бланков. 12 староконстантиновцев дали Бланку отрицательную характеристику. Они утверждали, что Мошко — дрянь человек и недостойный еврей: он замешан в преступной деятельности, пойман на воровстве и обвинен в блудодеянии. Мы не знаем, была ли это очередная попытка староконстантиновских евреев опорочить Бланка — или в этих характеристиках есть степень достоверности.

Как бы то ни было, городской магистрат Житомира решил, что Бланки люди сомнительного поведения и предложил либо отпустить Абеля Бланка под залог, либо сослать обоих — Мошко и Абеля Бланков — в Сибирь на поселение. После долгих хлопот Абель был отпущен, а Мошко пришлось заплатить 50 рублей ассигнациями за возбуждение и внезапное прекращение дела — другими словами, за то, что он ввел суд в заблуждение. Суд также заставил Мошко подписать обязательство впредь не писать бессмысленных жалоб губернатору.

Какими бы дикими и необузданными ни были поступки Мошко, у него был далеко идущий план, касавшийся его сыновей. Переезд из Богом забытого Староконстантинова в восхитительный Житомир помог ему в осуществлении этого плана. Весной 1820 г. в Житомир по служебной надобности приехал сенатор, статский советник Дмитрий Осипович Баранов. Баранов был известен как просвещенный русский чиновник, который верил, как вокруг него верили только либерально мыслящие люди, что крещение — лучший способ ассимилировать евреев в русскую среду. В отличие от своих более консервативных сослуживцев, которым эта идея представлялась отталкивающей, Баранов полагал (вослед европейским просветителям вроде Христиана Вильгельма фон Дома), что евреи в социальном смысле люди бесчестные, но в глубине души добрые и неиспорченные, потому заслуживают приобщения к христианству. Конечно, Баранова не следует ставить в один ряд с французскими просветителями вроде маркиза Мирабо, аббата Грегуара и графа де Клермон Тоннера, для которых постепенная интеграция евреев начиналась с аккультурации и огосударствления — и только в далекой перспективе предусматривала их обращение в католичество. Как типично русский просвещенный бюрократ, Баранов полагал, что крещение как раз начальная стадия еврейской интеграции.

Баранов приехал в Волынскую губернию с инспекцией. В первую очередь его заботил вопрос о недоимках: еврейские общины Волыни задолжали государственной казне. Мы не знаем, каким образом Мошко Бланку удалось с ним встретиться — это была непростая задача в то время, если принять во внимание разделявшие Бланка и Баранова общественные, религиозные, языковые и культурные перегородки. Не имея документальных свидетельств, мы, тем не менее, вполне можем вообразить, что Бланк написал Баранову, попросил о помощи и в очередной раз изобразил себя прогрессивно мыслящим евреем, которого незаслуженно преследуют его сородичи. Мошко, по-видимому, изъявил желание воспитать сыновей в духе господствующей религии, дать им хорошее русское образование и полезную профессию. Подобные доводы можно найти в письмах Мошко Бланка губернскому и столичному начальству 30–40-х гг. Возможно даже, что Бланк прибег к приему, которым обычно пользуются осведомители в надежде завоевать доверие: пообещал открыть Баранову глаза на злоупотребления и произвол волынских евреев в обмен на его поддержку. Если все так и случилось, Бланки встретились с Барановым в Житомире и убедили сенатора согласиться с планом Бланка-отца дать сыновьям русское образование. Баранов между тем — и мы это знаем достоверно — обратился к высоким сановникам в Санкт-Петербурге, прося их помочь в устройстве двух сыновей Бланка.