Нарушитель - Вячеслав Назаров

Штейнкопф исподлобья посмотрел на потный голый затылок Столыпина и что-то тихо сказал соседу, брезгливо оттопыривая нижнюю губу. Сосед согласно кивнул.

- Гипотеза Савина заманчива и внешне доказательна. Но это обман, товарищи! Можно выдумать что угодно, изобрести самую что ни на есть сногсшибательную теорию и более или менее логично доказать ее. Но в мире от этого ничего не изменится. У нас есть один критерий - практика, опыт, эксперимент. Экспедиция "Альфа" опытным путем практически доказала наличие барьера Штейнкопфа и несовместимость жизни с дозвездным веществом. Я подчеркиваю - практически! На каком же основания Савин предлагает нам свои полуграмотные домыслы? Какую цель он преследует, кроме желания прослыть новатором и оригиналом?

Столыпин тщательно вытер лысину платком, поправил галстук и, отпив глоток из стакана, аккуратно прополоскал рот.

- И еще на одно я хочу обратить ваше внимание, товарищи... Савин выступает с провокационным предложением ввести кристаллопланетам "жизненную инъекцию" из земных организмов, обещая за это целую кучу радужных перспектив. Можем ли пойти на такое? Нет, тысячу раз нет! И прежде всего потому, что это противоречит доказанному практически, а следовательно, фундаментальному и незыблемому закону Ореста Генриховича Штейнкопфа. Кто же может решиться на подобный безумный шаг? Кто возьмет на себя ответственность за его последствия? Я спрашиваю - кто?

Вопрос прозвучал риторически. В зале и за столом Совета переговаривались, ожидая конца затянувшейся речи.

Столыпин выдержал эффектную паузу и стукнул костистым кулаком по трибуне:

- Я спрашиваю, кто после всего сказанного решится на подобный преступный эксперимент?

Микаэлян неодобрительно сморщился и постучал пальцами по столу.

- Слушай, Иван Васильевич, здесь не театр и не суд. Все так ясно, и никто пока не собирается...

- Дураков нет! - весело донеслось с галерки.

- Есть!

Телеоператор, еще ничего не поняв, профессиональным рывком развернул камеру на сто восемьдесят градусов, и миллионы глаз увидели лицо Андрея насупленное, скуластое, с набухшими под кожей желваками и подергивающимися губами.

- Вы, Иван Васильевич, много и вполне справедливо говорили о необходимости проверить теорию практикой. Но когда речь зашла об ответственности" желающих провести проверку не оказалось. Печально, но сейчас это уже не имеет значения.

Андрей закашлялся, прикрыв ладонью рот, и пошел к столу Совета, бесшумно и осторожно ступая по ворсистому полу.

Ему показалось, что Медведев чуть заметно кивнул из-за стола.

- Я хочу сделать дополнительное заявление Совету. Находясь на планете ПКК-13СД38, я намеренно нарушил пункт сто второй Всеобщего космического устава...

Зал затих. Тихо стало у домашних телестен и каютных экранов, на спутниках и орбитальных станциях, на Луне, на Марсе, на Венере, на внешних постах, где Солнце светит не ярче, чем Сириус Земле, и на звездолетах, которым чужие светила сияют в тысячу раз ярче, чем Земле - Солнце.

- Я хочу рассказать все по порядку.

Слова были как тяжелые скользкие камни" он с трудом пригонял их друг к другу, громоздил одно на другое, тяжело дыша, но неуклюжее сооружение вдруг рассыпалось само собой, и приходилось начинать все сначала.

Он рассказывал медленно, путаясь в незначительных подробностях, но постепенно власть пережитого заставила забыть о нацеленных объективах и прожекторах, и стало свободнее.

Он остановился, чтобы перевести дыхание, и поднял глаза. Он не увидел зал, не увидел побледневшего, напряженного лица Нины.

Раздвоенная синяя скала повисла над Белым озером, как два прямых крыла, застывших в ожидании взмаха.

В ушах тихо, но повелительно стучал метроном: тик-тик, тик-тик.

Комочки хлореллы зябко щекотали щеки.

Солнце уже миновало зенит, и у ног легло темное пятно - сплющенная, раздавленная тень скафандра с изломанными манипуляторами.

Метроном звучал все громче.

Андрей положил пальцы на тугую красную кнопку.

* * *

Створки скафандра медленно разошлись, и нездешний зеленый свет ударил в лицо, ослепил.

Чужой плотный воздух забил нос и рот, и нельзя было ни вздохнуть, ни выдохнуть. Почему-то заложило уши, как в падающем самолете, и слышно было только, как хрустят ребра, бесполезно поднимая и опуская грудь.

Ослепленный и оглушенный долгой звериной мыслью без слов, он подумал, что это конец. Свободная правая рука, скребя по металлу ногтями, безвольно поползла вниз. Веки налились свинцом и закрылись сами собой.

И тогда сквозь затихающий шум крови он услышал свое имя.

Это не был далекий тоскующий крик, как бывает при галлюцинации или в сонном кошмаре. Голос донесся со стороны озера, гулко, внятно и требовательно:

- Андрей!

Нина всегда будила его так. Подходила к постели и говорила в самое ухо:

- Андрей!

Но сейчас она сказала очень громко, так, что заклокотало тысячекратное эхо:

- Андрей!

Он рывком поднял отяжелевшую голову. Не открывая глаз, нащупал в нише аварийного запаса первый попавшийся биопакет и, разорвав зубами, выбросил наружу. Потом еще один. И еще.

Ямка, вырезанная в лабире лучевой пилой, быстро заполнилась кусками вспучившейся хлореллы, какими-то колбочками, змеевиками, пленками, сетками, в которых жили миллионы колоний невидимых организмов.

Сдерживать дыхание больше не было сил. Кто-то изнутри колотил будто молотком в оба виска, грозя проломить череп, под плотно сомкнутыми веками плыл кровавый туман, сквозь который мелькали черные снежинки - все быстрее, быстрее, быстрее...

Но перед тем, как окончательно потерять сознание, он все-таки успел захлопнуть створки скафандра и нажать красную кнопку.

Возвращение из небытия было мучительным. Обожженные, отравленные легкие требовали кислорода, а сильно поредевшая хлорелла все еще не могла восстановить нарушенный ритм дыхания.

И тогда Андрей испугался.

Липкий страх полз откуда-то снизу, перебирался в руки, покалывая кончики пальцев, тошнотой подступал к горлу. Андрей открыл глаз. Вокруг ничего не изменилось, но он был уверен, что за секунду до этого окрестные скалы двигались. Двигались прямо на него, чтобы окружить, смять, раздавить. Он боялся моргнуть, потому что скалы за это мгновение могли сделать еще один шаг. Затравленно озираясь, он стал медленно пятиться к дископлану.

Дать тревогу! Немедленно дать тревогу!

Холодный пот стекал со лба, разъедая уголки глаз, мешая следить за скалами. В легких свистело и хрипело. Теплая струйка побежала из носа, расплылась на губах. Свободной рукой он вытер губы, поднес к глазам-на пальцах была кровь.