Северная страна - Алиса Гурбанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У кого-то сидром повышенного беспокойства? – ласково спросил дуб.
– Не отрицаю. Просто всё вокруг нас убивает нас. Одни говорят убивает загрязнение воздуха – оно приводит к бесплодию и заболеваниям дыхательных путей. Другие или те же самые, что пестициды – это зло. И, наверное, поэтому уже десяток детей на юге Мирабель, где обрабатывали поля кукурузы, родились без конечностей. Правительство задушило это тему еще в утробе, как бы говоря – мы и так не выйдем отсюда живыми.
Пестициды, сульфаты, излучение!
Не ешьте гмо, не мойте голову обычным шампунем, не кладите телефон у изголовья!
Но ведь мы все равно не выйдем отсюда живыми!
Может меня настигнет злополучный кирпич, или вирус или зарядка у телефона взорвется, оставив мои мозги на стене, в виде нарисованной картины современного художника.
– Все может быть, детка. – старый дуб опустил свою ветвь, приобняв Эмму за плечи.
– Я не страшусь, не убегаю – Эмма опустила голову, разглядывая себя в отражении темной воды. – Знаете, там, где я росла, за нашим пятиэтажным домом была проезжая улица. Она была широкая с островком безопасности посередине. Светофор был недостаточно долгим, и зеленый свет загорался только после нажатия кнопки «Пешеход». Имея три полосы в каждую сторону, дорога – ребенку десяти лет – казалась просто огромной. Иномарки, проезжающие мимо на скорости, виделись мне сверхскоростными машинами, так четко описанными Реем Бредбери в «451 градус по Фаренгейту». Так вот когда загорался зеленый, ты успевал пройти только часть пути и останавливался посередине, ожидая пока у тротуара очередной прохожий не нажмет кнопку «Пешеход».
Каждый раз стоя на островке и наблюдая как проносится очередная машина, я ловила себя на мысли: «а что будет если сделать шаг вперед». Каждый раз повернув голову направо, и завидев мчавшуюся машину моя голова поддавалась вперед. Но не когда машина была далеко и была возможность перебежать дорогу, а когда она была совсем близка – в двух метрах от стоящих справа от меня людей.
Однажды мы с моей соседкой стояли на островке, и я спросила:
– «А тебе никогда не хотелось сделать шаг вперед?»
– «Нет конечно», – удивленно ответила соседка. – «А ты что думаешь об этом?»
– «Да, бывает. Хочется иногда так – раз и шагнуть».
Она повернулась, посмотрела на меня сверху вниз, и по-доброму засмеялась:
– «Ну и смешная же ты!»
Тогда я поняла, что она об этом не думает, как и многие другие, и уже больше никогда не поднимала эту тему. С тех пор я разговариваю со смертью только наедине. Я не пересказываю никому наши с ней разговоры. Я не заглядываю вперед, не представляю какой она будет, и не размышляю над тем «а что будет после». Не ищу ее и уж тем более не предвкушаю. Мы ведем с ней наш особенный диалог. О ее возможностях, ее всевластии. Она великая, и несмотря на то, что в моем языке она женского рода, я затрудняюсь ответить какого она пола на самом деле.
– Какой ужас! Все это как-то не нормально! – воскликнула ель. – Вы, конечно, извините, – она вежливо поклонилась. – Но я не могла не подслушать ваш разговор. – Дорогуша, тебе надо бы пролечиться, нет?
Эмма опустила глаза, еле заметно пожав плечами.
3
Плохо освещенный холл пятого корпуса был полон пациентами. Кто-то сидел на стуле, кто-то на столе. В одной руке Эмма держала чашку, другой размешивала, словно цемент, сахар – с силой, методично.
– Сказать тебе чего я боюсь больше всего в жизни?
– Скажи.
– Не найти любовь.
– А ты не ищи любовь там, где ее нет. – Темно-карие глаза засветились уверенностью и заботой. – В нашем мире все страдают от двух проблем. Когда ищут дети – любовь родителей не способных любить. А вторая, когда ищут взрослые.
– А как это – когда ищут взрослые?
– Когда у пары есть плей-лист для секса, а секса нет. Или, когда униженная, не нужная любовь лежит на полу в придорожном отеле, словно куча использованных презервативов.
Едва Эрик успел закончить свою мысль, как рядом появилась Лиза. Размахивая руками, медленно крутя головой, она томно смотрела на окружающих.
– А есть что еще, чего ты боишься? – спросил Эрик, повернувшись к Эмме лицом. Он, никогда не чувствовавший недостатка в женском внимании, давно не получал от этого никакого удовольствия.
– Еще я боюсь одиночества. Боюсь, что даже когда я буду старой и окруженной детьми, я все равно буду чувствовать себя одиноко. А еще…я боюсь, что если буду, много есть картошку, то наберу лишних килограммов.
– Мдаа, нелегкая у тебя жизнь, однако.
– Да нет, я бы сказала иначе, только вот выразить не могу. Слов нет. – Эмма повернула голову. – Это когда в голове у тебя так много мыслей, а выразить их не получается. Беспорядок словно в моей квартире со всех полок попадали вещи. Как будто ночью налетел ураган, а я просто забыла закрыть окно. И вот на утро все шкафы открыты, дом верх дном, а суп, сваренный вчера, полон дождевой воды.
Я решила надеть голубое платье с зеленой лентой на поясе и прогуляться. Подумала, может, развеется грусть, и появятся силы для уборки. Заметила на полу кончик зеленой ленты, я страшно обрадовалась. Я стала тянуть, но старые, тяжелые, никому не нужные вещи лежали сверху, не позволяя ее вытащить. И вот, уже который день, я сижу в бардаке и держу в руках эту зеленую ленту. И уйти не могу, и разобрать не получается. Вот мыслей – как этих вещей – миллион. А слов нет, и платье не найти.
– А знаешь, снова хочется на наше озеро. Ну, или на ту деревянную скамейку у центрального корпуса с видом на реку. – перевел тему Эрик, пытаясь увести Эмму в мир без платьев и зеленых лент. – Несправедливо, что нам запретили туда ходить. Мне кажется, это Лиза проболталась. Ну вот эта, – он указал пальцем в центр зала, – которая Елизавета.
– Ну знаешь, некоторым людям очень нравится хвастаться. Они
