Мы, животные - Джастин Торрес

Все молчали. Я прислушивался к дальним звукам и пытался их разгадать. Животные? Спутники? Ближние звуки понять было легко: Ма давится словами, квакающие хрипы у нее в горле, старательное дыхание моих братьев.

— О господи! — прошептала Ма. — Ну скажите же что-нибудь! Вы думаете, это легко?

— Что-нибудь, — сказал Джоэл, и Манни потянулся через сиденье и врезал ему.

Ма щелкнула зажиганием, и мотор ожил. Мы поехали обратно тем же путем, и вот наконец наша подъездная дорожка, мы снова дома. До этого мы были напуганы тем, что она может и вправду забрать нас от него на этот раз, напуганы и в то же время возбуждены безумным шансом повернуть жизнь. Теперь, при виде дома, можно было без всякого риска чувствовать себя обманутыми — и мы чувствовали. В молчании братьев я угадывал горечь; а Ма, спрашивал я себя, угадывает ли она?

— Страшно проголодались, наверно, — сказала она. Мы не опустились до того, чтобы ответить, мы не позволили себе быть голодными.

Не говоря больше ни слова, она вышла и обогнула машину, чтобы достать наши мешки. В общей комнате горела лампа, но шторы были задернуты. Ма лязгнула бортиком кузова, и в окне появился Папс, он раздвинул шторы, поднес ладонь ко лбу козырьком и наклонился к стеклу. Свет в доме был теплый, он окатывал Папса и выплескивался наружу на траву, и, когда Ма открыла дверь, она утонула в потоке света.

Мы, мальцы, посидели еще сколько-то в пикапе, потом вылезли и пошли не домой, а в другую сторону, на улицу.

— Я думал, произойдет что-нибудь, — сказал Джоэл. — Думал, взаправду куда-нибудь махнем.

— Надо было нам ее убить, эту говнючку, — сказал Манни. — Ключи забрали бы, и в дорогу.

— Кого убить? — спросил я, но никто мне не ответил.

— Точняк, — сказал Джоэл. — Надо было ее говенный череп раскокать. Мозги вытащить и по кусочкам уткам скормить.

— Кого убить?

— Чего он там все лопочет, этот мелкий? — сказал Джоэл Манни. — Кого убить? Мы только двух женщин видели за весь день, ту на мосту и Ма. Если только он себя не считает за третью.

Манни засмеялся.

— Не важно, ту или эту, утки все равно мозгов не жрут.

— Еще как жрут. Проголодаются — жрут как миленькие.

Я старался не слушать. Думал, хорошо бы кто-нибудь пришел и поднял деревце, которое мы сломали, поднял и забинтовал, служитель парка или врач какой-нибудь, кто понимает в сосудах и корнях, пришел бы и выправил.

— Заболеют от этого. Подохнут.

— Ты что, не видел их, сволочей? Голоднющие были твари, прожорливые.

Манни остановился у фонарного столба, повернулся, чтобы дать достойный ответ. Скрестил руки на груди, голову наклонил в сторону — тогда и Джоэл, глядя на него, скрестил руки и наклонил голову.

— Говорят же тебе, — сказал Манни, — утки не такие дуры, чтобы жрать мозги всяких сучек.

Окоп

Мы проснулись оттого, что услышали, как Папс копает за домом: тяжелый дых, шорох лопаты, падение земли. Распахнули окно у себя наверху и высунулись в раннее утреннее небо, сонные и бестолковые, в одном белье, все трое одинакового цвета — летнего, темно-коричневого. Подними Папс глаза, мы показались бы ему чудищем с тремя головами и тремя туловищами, но он их не поднимал, а мы его не окликали.

Последние недели мы ходили в камуфляжных вещах взрослого размера из коробки чужой одежды, которую Ма принесла с работы. Кто-то умер, какой-то военный. Мы обрезали рукава и полы рубашек; шорты-карго носили как брюки. Стягивали все брезентовыми ремнями с армейскими пряжками. Там были и фуражки, и банданы, и ровно три сетчатые майки защитного цвета, которые дали усадку и должны были по идее сидеть плотно, но болтались на нас, прорези для рук доходили нам до пояса. Сетчатые майки мы больше всего полюбили: ты одет и вроде как не одет.

Манни помазал нам под глазами черным кремом для обуви, мы бесшумно вышли из дома, прокрались вдоль стены, проскользнули под живой изгородью — солдаты, разведчики. Последние недели у нас все время шла война.

— Могилу копает, — прошептал Джоэл.

— Кому могилу? — спросил я.

— Нет, — прошептал Манни. — Это окоп.

— Никакой это не окоп, — возразил Джоэл. — Могила.

— Но кому?

— Откуда я знаю? Может, нашей Ма. Может, тебе.

— Нетушки, — сказал я. — Точно не мне.

Папс копал и копал, выбрасывал полные лопаты земли; земля прилипла к его потной спине, размазалась по щекам, по подбородку. Дых, шорох, падение. Земля отсекалась темными, свежими пластами. Он копал все быстрей и быстрей, наконец бросил лопату, опустился на колени и начал копать руками. Мы, незамеченные, подкрадывались ближе, пока не увидели его голову и плечи, они двигались то вниз, то вверх, когда он зачерпывал и выкидывал землю из ямы. Он копал, пока дыхание не кончилось, и тогда он рухнул на землю прямо там, дыша со свистом.

Мы встали на краю ямы и заглянули туда.

— Я никогда обратно не вылезу, — сказал Папс. Земля на нем растерлась, и он весь стал коричневый, только краснела кровь на костяшках и кончиках пальцев, и губы, которые он облизывал, сплевывая землю и тяжело дыша, тоже были красные. Я гадал, что он имеет в виду: что не сможет выбраться из ямы, которую вырыл, или что он намерен прокопать себе туннель с нашего двора куда-нибудь в другое место, в Китай, скажем.

У Джоэла, похоже, были такие же мысли, потому что он спросил:

— Куда ты хочешь лезть?

А Манни — он только щелкнул Джоэла по уху и назвал придурком.

— А ну-ка, ребята, дайте-ка папане руку, — велел нам Папс.

Мы легли на траву около ямы, взяли его за запястья и тянули, тянули, но без толку; наоборот, он стащил нас к себе и держал большими своими лапищами, а мы смеялись, кричали, размахивали руками. Мы пинали ногами стены ямы, и сыпалась земля, из-за нее мы все отплевывались и задыхались, но наверх никто выбраться не мог: он был сильный мужчина, наш Папс, и он умел крепко держать сразу троих.

Когда мы наконец оказались снаружи, Папс стал охлопываться, вытряхивать из одежды пыль. Мы пошли следом за ним в дом, по пути подкрадывались и шлепали его по заднице, раз шлепнули, другой, третий, вопя:

— У тебя тут грязь! У тебя тут грязь!

Он погрозил кулаком и пару раз махнул вслепую, но нам не досталось.

— Не шалите тут, — сказал он. — Я поеду, заберу вашу маму с работы.

Но что-то его, видно, отвлекло по пути на завод, потому что Ма вернулась домой много позже, — она выходила в ночь, а было уже первый час дня, она явилась одна, и нетрезвая, и злая как черт.

— Куда он делся? И где пикап?

Она поглядела на каждого из нас, в наши пустые лица, потом закрыла глаза, привалилась к стене и съехала на пол. Расшнуровала свои ботинки со стальными носами и швырнула их через всю комнату.

— Он окоп вырыл, — сказал Джоэл.

Ма с трудом стащила с себя белые носки. К ступням прилипли ворсинки хлопка, и она стала их сдувать долгими, протяженными выдохами. Она полностью на этом сосредоточилась, как будто очищала хрупкую мумию. Сгибала и разгибала пальцы ног. Потом принялась за пуговицы плотной хлопчатобумажной мужской рубашки с нашивкой спереди, на которой значилось ее имя.

— Окоп?

— Там, за домом.

— Что вы смыслите в окопах? — спросила Ма, борясь с пуговицами.

— Джоэл думает, это могила, — сказал я и почувствовал, как Джоэл заехал кулаком мне в поясницу.

Ма опустила руки и посмотрела каждому в глаза. Подол ее рубашки был выпростан из брюк и расстегнут снизу, расщелина доходила до сердца.

— Тихий час, — распорядилась она. — Всем спать. Немедленно.

Но мы не спали. Лежали все втроем на одной кровати, обмахивались бумажными веерами, черный крем пополам с потом тек из-под глаз. Слышали, как Ма возится на кухне, открывает и закрывает шкафчики. Джоэл стал подшучивать насчет ее накрашенных ногтей на ногах: много часов подряд эти тяжелые ботинки, плотные носки, а там, под ними, — розовые пальчики.

— Видели, как она радуется, когда дома разувается и опять их видит, эти ноготки? — спросил он. — Сокровище прямо. Сбрендила на них.

Скрипнула задняя дверь, и мы подошли к окну. Высунуться не рискнули, но Ма и так было хорошо видно. Она стояла на краю ямы, курила и смотрела туда, вниз. Потом спустилась в яму и пропала из виду — улеглась там, а через минуту, не больше, небо треснуло и хлынул дождь — настоящий ливень, сплошные потоки воды по окну, как в автомойке.

— Похоже, это она, — прошептал Манни.

— Что она?

— Устроила дождь.

— Кончай трепаться.

— Яма, похоже, волшебная.

Мы отправились в ванную, подняли с пола два полотенца, сели на кухне за стол и дождались, пока пришла Ма, вся в грязи, голова мокрая, волосы на лбу спутались. Шлепнула одежду на линолеум. Плакать не плакала и не рассердилась, что мы не в кроватях. Взяла полотенца, замоталась ими, и мы пошли за ней в общую комнату, там она вздохнула и рухнула на кушетку. Мы сходили за другими полотенцами и стали вытирать с нее остальную грязь и влагу. Когда полотенца испачкались, в ход пошли бумажные салфетки, мы отчистили ее и обтерли, как могли, а потом накрыли одеялом.