Дела семейные (сборник) - Ирина Велембовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да не тарахти ты, ненормальная! – приказала Аня. – Говори, что тебе сделать надо. Может, в аптеку или куда?
Лида хохотала и слушать не хотела.
– Аня, ты меня не выдашь? Я вчера с парнем одним в Дом культуры «Правды» проперлась. Билетов не было, а он контролерше говорит: «Посмотрите, ведь девушка – инвалид!..» Ну и пропустили. Симону Синьоре видели.
Аня решила спросить:
– Слушай, а кто это сосед твой?
– Николай Егорович, что ли? Да он мастером на номерном заводе работает. А что, он, наверное, жаловался, что у Дядькиной шуму очень много?
Аня покачала головой.
– Глаза у него какие-то разные…
– Один свой, другой стеклянный. Так он ничего мужик. Кушаков-то. Культурный. Книжки читает. И невесту культурную ищет.
Лиде и в голову не приходило, что такая видная женщина, как Аня, может заинтересоваться Николаем Егоровичем Кушаковым: тому уже лет немало, рост всего метр шестьдесят четыре, глаза нет. Только что пальто с каракулем.
– Аня, ты не представляешь, как мне все-таки охота за семилетку сдать! Пошла бы в техникум. А то кому я такая нужна? Сейчас все ученые, все с дипломами!
Через три дня Аня принесла Лиде деньги по листку нетрудоспособности и опять встретилась в коридоре с Николаем Егоровичем.
– Здравствуйте!..
– Добрый вечер, – тихо и любезно сказал Кушаков.
Лида уже угадала в Ане определенную заинтересованность и крикнула:
– Николай Егорович, идите к нам чай пить!
В первый раз Лидин сосед от приглашения отказался. Но когда Аня зашла еще и еще раз, он сдался, пришел и сел с Аней рядом. Она чувствовала, что Лида ему уже о чем-то намекнула. Николай Егорович сидел слева от Ани, ближе к ней своим здоровым глазом, но все равно она видела и другой, неживой, более темный, устремленный все время в одну точку.
– Что бы вам с Аней познакомиться поближе, а, Николай Егорович? – уже в открытую шла Лида. – Она у нас хорошая, общественница.
Николай Егорович робко посмотрел на Аню и сказал тихо:
– Очень буду рад.
Потом Лида нарочно оставила их на время вдвоем, убежала куда-то, припадая на плохо заживающую ногу.
– Пойдемте завтра в театр, – предложил Николай Егорович.
– В какой? – волнуясь, спросила Аня.
Она чувствовала, что пришла ее пора.
За один месяц они с Николаем Егоровичем посмотрели «На дне», «Порт-Артур», «Закон Ликурга» и «Барабанщицу». Ане все очень нравилось. Но особенно ее привлекал Театр Советской Армии: места удобные, помещение замечательное, публика солидная и спектакли более понятные, чем в других театрах.
Все стало непривычно и тревожно. Днем Аня ждала, что Николай Егорович позвонит ей на работу, скажет, куда взял билеты. Потом они встретятся где-нибудь поблизости от Аниного общежития, сядут в троллейбус, он ей высмотрит место, а сам будет стоять около нее. В гардеробе он подержит ей пальто, примет от нее ботики и сразу предложит пойти в буфет: может быть, она после работы не успела покушать? Аня вежливо откажется, они пойдут в партер, сядут в мягкие кресла ряду в десятом – в одиннадцатом, и Николай Егорович тихонько положит ей в руку шоколад. Он все забывает, что она этот шоколад видеть не хочет. В буфет они пойдут в антракте, он там ей купит бутерброды и фрукты, а домой свезет в такси.
Аня уже твердо решила, что выйдет замуж за Николая Егоровича Кушакова. Такого хорошего, вежливого человека вряд ли еще встретишь. Другой уж к тридцати шести годам таких дров наломал! Действительно, Николай Егорович хотя и был человек тихий, внешне незаметный, но держался очень мужественно. Вставной глаз его был страшноват, но к этому можно было привыкнуть. Зато очень хороши были у него зубы, рот был добрый, нос правильный, хороший. Аня очень не любила курносых и губастых.
«Чего уж это я изображать из себя буду? – думала Аня. – Пойду сегодня к нему. Неужели потом бросит?..»
В этот вечер они смотрели какой-то спектакль из мирной армейской жизни. Названия Аня не запомнила, потому что очень волновалась. Она ничем не намекнула Николаю Егоровичу, что согласна на сближение с ним, но он сам все понял. Оба сидели в троллейбусе, опустив глаза.
– Ты открой, посмотри, нет ли кого в коридоре, – сказала Аня, когда они поднялись на пятый этаж.
Обращением на «ты» она как бы окончательно все решила. И, уже меньше волнуясь, вошла за Николаем Егоровичем в его комнату с книжками и цветами на темных окнах. Он помог ей раздеться, потом сам снял свое серое драповое пальто с каракулевым воротником. Одевался он хорошо, но даже Аня заметила, что мог бы одеваться немножко и помоднее для своего возраста, с фантазией, и не носить того, что на многих.
– Жалеть не будешь? – тихо спросил Николай Егорович, когда они оказались лицом к лицу.
– А ты так поступай, чтобы я не жалела, – сказала Аня.
В маленьком Николае Егоровиче она нашла человека ласкового и благодарного. И исполнилась ответного чувства.
Через неделю Аня объявила в цехе:
– Замуж я выхожу, девочки! Правда, на десять лет почти он старше меня, но три ордена у него.
Лида Дядькина, невольная пособница этого брака, рассказывала всем:
– Вы не представляете, девчата, как этот Кушаков в Аньку нашу влюблен! Такого тихонького из себя изображал, по вечерам все дома торчал, и вот попался!
Никто так и не узнал, что именно «изображал» из себя Николай Егорович. Сама Аня уже позже догадалась, что ее муж просто в свое время, будучи холостым, не оказал Лиде мужского внимания. И сознание того, что Николай Егорович предпочел ее, двадцатишестилетнюю мать-одиночку, совсем молоденькой и бездетной Лиде, заставляло Аню гордиться собой, своей солидностью, своим серьезным и ответственным характером. Но Лиде Дядькиной она решила не слишком доверять и в комнату к ней мужа одного не пускала.
– Не дождалась ты комнаты, Доброхотова, – сказал начальник цеха, узнав, что Аня уже перебралась из общежития к мужу. – Ну ничего, мы тебе отдельную квартиру со временем дадим.
На Восьмое марта Аня привела Николая Егоровича с собой на фабрику, на вечер. На нем был темный костюм с орденской колодкой, рубашка с твердым белым воротничком. Всем он очень понравился, все сделали вид, что и не заметили его разных глаз. Швы на щеке Аня ему немножко запудрила и соорудила из его светлых вялых волос подобие модной мужской стрижки.
– Ты, Коля, улыбайся почаще, – посоветовала она, – тебе улыбка очень идет.
Теперь вместе с замужеством к Ане пришел новый интерес – театр. Больные и пенсионеры ей уже порядком поднадоели, и она попросила, чтобы ее с соцбытсектора перекинули на культуру. Сама она с Николаем Егоровичем каждую неделю регулярно ходила в театр. На следующий день после спектакля, стоя за аппаратом, из которого ползли завернутые в бумажку карамели, Аня пересказывала своим подругам содержание спектакля. Правда, у нее получалось так, что все до единой пьесы держались на остролюбовной ситуации. Даже «Оптимистическая трагедия». Но тем большим успехом пользовались у карамельщиц эти пересказы.
– Ты бы, Аня, и нас сводила на эту постановку. Организовала бы.
– Да обязательно организую, – обещала Аня. – Нельзя же, девочки!.. Так театр много дает!
Благодаря Ане карамельщицы ходили на «Марию Тюдор», на «Квадратуру круга», на «Жизель». Накануне советовались, кто что на себя наденет, чтобы друг друга не повторить и в то же время исходя из реальных возможностей каждой.
Потом дело было поставлено и вовсе на широкую ногу. Аня завела надежный блат в Центральной билетной кассе и не ленилась бегать туда после работы с заявками на коллективный просмотр. И так как не всем работницам театр был по карману, то иногда брали курс на кино.
Аню даже обижало, если кто-то из девчат увиливал от коллективных посещений: «А я с Витькой пойду…», «А я с Сережкой была…»
– Девочки, я просто вас не понимаю!.. По-моему, совершенно все по-другому воспринимаешь, когда в коллективе смотришь. Кому-то что-то не понятно осталось, потом можно обсудить. А от Сережки да от Витьки какое вы разъяснение получите?
Ей самой уже и в голову не приходило идти со своим Колей один на один, забраться в угол да жаться там колено о колено. Аня теперь предпочитала идти культурно, одевшись как следует, на сеанс 7 часов 30 минут, сесть в том ряду, где сидят свои же работницы, чтобы каждая поздоровалась с ее мужем и сказала ему: «Это все ваша Аня для нас старается».
Увлечение зрелищами сменилось увлечением дружескими посиделками. Переписали весь цех, когда у кого день рождения, и обязательно после работы чем-нибудь отмечали. Выход на пенсию – тоже. Бракосочетания – особенно. Конечно, без всяких крупных пьянок, Аня бы на это никогда не пошла. Но учинялась какая-то добрая и, в общем, полезная суетня, роднились между собой сердца женщин, и Аниному тщеславному сердцу была от этого особенно большая радость. Она и подарки покупала, и поздравительное слово говорила. И это получалось у нее и складно и очень тепло.
