Альманах «Бесконечная история» - Александр Свистунов

– Как же я буду без тебя?

– У тебя теперь есть Рю. Да и потом я еду всего на полгода, что остались мне до окончания. Так что скоро вернусь, и все будет по-прежнему.

Вечером Йоко провожала Юми на вокзал. Сестры не сдерживали слез- расставание в такую минуту, после всего, что свалилось на них, было тяжелым испытанием. Поезд прибыл. Стоянка была недолгой – всего пять минут, но и их хватило, чтобы Юми успела оставить в вагоне свои вещи и выйти на перрон, чтобы проститься с Йоко. Они обнялись на прощание уже перед самым отходом состава. Йоко направилась к выходу в город, как вдруг… скрип тормозов и дикий крик толпы заставили ее обернуться. Рельсы были в крови. Юми лежала навзничь перед поездом, но только до пояса. Нижняя ее часть была под локомотивом. Она истекала кровью. Она умерла. Йоко бросилась бежать.

Войдя в дом, она закричала:

– Любимый! Я сделала это! Юми больше нет! Никто больше не помешает нам…

Пройдя по комнатам, она не обнаружила Рю. Но куда он мог деться?

– Рю! – позвала она. Никто не откликался. Вышла в сад – там тоже никого не было. Исходила весь дом и не переставала кричать:

– Рю! Рю! Отзовись! Где же ты, Рю?! Рю!

Так она кричала всю ночь. Утром она поняла, что он не вернется. Но все еще продолжала бормотать его имя. И даже когда полиция ворвалась в дом и инспектор встал перед ней в полный рост, она все еще говорила одно только слово:

– Рю! Рю! Рю!..

Мы с замиранием сердца слушали Такеши, и только я решился задать ему один вопрос:

– Но откуда Вы узнали эту историю, Такеши-сан?

– Я тогда работал в полиции. Мы получили письмо от Юми, которое она написала и бросила в почтовый ящик незадолго до гибели. В письме она написала, что на месте пожарища, в котором погиб ее отец, в тот же вечер нашла вакидзаси. Это натолкнуло ее на мысль. Потом был убит священник, которого наняла мать, чтобы он изгнал дух Рю из их семьи. Потом Химико и Сора. А дальше… – Такеши достал из-за пазухи свернутый лист бумаги и стал читать:

«…Вечером же мы с Йоко сели за стол и она принялась мне рассказывать о том, что планирует жить здесь вместе со мной и с Рю. При этом она все время смотрела в пустое место за столом, где он якобы сейчас сидел. Но на этом месте никого не было. Я испугалась, что сестра сошла с ума и попыталась выбежать в сад, но там было так много змей, что мне пришлось вернуться. Я поняла, что мне не уйти, и стала говорить с сестрой. Я поняла, что сестра моя больна и оттого мне опасно находиться с ней рядом. Сказавшись, что лучше бы мне было закончить учебу в Университете Токио, я добилась разрешения поехать в наш дом в Эдо, куда сейчас и отбываю, а Вас прошу только об одном – позаботьтесь о сестре. Неизвестно, каких бед она еще натворит, оставшись одна в этом треклятом доме…»

Свеча Такеши потухла сама – но мы еще долго сидели, словно прикованные к своим стульям.

Николай Романов

1993

Война окончена – мятежники снова стали нашими согражданами.

Генерал Улисс Грант

Я убрал пустую бутылку под стол, и мы налегли на салатик.

Колян молотил зубами громче, чем верещало радио. Да, хомячить и трепаться у него природный талант. Если и слопает меньше, чем обычно, то наплетёт с три короба, это уж точно. Фантазёр, как из песни. Стрижка под ноль. Машину водить не умеет. Тучный или худой, добрый или не очень – в зависимости от времени года. Вот я его, собственно, и представил.

По правую руку от меня сидел Сержант. Нет, он не в звании, даже рядом не ходил. Где он, и где армия? Уж я-то его знаю, с первого класса вместе лазили по дворам и стройкам. А Сержантом называли потому, что Сергей. Это я ещё в школе придумал. Сам он здоровый, как бык, и спокойный, как тюлень. Авторитет приобретал в любой компании, как только появлялся. Стоял, как Маниту, и сурово молчал. Малознакомые товарищи сразу проявляли уважение к загадочной фигуре и держались стороной.

Мы, кстати, у него на кухне и сидели. А женщин с детьми в комнату отправили. А, нет, стоп. Они же на даче. Наши половины на даче, точно. И телефоны мы предусмотрительно вырубили. Не дали бы они нам так славно зарядиться. Впрочем, мы ещё не зарядились. Только начали.

Короче, стол с закусками мы делили на троих. Я, Колян и Сержант. Вроде понятно всех описал, не запутаетесь. Для полного состава не хватало Шурика. Но Шурику, кстати, хватало и без нас. Ему только на пользу пропустить пару встреч. Вот уж кто из нас неудержимый. Большой, добрый и хороший. О нём и говорим.

– Шурика давно видел? – спрашиваю.

– О, кстати, – Колян оживился. – Шурик. Звонил мне недели две назад. Прощался опять – всё как в кино. Я, значит, сплю, вдруг трезвон на весь дом. Я ему – даров, сто лет, всё такое, когда уже увидимся? А он – нет, братан, больше никогда.

Сержант многозначительно хрустнул второй пробкой, горлышко звякнуло по бортам рюмок.

– Сколько? – перебил он Коляна. Тот-то всё время по половине опрокидывал. Утверждал, что принципиально.

– Всё, – мой друг внимательно смотрел, чтобы прозрачный уровень остановился ровно посерёдке.

– Всё не влезет, – лаконично ответил Сержант и взглянул на меня.

– Насыпай, краёв что ли не видно? – я без предрассудков.

– Вот, – продолжил Колян. – Говорит, что жизнь подошла к финалу, и он решился. Звонит мне, типа, правду рассказать, чтоб люди потом узнали. Мол, у него ружьё, полный багажник водки, и мчится он на Кремль, прорываться будет. Но, говорит, скорее всего не прорвётся. Думает, что ОМОН его на подходе застрелит.

– На своей «Волге» поехал? – спросил Серёга.

– Да. На ней. Наверно. Не суть. Я его, понятно, стараюсь вразумить. Мало ли что в голову посреди ночи приходит? Вдруг и правда рванул куда-нибудь. Пропадёт, надо тормозить парня. Минут сорок я его останавливал и пытался назад развернуть. Увещевал, просил, объяснял, детство вспоминали. А тот, ни в какую – всё, Кремль за поворотом, сейчас стрельба будет! Лечу, говорит, под двести! Навстречу судьбе.

– На «Волге»? Под двести? – уточнил Сержант.

– Ну, он её сам собирал, может и под триста разогнать. Хотя, вряд ли. Ну вот, сижу я, значит, провожу психотренинг, спасаю жизнь друга, а этот перец мне вдруг – «Колян, какой ты хороший. Люблю вас, братья. Ладно, никуда не поеду». Я чуть трубку не уронил, он, оказывается, даже из дома не выходил! Накушался в хлам, пригрезилось что-то в ночи, он и позвонил потрепаться. Захватчик, блин.

– Да, – говорю. – Что ты Шурика не знаешь? За то и любим. А кто не чудит?

– А я вообще-то политику не очень, – углубил тему Сержант. – Депутаты, коммунисты, демократы… В девяностых задолбали. Толку ноль от всей этой политики.

– Не, была у меня одна интересная история с политикой… – Колян добавил в пустую пиалу домашних солёных грибов из литровой банки. Лена, Серёгина супруга, отлично их закатывала. На столе полно её кулинарных чудес. Мы сами только картошки отварили, да зелень помыли. Остальное – её чудеса.

Мы обновили ёмкости, и он продолжил.

– Заканчивался девяносто третий год. Да, хорошо помню – мне шестнадцать, уже совсем большой, бросаю курить и весь такой в ожидании взрослых жизни. «Свит секстин», как в песне. Помните, что с политикой и прочими телевизорами творилось? Да всё то же, что и сейчас. С одного бока – Грузия с Абхазией, осетины с ингушами, Карабах. Жесть сплошная. Люди мрут, а из ящика – ля-ля-фа, лимбо-бимбо и упала шляпа.

– Не, я в то время «Сектор» слушал, – говорю.

– Во, оно самое. Как там у классика? «Мы согласны жить в общагах, нам не надо ни хрена, И любой мы жизни рады, только б не пришла война». Но имели мы и «нихрена», и войну со всех сторон. Что с другого бока подгорало? Чехия? Пардон, Чехословакия? С Югославией.

– И Ангола, – сурово добавил Сержант.

– Да, – задумался Колян. – И Ангола тоже. Ангола, Никарагуа, там всегда неспокойно. Так вот, помните тему с Белым домом, танками, захватом телецентра в Останкино? Так вот, я там был. Прям в гуще событий. Такое сейчас расскажу – волосы дыбом встанут. Вон – у меня аж мурашки по коже, как от любимой песни. Сейчас мяска добавлю и расскажу.

– Валяй.

– Не помню, в каком я тогда классе учился. Одиннадцатилетку же вводили, все через год перескакивали. Из пятого в седьмой, например. Хотя, это, в принципе, не важно. В школу я всё равно не часто захаживал. Гораздо веселее гулялось по городу. Бродил днём и ночью по центру столицы, как по парку аттракционов. Городок бурлил, на каждом шагу сплошные митинги и демонстрации. В киосках пестрели плакаты с голыми бабами; панки, как обычно, куда-то шли по плану; бабки размахивали журналами «Огонёк», как хоругвями.

Деловые люди, конечно, хватку не ослабили – капусту в конторах рубили. Но основной электорат шарился в рабочее время по улицам. Горячие сердца в очередной раз требовали перемен на свою задницу. Куда ни глянь – у все беда и нет денег. Дамы среднего возраста на сплошном нерве. Мужики такие серьёзные, с правдой жизни в глазах. Проходя мимо, могли и плечом ткнуть. И зыркнуть так предупредительно, типа «чувак, не сокращайся». Понятная философия, театр мимики и жестов.