Человек из оркестра - Лев Маргулис

В первых числах ноября нас как будто щадили, но с 4-го числа нас начали мучить артиллерийскими обстрелами (раньше обстреливали окраины и заводы, а теперь центр города){154} и частыми бесконечными налетами.

7-го все-таки не налетали{155}, хотя очень обстреливали. У нас уже вырабатывалось какое-то безразличное отношение к тревоге: убьет — убьет{156}. Никто не был уверен, что доживет до завтра, и я считал количество выжитых военных дней. Мы думали, что после праздников нам дадут отдохнуть немного, но не тут-то было. В какой-то из дней в середине месяца были в Усть-Ижоре{157}. Когда мы слезли с поезда, попали под минный обстрел, но, к счастью, они не рвались близко, и политрук нас повел кружной дорогой. Было страшновато. Я впервые услышал вой мин. Самолеты налетали на город, и в небе рвались сотни снарядов. Над нашими головами пролетали тяжелые снаряды. Сплошной свист и треск в небе. Впервые я услышал полет снарядов на концерте в яхт-клубе. Это наши стреляли с взморья.

Хороша жизнь! Нечего сказать! Конечно, в 1000 раз лучше умереть, но, как ни бесконечно тянется этот ужас, знаешь, что он должен рано или поздно кончиться, и жить будет так легко и хорошо, и хочется пережить. Пережить такую войну! Шуточки сказать, я, как никто, знаю, как это трудно, но что же говорить тем, что на фронте, если я буду скулить? Страшное время! Сколько крови и страданий. За что? За тупость человеческую. Вечную, огромную, бесконечную. За жадность, за подлость — неискоренимые черты человека. Я пережил Ноябрьские праздники, которые, был уверен, что не переживу.

Вторая тетрадь

…ноября.[12] В то время, как мы играли на Маклина{158}, в 6–7 час. вечера во время воздушного налета была разбомблена вся Моховая. В госпитале — глазной лечебнице{159} напротив ТЮЗа — лежала неразорвавшаяся бомба, и спектакли из-за этого были отменены на целый месяц. На этот концерт мы прибыли через 10 минут, как прекратилась тревога в связи с артиллерийским обстрелом района. Во время тревоги мы играли концерт во втором этаже паршивого здания новой постройки для бойцов, прибывших с полуострова Ханко{160}{161}. В широком коридоре сидело около 500 человек отборных войск. Это мероприятие, конечно, было преступлением{162}. Я возмущался, но никто не разделял моей тревоги и считали меня трусом. Когда ехали домой, договорился с Черкасовой ехать ночевать в убежище Александринки{163}, но у Никольского передумал и поехал домой. Страшновато ехать через площадь Труда, часто подвергающуюся обстрелу, но проехал благополучно и выгадал. Нюра истопила печь, и ночь была спокойная. А Черкасова мучилась на скамейке в сыром и холодном подвале Александринки. Перед праздниками была облачная с осадками погода, и налетов не было целую неделю. Мы ждали, что за все это нам оплатится в праздники. Так оно и было, но все же 7-го его{164} не пустили к городу, были только обстрелы{165}.

Ноябрь.

Играл в первой половине месяца у героев Ханко в к[ино]т[еатре] «Гигант»{166}. В зале было около 3 тысяч народа. Наш часовой, поставленный в артистической, имел исключительно тупую физиономию. В конце концерта он оживился, когда с ним заговорили. Черкасова заявила ему, что, так как он не слышал нашего концерта, следующий будет посвящен ему. Оказывается, он не имел права с нами разговаривать, и это, очевидно, тоже влияло на вид его физиономии. Но все-таки она была очень тупой.

25 ноября.

Голод{167}. Вчера был концерт назначен в госпитале. Начало 2 ч. 30 мин. Но с 1 ч. 45 м. началась тревога и кончилась около 5-ти часов. После тревоги я решил все-таки поехать. Сразу оделся и вышел. Шел я по стенке, боясь снарядов, но, подойдя к 3-й линии, над головой просвистел снаряд и ударил где-то близко на Первой линии. Я скорей полез в ворота под арку. Пропустил один 42-й трамвай. Но люди ехали и шли как ни в чем не бывало{168}. Решился и я поехать. Ездил смутный, с тревогой в душе, но благополучно туда и, узнав, что концерта не будет, обратно.

23/XI играл на Васильевском в госпитале, выступал герой Советского Союза. Действительно, замечательный вояка. Во время его выступления опять шел обстрел, и снаряды падали где-то близко на Среднем проспекте. После концерта я провожал Шифмана к остановке, но на 1-й линии упал снаряд. Я отпустил его одного, а сам пошел домой, предложив ему пойти ко мне.

22/XI.

Пасмурный день. Все же был воздушный налет. В 4 часа должен был ехать на концерт на Выборгскую сторону. Ждал Шифмана, пока он пообедает в Доме Красной армии{169}. Вышли мы в 4.15, сели на 25-й номер и проехали одну остановку. Подъехав к Литейному мосту, вагон остановился. Немцы обстреливали Финляндский вокзал. Над нами свистели снаряды. Люди стали выбираться из трамвая и побежали искать убежища, но такового вблизи не оказалось. Я побежал, понукая все время Лазаря. Под аркой в доме Дуси Финской{170} мы хотели отстояться, но пошли в Дом Красной армии. Там встретили Черкасову. Она тоже ехала на концерт, но с моста вернулась обратно. Мы подождали полчаса и, видя, что трамваи не идут в ту сторону, решили пойти по домам. 22-го был особенно сильный обстрел — это они отмечали начало 6-го месяца войны.

25/XI в 9 часов поехал в театр на репетицию квартета. Я приехал первый, затем пришли Лазарь и Ерманок. Шер не явился. Я и Лазарь очень злились. Ерманок опять приставал со своим отъездом с Рубинштейном{171}. Шифман наотрез отказался, я тоже. Мы с Шифманом репетировали «Пассакалию» Генделя. Через час пришел Шер. У него «жена заболела» — ну ладно! Поиграли до 12-ти час. и пошли обедать в ЦДК. Шер меня все время уговаривал ехать. Когда я шел обратно в театр, навстречу мне 2 женщины везли труп, завернутый в тряпки, на санках{172}. У изголовья лежала подушка, и затвердевшие ноги далеко выдавались из санок. Мне стало очень неприятно{173}. В театре увидел Горлова{174}. Старик явно распух от голода. Михайлов{175} тоже еле ходит. Тревога: с 12-ти до 12.30, с 1.30 до 1.45. За этот короткий промежуток успел только зайти к Любе. Дома был Буся. Еще во дворе меня захватила третья тревога. Я сидел и дремал, изредка отвечая на Бусины вопросы. Пришел Сонин жилец. Поговорили. В 5 час. кончилась тревога. Я зашел в театр узнать, получила ли мне Черкасова шоколад{176}{177}. Она получила, но уже ушла. Я пошел домой. Трамваи настолько переполнены, что даже без инструмента я сесть не мог. Пошел пешком и по дороге зашел в Филармонию узнать в библиотеке насчет «Эгмонта»{178}. Библиотека была уже закрыта. Дойдя до Дома книги{179}, сел в четверку и поехал — благополучно — домой.