Запретные удовольствия - Мисима Юкио

Бывший князь Кабураги увидел Сунсукэ и по-европейски протянул ему руку. Другой рукой он теребил одну из пуговиц своего костюма. Слегка наклонив голову, он с широкой улыбкой произнес: «Го кигёи ё! Здравствуйте!» Со времени учреждения налога на имущество снобы незаконно присвоили себе такое приветствие, в то время как средний класс по какой-то глупой склонности избегал его полностью. Так как коварство было внешним свидетельством благородного высокомерия князя, его «го кигён ё» производило совершенно естественное впечатление на того, кто его слышал. Короче говоря, посредством благотворительности сноб становится откровенно бесчеловечным, посредством криминала дворянин становится откровенно человечным.

Однако во внешности Кабураги было нечто отталкивающее, похожее на пятно на одежде, которое не выводится, не важно, сколь часто его пытаются свести, смесь пораженческой слабости и наглости. Вместе с таинственным, глубоким, сдавленным голосом это производило впечатление тщательно отрепетированной естественности…

Внезапно Сунсукэ обуял гнев. Он вспомнил грязный шантаж четы Кабураги. Определенно, у него не было причины быть обязанным Кабураги из-за того, что тот вежливо с ним поздоровался [22].

Старик едва ответил на приветствие, но подумал, что это как-то по-детски, и решил исправить положение. Сунсукэ поднялся с дивана. Кабураги, увидев, что Сунсукэ встает, отступил на пару шагов по полированному полу, словно танцуя. Тут он вспомнил, что давно не видел одну из присутствующих дам, и поприветствовал её. Сунсукэ теперь некуда было идти. Госпожа Кабураги тотчас же подошла к нему и повела к окну.

Обычно она не была склонна к многоречивым приветствиям. Она двигалась быстро, правильные складки её кимоно волновались вокруг щиколоток. Когда она стояла перед окном, в котором ясно отражались лампы, освещающие холл в наступивших сумерках, Сунсукэ удивился, что ни одна морщинка не портит красоту её кожи. Госпожа Кабураги, однако, была изобретательна в выборе нужного ракурса и правильного освещения и использовала это в своих интересах.

Госпожа Кабураги не стала касаться прошлого. Она и её муж действовали, учитывая человеческую психологию – если не показывать замешательства, смущение обязательно почувствует другая сторона.

– Вы хорошо выглядите. По сравнению с вами мой муж кажется стариком.

– Хотелось бы и мне тоже постареть, – сказал шестидесятипятилетний писатель. – Я все еще совершаю множество присущих юности неблагоразумных поступков.

– Что за гадкий старикан! Вы так и не избавились от романтики, верно?

– А вы?

– Да как вы смеете! Мне еще жить да жить! Что же касается сегодняшнего жениха… Вы бы послали его ко мне на обучение месяца на два-три, прежде чем женить, чтобы они с этой девочкой, его невестой, поигрались «в дом».

– Что вы думаете о Минами как о женихе?

Когда Сунсукэ небрежно бросил этот вопрос, его глаза внимательно следили за выражением лица женщины. Сунсукэ был абсолютно уверен, что, если её щека хоть немного дрогнет, если у неё появится хоть малейший блеск в глазах, он не упустит возможности заметить это, усилить, расширить, обозначить, довести до высшей степени непреодолимой страсти. В общем, писатель делает именно это: он — гений в разжигании страстей в других людях.

– До сегодняшнего дня я ни разу его не видела. Хотя сплетни слышала. Этот молодой человек гораздо красивее, чем я полагала. Но когда двадцатидвухлетний красавец берет в жены такую неинтересную невесту, которая так мало знает о жизни, я предвижу довольно избитую любовную историю, и меня она удручает все больше и больше.

– А что говорят о нём приглашенные им гости?

– Только о нём и говорят. Хотя одноклассницы Ясуко зеленеют от зависти и ищут пороки. Но все, что они могут сказать: «Это не мой тип!» Я не нахожу слов, чтобы описать улыбку жениха. Эта улыбка полна благоухания юности.

– Как насчет того, чтобы отметить это в вашей поздравительной речи? Кто знает, вдруг будет какая-то польза. Этот брак, в конце концов, вовсе не рэнай-кэккон [23], который стал так моден в наши дни.

– Все равно, именно за такой они его нам и выдают.

– Ложь. Эта свадьба – самая что ни на есть благородная. Женитьба послушного сына.

Взгляд Сунсукэ пробежал по заставленному стульями углу холла. Там сидела мать Юити. Пудра, толстым слоем лежащая на её оплывшем лице, не давала определить возраст этой женщины. Она изо всех сил старалась улыбаться, но распухшее лицо мешало этому. Её щёки все время подергивались, словно от тика.

Это был последний счастливый момент в её жизни. «Счастье такое безобразное», – подумал Сунсукэ. В этот момент мать Юити провела рукой, на которой сверкнуло старомодное бриллиантовое кольцо, по своему бедру. Возможно, она говорила, что ей нужно помочиться. Женщина средних лет рядом с ней в платье европейской расцветки наклонила голову и что-то прошептала, потом подала руку и помогла матери Юити подняться. Они пошли через толпу, обмениваясь приветствиями с гостями, и проследовали в коридор в направлении туалетов.

Когда Сунсукэ увидел это распухшее лицо так близко, ему вспомнилось мертвое лицо его третьей жены, и он содрогнулся.

– Такое в наши дни не часто увидишь, – холодно заметила госпожа Кабураги.

– Устроить вам как-нибудь встречу с Юити?

– Это довольно нелегко сразу после свадьбы, не так ли?

– Что, если… когда он вернется после медового месяца?

– Обещаете? Мне бы хотелось основательно побеседовать с этим женихом.

– У вас нет предвзятых представлений о браке, не так ли?

– О браках других. Даже мой брак не принадлежит мне, это брак другого человека. Я не имею к нему никакого отношения, – ответила эта хладнокровно мыслящая дама.

Обслуживающий персонал по сигналу принялся звать гостей к столу. Толпа, состоящая почти из сотни гостей, хлынула в едином порыве в одну из столовых в главном здании. Сунсукэ усадили за стол вместе с почетными гостями. Старый писатель горько сожалел, что со своего места не мог наблюдать за смущенным выражением, которое запечатлелось на лице Юити с момента начала церемонии. Чуткие зрители сказали бы, что темные глаза жениха, определенно, были гвоздем программы всего вечера.

Хироэн [24] продолжалось без каких бы то ни было заминок. Согласно обычаю, жениху с невестой стали аплодировать, когда они поднялись со своих мест. Пара, исполняющая обязанности накодо, усердно помогала этим уже ставшим взрослыми, по ещё сохранившим детскость новобрачным. У Юити возникли большие затруднения с галстуком, и ему пришлось перевязывать его несколько раз.

Юити и сват-накодо стояли у входа рядом с автомобилем, предназначенным для молодых, поджидая Ясуко, которая замешкалась с приготовлениями. Сват, бывший кабинетный министр, настоятельно предлагал Юити выкурить сигару. Молодой жених неловко прикурил и окинул взглядом улицу.

Им не хотелось ждать в машине, так как было слишком жарко, а они немного опьянели от выпитого вина. Поэтому мужчины прислонились к автомобилю, который время от времени освещался фарами проходящих машин, и праздно болтали.

– Не беспокойся о матери, – сказал накодо. – Я присмотрю за ней, пока вы в отъезде.

Юити с радостью услышал эти добрые слова от старого друга отца. Хотя он считал, что стал совсем жестокосердным, но все еще питал сентиментальные чувства к своей матери.

В этот момент стройный мужчина, не японец, перешел тротуар, выйдя из здания напротив. На нём был костюм цвета яичной скорлупы и светлый галстук-бабочка. Он подошел, видимо к собственному «форду» последней модели, припаркованному на улице, и вставил ключ. Пока мужчина проделывал все это, за его спиной появился молодой японец и стоял некоторое время на каменных ступенях, осматриваясь. Он был одет в лёгкий двубортный костюм в клетку, явно сшитый на заказ. Его галстук пронзительного желтого цвета был виден даже в темноте. Его масленые волосы блестели, словно сбрызнутые водой. Юити посмотрел снова и содрогнулся. Это был тот самый молодой официант, которого он заприметил несколько дней назад.

Европеец позвал юношу, который с легкостью запрыгнул на переднее сиденье. Его товарищ присоединился к нему, скользнув за руль, и громко хлопнул дверцей.

– Что случилось? – спросил сват. – Ты бледный как полотно.

– Да, полагаю, я не привык к сигарам. Выкурил всего чуть-чуть, но чувствую себя ужасно.

– Это плохо. Дай её мне.

Сват положил горящую сигару в серебряную коробочку и защелкнул крышку. Этот звук снова заставил Юити вздрогнуть. В этот момент среди толпы провожающих у входа появилась Ясуко в дорожном костюме и кружевных перчатках.

Молодожены отправились на Токийский вокзал на машине. Там они сели в поезд, отправляющийся в семь тридцать в город Нумадзу через Атами [25] – пункт их назначения. Счастье Ясуко было столь велико, что она едва отдавала себе отчет в своем поведении, отчего Юити чувствовал неловкость. Его покладистый характер всегда помогал хранить любовь, но теперь он превратился в тонкий сосуд, совсем не предназначенный для столь быстроиспаряющейся субстанции. Его сердце походило на темный склад, заполненный церемониальными предметами обихода.