Перерождение (история болезни). Книга вторая. 1993–1995 гг. - Михаил Кириллов

В номере «Советской России» от 8.10.1994 г., пришедшем по почте в мое отсутствие, в статье Ю. Власова, который уже опубликовал несколько талантливых разоблачительных статей в «Правде», я нашел такие строки: «Свобода домашнего животного всегда ограничивается миской, которую выставляет хозяин. Есть свобода, очень много свободы, но экономическое бесправие превращает ее в ничто…»

14 декабря. Письмо из Хабаровска от старого друга и однокашника по Академии Александра Михайловича Шугаева. «Прежде жили и имели какую-то перспективу. Если не для себя, тo для своих близких, для друзей. Была уверенность в завтрашнем дне, была надежда. Теперь это разрушено. Боязно даже за будущее Родины, хотя это понятие сегодня звучит как-то расплывчато и в обиходе, в средствах массовой информации практически не применяется. А для военного человека? Что и кого защищать? Похоже, что сегодня в армии могут служить только наемники за хорошую плату, без идеи, без морально-нравственной базы.

Социально-политическая ситуация в нашем регионе примерно такая же, как и у вас, в Саратове, а может быть, и острее. Дальний Восток в промышленно-экономическом и социальном планах развивался односторонне – в интересах обороны. Сфера всестороннего обеспечения – продовольствие, промтовары – в основном была завозной. Не развивался и топливно-энергетический комплекс. А теперь завозить все это с запада страны дороже, чем закупать за границей. Но чтобы закупать, надо что-то продавать, ибо бюджетные обязательства Центр не выполняет, но требует в свою казну львиную долю налоговых сборов. Краю нечем платить за привозимый уголь, нефть и бензин. ТЭЦ постоянно лихорадит из-за нехватки топлива. Существует угроза остановки и замерзания города!

Крупные предприятия, не говоря уже об оборонных, или вовсе остановлены (из-за так называемых взаимных неплатежей), или работают на 1/3 своей мощности, а то и вовсе только отдельные цеха. На Амурстали рабочие не получали зарплату уже 6 месяцев, начали голодовку. В общежитиях – случаи голодных обмороков… А цены здесь выше ваших в 2 раза. От наводнения пострадали южные районы: поля смыты, сено тоже, разрушены дороги и жилье. Полноценной помощи нет (каждый умирает в одиночку). Учителям, врачам зарплату не выдают длительно: деньги мобилизованы на оплату топлива, чтобы город не замерз…

Блаженствуют торгаши и жулики, воры в различном обличье и разного уровня. Да еще банкиры, которые крутят деньги из воздуха, ибо инвестирование в производство минимальное, в основном – в торговлю. Нет производства – нет налоговых поступлений, нет денег для социальной сферы. Сокращается коечная емкость больниц и т. п. Будущее надежды не сулит, вероятнее – ухудшение во всем. Коммунальное хозяйство города дышит на ладан, работает только на аварии, плановой работы нет (нет средств, нет материалов).

Подавляющая часть населения занята огородами, но и тут узкое место – транспортное сообщение (сокращается автобусный парк, стремительно растут цены на билеты в автобусах и теплоходах – для переезда на левый берег Амура). У многих огороды за рекой.

Конечно, Хабаровск – не Москва, таких массовых выступлений у нас пока не было. Провинция всегда отставала от центра в политической жизни, но страсти и у нас кипят и, вероятно, будут нарастать».

Конец декабря. Письмо из Рязани. «Вчера вернулись с 4-го съезда РКРП. Съезд прошел четко, организованно. Наметился рост численности партии, укрепилось руководство. Одно из решений – организация партийных ячеек на производстве с целью создания советов рабочих. Сейчас это трудное дело».

Конец декабря. Страна вползает в «псевдорынок», усиливается экономическая поляризация общества. Богатые лезут во власть, покупая ее. Но накапливает силы и пробует их и оппозиция – необъединенный коммунистический блок.

Самый конец года. 85-летие Саратовского государственного медицинского университета, последнего в прошлом императорского университета. Он имел славную историю крупнейших медицинских школ советского периода. Его ученые возглавили деятельность ближайшей к Сталинграду госпитальной базы, принимавшей тысячи раненых и больных с фронта.

Празднование включало торжественную часть, проходившую в большом зале на пл. Революции, и неофициальную – в ресторане «Волга». Первая – была обычной, включала церемониал поощрений… Вторую – составили неплохое меню, оркестр, тосты. Но и это было обычно. В ходе ее вдруг, видимо, по чьей-то просьбе, а может быть, так было заведено, руководитель оркестра объявил: «Исполняется «Гимн русского народа!» Я подумал, что это из Глинки… Но потекла тягучая, совершенно не ресторанная музыка «Боже, царя храни!» И, о стыд и позор: все, кто сидел за начальственным столом, тут же без команды встали с мест. Увидев это, облокачиваясь о стол, медленно, грузно и как-то нехотя, стал подниматься и сидевший с ними крупный областной начальник… Моя соседка – профессор, увидев, что все почему-то встали и не садятся, тоже стала подниматься. Я удержал ее за руку и встать не позволил, тихо проговорив: «Не унижайте себя!» Они видели, что только мы сидим при исполнении гимна, они видели, как я смотрю на них. Как только исполнение экспромта закончилось, они недружно сели. Вскоре я ушел, ни с кем не простившись. Позже мне сказали: «А вы – смелый человек!» Теперь, оказывается, принято исполнять этот царский гимн в ресторанах на юбилеях. Но вот встают ли при этом всегда, как встали вчера профессора, бывшие якобы коммунисты, не знаю. Большего унижения я не испытывал за всю свою жизнь.

Пробуждение

1995 г

Январь. Чеченское побоище. Грачевский выкидыш, стоивший тысяч жизней. На лбу этого «великого полководца» написана такая ограниченность, что не было в армии ни одного человека, который бы еще до Чечни сомневался в его возможностях. Только главнокомандующий словно ослеп. Но Чечня – это не Белый дом, который за 3 часа можно сжечь вместе с людьми, Чечня – это и не Россия, а если Россия, то какая? Имперская, царская? Советская, социалистическая? Или ельцинская, мафиозная? Не зря в газетах промелькнуло: «Бей Чечню, чтобы Россия боялась!» Народное сопротивление – вот что такое работа моджахедов. Конечно, жаль наших ребят. Как ни странно, но объективно антиельцинская оценка событий, которую дает Сергей Ковалев из блиндажей Грозного, интуитивно мною разделяется.

Все испытывают колебания в оценках, в выборе ценностей и решений в этом вопросе. Не все ясно и мне. Но главное ясно: необходимость поражения Е. Б. Н. и его бездарного правительства, уцепившихся за «нефтяную трубу» и за собственные барыши и отвоевывающих их кровью собственного народа. Важно и понимание смысла чеченского сопротивления, становящегося с каждым днём все более массовым, как защиты от кремлевской мерзости. Объективно это так. Воистину, чем хуже, тем лучше. Мне не по душе квасной патриотизм «государственников» и КПРФ – в частности. Степень стремления к самоопределению и выходу из состава России ее народов прямо зависит от степени мафиозности режима в этой стране. Каждый день по телевидению сцены из Чечни. Каждая из них – удар по этому режиму, по его некомпетентности, спеси, беспощадности.

В широком смысле и для чеченцев, и для нечеченцев это ущемление национального чувства. И на Чечне это не закончится.

Национализм в скрытом состоянии тлел и вспыхивал и в советское время. Видел я и русских черносотенцев, и русские заборы, за которые «инородцев» не пускали и в которых змеилась неприязнь ко всему нерусскому (к «черномазым», к «лицам кавказской национальности», к «узкоглазым», к «жидам и жидоподобным»).

Антисемитизм распространен и сейчас, но в подавляющем большинстве случаев в бытовой форме или в связи с неосознанной традицией. Как правило, это характерно для недалеких людей, которым необходимо, чтобы кто-то был ущербнее их, особенно, когда они сами ущербны и инстинктивно это понимают. Но антисемитизм как осознанная ненависть для русских не характерен.

Помню, в 1942 г. в Петропавловске-Казахстанском кто-то из группы подростков, сидевших на траве возле дома, глядя на женщину-еврейку и ее ребенка (эвакуированных), шедших мимо, походя, даже беззлобно, выкрикнул: «Вот идет жидовка с жидёночком!» Женщина остановилась, как будто ее ударили кнутом, но сдержалась и негромко ответила: «Уже – 25 лет Советской власти. Что вам нужно?! Разве вы не видите, что у нас – ничего нет, даже дома нет, а отец наш на фронте?» Ребята понурили головы и смолкли. Что это? Антисемитизм? А вот сионизм – это совсем другое. Это не средство защиты, а средство нападения, причем, всегда осознанное.

Вспоминаются и другие варианты.

В 1975 г. я был во Львове в служебной командировке. Побывал в мединституте, посетил известное кладбище со старинными склепами, поднялся на высокий холм над городом, был в театре и даже в костеле. Один из древнейших городов Европы, каменный уже тысячу лет, очень красив.