Разбойник - Александр Логинов

Услышав про вероломство Газана, Джан-ходжа словно с цепи сорвался и уговорил воеводу преследовать Газана. Разбойников переняли, но те, побросав повозки с добром, бросились наутек. Лошади у людей Газана свежие, а у урусов[7] лошадки от усталости валились с ног. Джан-ходжа в сердцах порубил пленников, которых они смогли спешить с коней стрелами. Джан со злости, что упустили Газана, лично покрошил всех пленных в капусту.

Вот собственно и все. Да, добро татарское прибрали к рукам. Все доставили в целости и сохранности.

– На кой мне ваше барахло? – заорал князь на слова воеводы.

Обнажив саблю, Андрей буйствовал, рубя палатки, повозку, и в довершение одним ударом отрубил голову ни в чем не повинной кобыле.

– Тридцать пудов серебра! Двадцать пудов золота! И ты мне говоришь, что не смог вернуть казну назад? – Красная пелена застелила взор князя, глаза метали молнии, сабля описывала круги в опасной близости от толстой шеи воеводы. Лука Фомич спокойно стоял, не шевелясь. После той памятной битвы с князем случилось неладное, словно бес вселялся в государя. В порыве ярости князь становился необычайно силен, пожалуй, лишь один Данила мог совладать с князем, когда тот буйствовал.

Боевой молот сбил князя с ног, урман бросил свой молоточек точно в цель – аккурат в зерцало князя. Лука метнулся к государю, подхватывая тело и удерживая бьющегося в конвульсиях князя.

– Воды! Быстро! – громко крикнул Лука Андрея окатили холодной водой, раз, другой.

Князь закатил глаза и рычал, словно зверь, с пеной у рта.

– Плетку! – зарычал воевода, удерживая князя.

Андрею раскрыли рот и вставили туда оплетенную кожей костяную рукоять плетки, чтобы не прикусил князь язык.

– Говорил тебе, бес вселился в государя, – зашептал Кузьма воеводе. – Изгонять треба.

– Свят! Свят! Свят! – Михайло Романович часто-часто крестился. Услышав про казну, купец понял, что попал аки кур во щи. Он невольно стал свидетелем страшной тайны, и не факт, что его оставят в живых. Мертвецы не болтают лишнего. Они вообще молчат, как рыбы.

Ноги сурожанина помертвели, подкосились, и он проклял тот день, когда впервые увидел князя и согласился на его посулы. Купец, храбро бившийся с татарами и стоявший насмерть, защищая свое добро, чуть не обделался, когда воевода направился в его сторону с обнаженным кинжалом.

Михайло Романович судорожно завертел головой в разные стороны, ища путь к бегству, вот только куда бежать?

– Забудь все, что видел и слышал! – сказал воевода, нависая, словно скала, над купцом. – Хоть слово скажешь лишнего – найду и шкуру сдеру. Живьем. Понял меня? – тихим голосом озвучил угрозу Лука.

Луку совершенно не волновала судьба пропавшей казны, страх и слова сурожанина он отнес к неосторожной реплике Кузьмы. За связь с дьяволом князь мог поплатиться животом, а это не входило в планы ушкуйника. Ведь только жить по-человечески стали. Он – походный воевода и боярский сын, имеет поместье, усадьбу, в которой добра разного столько, что не у каждого князя сыщешь. И рисковать Лука не собирался – надо будет, прирежет купца не дрогнувшей рукой. А вот с бесом нужно что-то делать. Вернее, что конкретно нужно сделать, Лука знал. Князь – обыкновенный берсерк, каких немало рождает новгородская земля. Раньше таких много было, но и теперь хватает.

Теперь Лука уверен полностью в том, что князь не самозванец. Наш он – природный варяг. Ярыми становились многие бойцы, можно впасть в боевой транс, но то, как делает это князь – родовая тайна рюриковичей. Князь – семя Рюриково, но об этом молчок. Главное – победить беса и заставить его служить князю. И сделать это нужно не откладывая, иначе бес возьмет верх над князем. Тогда беда будет. Зальет князь всю Русь потоками крови.

Неправда, что древние боги не ладят с христианским богом. Вполне себе живут мирно. Перуну Молниерукому не нужны овцы, ему подавай воинов, сильных духом и телом. Древний бог жив – пока бьется сердце его последнего воина. Воинов хватает. Вот когда их не станет, не совладать Руси-матушке с ворогами. Один Христос не справится. Христианский бог это понимает, потому не обижает старых богов, все праздники старых богов чтит новый бог со всем уважением к ним.

– Собираемся, – Лука зычным голосом отдал команду.

Боярину не спалось. Неспокойно на душе. Вострый кнут привык доверять интуиции. Поднявшись со шкуры, брошенной на охапку прошлогодней травы, боярин подобрал шкуру и отправился к воде. Лодка стояла на месте. Большинство воинов спали на берегу. На корабликах осталась сторожа, и только.

– Что, не спится? – старый приятель появился абсолютно бесшумно из ночной мглы.

– Да вот, Лука, неспокойно на душе. Пойду на струг, – бывший митрополичий боярин поделился предчувствиями с товарищем. – Ты бы, Лука, удвоил сторожу на кораблях. Мало ли чего.

Лука Фомич внимательно посмотрел на друга, но ничего не сказал. Воевода исчез так же бесшумно, как появился. Только что он был тут, а вот его уже и нет.

Новгородец отнесся к словам старинного приятеля со всей серьезностью. Бывает такое – люди чувствуют беду, особенно старые, умудренные опытом воины. Кто-то скажет – интуиция, а Лука знает точно – сердце вещает. Боги всегда дают знаки. Просто не каждый их распознает. Лука поднял спящих воинов, усилив охрану кораблей.

Боярин дремал, удобно устроившись на ворохе барахла, наваленного поверх сундуков с церковной казной. Идея отправить казну в Царьград без сильной охраны, полагаясь лишь на дружину неизвестного ему князя, боярину изначально не понравилась. Но с приказами не спорят. Боярин подчинился. Размышляя над превратностями судьбы, он не думал, что судьба приведет вновь в Царьград, где боярин провел несколько счастливых лет, служа в личной охране принцессы. Где-то там в далеком Константинополе остался его сын. Ему сейчас поди двадцатый год пошел – муж взрослый. Сын регулярно писал письма, все собирался приехать, проведать отца, но империя испытывала трудные времена, и сын считал своим долгом оставаться там, где он нужен. Судьба подарила шанс увидеть сына, прижать кровиночку к груди. Законных сыновей у боярина не было, жена умерла во время мора, будучи на сносях, а второй раз жениться боярин не сподобился. Холопки рожали с завидной регулярностью, но сыновей бог боярину больше не дал. Наказал за совершенный грех. Так уж полюбилась боярину одна замужняя ромейка, что Вострый кнут взял грех на душу – сделал ее вдовой. От мук содеянного потом и ушел из мира. Вот только мир его не отпускал, не давал покоя. Искупить грех молитвою – дело нехитрое, а вот благими делами на благо Руси, кровь свою пролить за веру Христову – дело богоугодное.

Вдруг в тишине раздалось тихое бульканье. Этот звук боярин ни с чем не спутает. Звук вскрытой глотки. Абсолютно бесшумно он потянулся за ножом. Замер, обхватив рукоять засапожника. Точно, кто-то крался по доске правого борта. Боярин осторожно, очень медленно вынул нож из голенища сапога. Над ним нависла тень полуобнаженного человека, сквозь прикрытые веки боярин не столько видел, сколько чувствовал ауру убийцы.

Человек замешкался на секунду, выбирая, куда воткнуть свой кривой кинжал: в сердце или глотку перерезать… Нагнулся над спящим, чтобы сподручней было зажать рот умирающему, и в этот момент его обнаженную грудь обожгла адская боль, ноги налились тяжестью, и жуткий холод сковал конечности. Обмякшее тело упало на воеводу.

Боярин быстро скинул мертвеца в реку, тело ушло под воду с громким всплеском.

– Ратуйте! – над водной гладью реки голос Вострого кнута прогремел, как гром среди ясного неба.

Воевода был уже на ногах, сабля с тихим шелестом покидает лагалище и, описав широкую дугу, опускается на шею перевалившегося на борт врага, отсеченная голова скатывается но дно струга, а мертвое тело плавно опускается в холодную воду реки.

Боярин успел заметить, что берег осветили сотни горящих стрел, поднявшихся ввысь, но разглядывать, что там и как, у боярина времени не осталось. На борт струга с облепивших кораблик лодок посыпались вороги с острыми саблями. Отец Филарет вновь стал Вострым кнутом, чье имя во времена не столь отдаленные наводило ужас на врагов. Боярин просто отдался стихии боя, отражая вражеские клинки, отвечая на сыпавшиеся удары столь стремительно, что у противника не было шансов остаться живыми. Вот только одно но… На борт струга теперь лезли одоспешенные ордынцы. Не татары-казаки, не голь перекатная, промышлявшая купцами, а самые настоящие воины в полном доспехе. Оттого большинство ударов кривой сабли боярина успешно гасили крепкие доспехи ордынцев. Боярин умудрялся балансировать на узкой доске, идущей вдоль борта струга. Повсюду, куда ни глянь – идет отчаянная сеча. Татары поначалу были обескуражены количеством встретивших их воинов, но первая растерянность прошла, и они, повинуясь приказам десятников, усилили натиск. Огромный воин с топором в одной руке и круглым щитом в другой встал перед боярином после того, как Вострый кнут пинком подсек ноги татарина, пытавшегося устоять на скользкой доске. Струг сильно накренился на левый борт из-за большого числа ворогов, забравшихся на кораблик, чудом еще не перевернувшийся. Боярин даже не стал рубить руки незадачливому бусорману – экономил силы, просто подсек тому ногу, и тело в тяжелом доспехе отправилось за борт кормить рыб.