Учись тонуть - Шемилт Джейн

– Незачем продолжать. Я и так знаю, – весело подхватила Меган.

– Откуда? – Я вернулась на кухню и положила зелень на разделочную доску.

– Эмма, мы ведь обедали вместе… сколько всего? Шесть раз? – Голос Меган зазвучал ласково, но с легкой обидой. – Разве я могла не заметить? А как же ваша все более и более просторная одежда? А очертания вашего лица?

Я взглянула в зеркало у холодильника: даже в сумеречном свете были видны мои округлившиеся щеки и блестящие, как у кошки, глаза. И волосы стали гуще. Но я была слишком занята делами, чтобы обратить на это внимание, и Адам тоже. Бросив нарезать помидоры, он обнял меня и присоединил отражение своего лица в зеркале к моему.

– Привет, беременная жена, – шепнул он, целуя меня в плечо. – Мы тут насмерть проголодались.

И я попрощалась с Меган.

Тем вечером я прилегла в постель к Элис. Устав от купания и восторгов из-за Африки, она повернулась спиной и тесно прижалась ко мне, глядя в распахнутое окно на оливы под луной. Приставив ступню к моей голени, она поджимала и расправляла свои теплые пальчики. Из сада долетал слабый аромат лаванды и тимьяна. Зоуи приткнулась ко мне с другого бока. Я читала вслух «Гензель и Гретель» из книжки братьев Гримм, которую она всякий раз брала с собой в поездки. Эта сказка вызывала у Зоуи страх и обожание. В разгар чтения она придвинулась ко мне плотнее и оглянулась через плечо.

– А во Франции ведьмы есть? – Она вынула большой пальчик изо рта. – Они едят людей?

– Это же просто сказка, Зоуи, – сонно откликнулась Элис. – Ничего такого не бывает.

– Ну и ладно, – послушно согласилась Зоуи и снова сунула пальчик в рот. А через минуту уже крепко спала.

Я лежала, обнимая моих дочерей и глядя, как в темнеющем небе восходит луна. Не было ни единой причины, по которой жизнь в Африке могла оказаться не идеальной.

Глава 8

Лондон, сентябрь 2013 года

Три часа ночи, экстренное кесарево. Края кожи разбежались под моим скальпелем, обнажив прослойку жира с красными прожилками сосудов. Запах сырой плоти распространился по операционной.

Дистресс-синдром плода. Осложненные роды. Неопытный ординатор вовремя не выявил ягодичное предлежание. Принять решение об операции было легко. Провести ее – тоже. Рассечь фасции, разделить прямые мышцы живота, сделать разрез в стенке матки, отсосать смесь околоплодных вод и мекония и проникнуть внутрь, двигаясь неуклюже из-за собственного раздувшегося живота. Несколько напряженных секунд ушло на то, чтобы раскачивающими движениями высвободить зажатые плечики, а затем извлечь и все скользкое тельце. Прерывистый крик, широко раскинутые белые стебельки рук. Мокрая, перепачканная кровью, здоровенькая девочка. Я передала ее стоящему наготове педиатру. У меня ныла спина. Теперь, на двадцать четвертой неделе беременности, наклоняться было все труднее. Но останавливаться нельзя, я могу доверить ассистенту лишь наложение швов. О том, чтобы сдаться, не может быть и речи.

– Чем крепче прижмет, тем сильнее ты станешь.

Отец говорит это и улыбается. Мы в машине, по пути в бассейн. Шесть утра, идет дождь. Я улыбаюсь в ответ, теперь это легко. Отец улыбается, если я побеждаю. Сразу видно, что он доволен. Больше ест, снова читает книги, прекратил пить.

Совершенство достигается практикой – вот что он еще говорит. И твердит, чтобы я никогда и ни за что не сдавалась.

Каждое утро повторяется одно и то же. Отец читает у бассейна газету, пока я тренируюсь. Ему кажется, что это мне необходимо. Ну и как мне объяснить, что все совсем наоборот?

У меня есть тренер, мы прорабатываем с ним то одно, то другое. Сегодня это руки: под каким углом погружать их в воду, как складывать пальцы. Я проплываю дистанцию за дистанцией, сосредоточившись на движениях рук.

И никогда, ни за что не сдаюсь.

Я сконцентрировала внимание на открытой ране, плаценте и кровотечении. Болтовня акушерки поутихла, влажная маска прилипла к моему лицу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Через двадцать минут я закончила операцию, а еще через пятнадцать, медленно пробираясь в тусклой серости раннего утра, вела машину через Хампстедскую пустошь. Кучи листьев темнели вокруг деревьев и вдоль кюветов. Молодой лис рысью перебежал через дорогу, чуть не угодив под колеса. Пришлось ударить по тормозам. Лис поднял голову. Должно быть, он видел машину, но не придал значения опасности, слишком большой и близкой, но чужеродной. Белый кончик его хвоста мелькнул и исчез в кустах. Дикие обитатели пустоши днем обычно прячутся. Свернув на обочину, я приоткрыла окно и стала осматриваться в надежде увидеть еще кого-нибудь. Прохладный ветерок принес запах мокрой травы и прелой древесины, а уже через несколько минут с ближайших деревьев стали доноситься птичьи трели. Мои руки бессильно отпустили руль, а по щекам вдруг покатились прохладные слезы.

Мимо медленно проехала полицейская машина. Мужчина с усталым лицом посмотрел на меня через боковое стекло, пожалуй, даже добродушно. Я включила зажигание, откинула голову на подголовник, расслабила ноющие мышцы шеи и принялась разминать их, поворачивая голову из стороны в сторону. Перед моим мысленным взором прокручивалась только что законченная операция, и я вспоминала, не допустила ли каких-нибудь ошибок. Нет, ни одной, все прошло гладко. Вот только имя пациентки я забыла. Или вообще не знала? Да какая разница? Ведь я ей не подруга, а акушер, принимающий роды. Она нуждалась не в дружбе со мной, а в моем мастерстве. Я повернула машину на нашу улицу и позволила ей потихоньку скатиться под горку прямо к дому. Операция прошла очень быстро, и мозг ребенка не пострадал от кислородного голодания. Интеллект девочки будет в норме, швы у матери затянутся, и этого достаточно. Я вышла из машины и оглядела пустую улицу – ряд домов с зашторенными окнами. Если мне и следовало сделать нечто большее или стать чем-то большим, от меня это утаили.

Адам спал, лежа на боку. Я подняла жалюзи, чтобы впустить свет, открыла окно, села на постель и вгляделась в его лицо. Во сне он казался моложе, почти таким, как при нашей первой встрече, хотя уже тогда был более взрослым, чем мы, все остальные. Зрелый и организованный, он уже успел сменить карьеру и покинуть Сити. Свои записи он собирал в папки, снабжал перекрестными ссылками, сносками и указателями. У него всегда все было под рукой, а мои неряшливыми стопками валялись по всей комнате, соскальзывали с письменного стола на радиатор, разлетались по полу. Меня, столь безалаберную по натуре, он прельстил своей упорядоченностью.

Наклонившись, я легонько коснулась губами его волос, ощущая разницу между пружинистыми седыми и шелковистыми черными прядями. Потом разделась, бросив одежду в сторону стула, на который Адам вешал свои тщательно сложенные брюки. Что-то не долетело и упало на пол, остальное повисло поверх его вещей. Адам наверняка заметит это и обидится. Брак и даже дети ничего не изменили. Под натиском хаоса его пристрастие к порядку лишь закрепилось на прежних позициях. Тусклый утренний свет выхватил надпись на корешке толстого тома, лежащего на тумбочке Адама, – «Энциклопедия южноафриканской фауны». Должно быть, он делал выписки.

Осторожно приподняв одеяло, я скользнула к мужу, повернулась, продвинулась от края кровати к середине и прижалась к его горячему телу. От тепла мои конечности словно растаяли. Где-то высоко, под грудью, принялся легко пинаться малыш. Адам, не просыпаясь, прильнул ко мне и обнял одной рукой. На сегодня я взяла отгул и могла расслабиться, но пока надо мной смыкалось черное покрывало сна, я припоминала список дел на завтра. Кофе с Меган, встреча с миссис Филипс, распечатка материалов для исследований, ведь на интернет в Ботсване не стоит надеяться…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})