Завещание майя - Стив Альтен

Доминика открыла глаза и посмотрела на темный океан. Алебастровые гребешки пены сияли, отражая почти незаметный из-за туч лунный свет.

Четыре Ахау три Канкин — двадцать первое декабря 2012 года.

Предсказанный человечеству Судный день.

ДНЕВНИК ЮЛИУСА ГЭБРИЭЛА

Я профессор Юлиус Гэбриэл.

Я археолог, ученый, работающий с реликвиями прошлого, пытаюсь понять древние цивилизации. Я использую оставленные нашими предшественниками факты для построения гипотез и формулирования теорий. В поисках зернышка правды я просеиваю многочисленные мифы и ложные истины, создававшиеся тысячелетиями.

Во все века такие ученые, как я, сталкивались с яростным сопротивлением человеческого страха истине. Ярлык ереси — вот излюбленное оружие, помогающее Церкви и государству, судье и присяжным расправляться с теми, кто провоцирует их боязнь принять новую реальность.

Я ученый. Я не политик. Меня не привлекает перспектива годами излагать неподтвержденные фактами теории перед аудиторией самозванцев, которые голосованием решают, может ли высказанная мысль о судьбе человечества иметь право на существование или нет. Истина же по своей природе не имеет ничего общего с процессом демократического голосования. Как добросовестный исследователь, я интересуюсь лишь тем, что происходило на самом деле, и тем, что еще может произойти. И если истина окажется настолько невероятной, что на меня навесят ярлык еретика, то так тому и быть.

В конце концов, я окажусь в хорошей компании. Дарвин был еретиком. А до него — Галилей. Четыре века назад Джордано Бруно был сожжен на костре, поскольку настаивал на том, что мы не одиноки во Вселенной.

Как и Бруно, я умру задолго до трагического конца самого человечества. Здесь покоится Юлиус Гэбриэл, жертва отказавшего сердца. Мой врач пытается заставить меня заботиться о сердце, предупреждает, что этот орган не что иное, как бомба с часовым механизмом, готовая взорваться в любой момент. Пусть взрывается, отвечаю ему я. Этот бесполезный орган, мое сердце, приносит мне лишь горе, потому что одиннадцать лет назад, после смерти моей возлюбленной, оно разбилось.

Здесь записаны мои воспоминания, история моей жизни и результат тридцати двух лет работы. У моего желания свести всю информацию воедино есть две причины. Во-первых, само мое исследование настолько спорно, а его результат настолько ужасающ, что я полностью отдаю себе отчет, что научное сообщество все силы направит на то, чтобы задушить, утаить и отказаться признать правду о судьбе человечества. Во-вторых, я знаю, что среди людей есть и такие, как мой сын, те, кто предпочитает драться, а не сидеть закрыв глаза в ожидании конца света. Вам, моим «воинам спасения», я и оставляю этот дневник, передаю своеобразную эстафетную палочку надежды. За этим текстом стоят десятилетия тяжелого труда и лишений — я записал лишь краткий срез человеческой истории, который мне удалось добыть из тысячелетних наслоений известняка. Теперь судьба нашего вида находится в руках моего сына — и, возможно, в ваших руках. Как минимум, вы выйдете из того большинства, которое Майкл называет «блаженными несведущими». Помолитесь, чтобы такие люди, как мой сын, смогли разгадать загадку майя.

А затем помолитесь о себе.

Говорят, что страх смерти страшнее самой смерти. Я уверен, что смерть дорогого человека еще страшнее. Испытать, как родная душа ускользает прочь у тебя на глазах, ощущать, как остывает тело любимой на твоих руках, — страшное испытание для одного сердца. Иногда я даже радуюсь тому, что умираю, поскольку я не могу даже представить, что стану свидетелем уничтожения всего человечества во время грядущего планетарного холокоста.

Тех из вас, кто готов посмеяться над моими словами, я предупреждаю: предсказанный день близок, и попытки игнорировать угрозу ничего не изменят.

Сейчас я сижу за кулисами сцены в Гарварде, ожидая своей очереди выступать, и пытаюсь привести в порядок записи. От моей речи зависит многое — от нее зависят тысячи жизней. Больше всего меня волнует тот факт, что самомнение моих коллег помешает им беспристрастно выслушать мои выкладки. Если мне представится шанс подкрепить свою речь фактами, я знаю, что смогу достучаться до их разума, ведь они ученые. Больше всего я боюсь, что в этом шансе мне откажут.

Страх. Уверен, что сейчас именно он движет мной, но в тот судьбоносный день в мае 1969 года, когда я начал свои исследования, мной руководил не страх, а жажда славы и признания. Тогда я был молод и считал себя бессмертным, обладал отвратительным характером вкупе с юношеской злостью; у меня была только что полученная докторская степень и признание моих заслуг Кембриджским университетом. Мои ровесники протестовали против войны во Вьетнаме, занимались любовью, боролись за равенство полов, а я, получив отцовское наследство, собрался в путешествие с двумя компаньонами — моим (бывшим) лучшим другом Пьером Борджией и великолепной Марией Розен. Нашей целью было разгадать тайну календаря майя и их пророчества об апокалипсисе, которые существовали уже две с половиной тысячи лет.

Вы никогда не слышали о пророчестве календаря майя? Я не удивлен. Разве станет кто-нибудь в наши дни тратить время на то, чтобы узнать об оракуле, пророчившем смерть, из какой-то там древней цивилизации Центральной Америки?

Через одиннадцать лет, когда вы и ваши близкие будете корчиться в предсмертной агонии, борясь за последний в вашей жизни глоток воздуха, вы, возможно, пожалеете, что не нашли времени.

Я могу назвать даже дату вашей смерти — двадцать первое декабря две тысячи двенадцатого года.

Итак, теперь вы официально предупреждены. И можете либо действовать, либо, как страус, спрятав голову в песок, пребывать в неведеньи, как поступило большинство моих коллег.

Конечно, для рационально мыслящих людей вполне нормально отмахнуться от пророчеств календаря майя как от глупого суеверия. И я до сих пор помню реакцию моего профессора, когда он узнал, на чем я собрался сфокусировать свое исследование. «Ты попусту тратишь время, Юлиус. Майя были язычниками, группой дикарей, живших в джунглях и веривших в важность человеческих жертвоприношений. Господи прости, да они даже до изобретения колеса не додумались…»

Мой профессор был и прав и не прав одновременно — в этом заключается парадокс. Древние майя на самом деле не понимали значения колеса, зато они смогли на вполне достойном уровне овладеть астрономией, архитектурой и математикой, причем уровень этот зачастую сравним, а порой и превосходит наши нынешние знания. Если воспользоваться аналогией, то майя можно сравнить с четырехлетним ребенком, который научился играть пятую симфонию Бетховена, хотя еще не может дотянуться до клавиш пианино.