Западный зной - Чингиз Абдуллаев

— Вы часто бываете конформистом? — спросила Элина.

— В отношении с женщинами — да. Я не умею с ними конфликтовать. Во всех остальных случаях пытаюсь отстаивать свою позицию.

— Получается?

— Не всегда.

Она рассмеялась. У нее были мелкие красивые зубы, словно идеально подогнанные неведомым дантистом. Или у нее были свои зубы?

— Меня поражает в вас это невероятное сочетание силы и слабости, — призналась она. — Романтики и прагматизма. Нет, скорее рационализма. Вы интересный человек, Тимур Караев.

— Можно теперь я задам вам несколько вопросов? — поинтересовался он.

— Конечно. Что вас интересует? Учитывая вашу профессию, вы наверняка зададите мне более точные и нужные вопросы.

— Вы не живете со своим мужем?

Она улыбнулась. Официант принес заказанные блюда и стал расставлять их на столике. Разлил вино, воду.

— За нашу встречу, — сказала она, поднимая бокал.

— За встречу. — Они едва слышно чокнулись.

Элина поставила свой бокал на столик. Он терпеливо ждал ответа на свой вопрос.

— Я с ним не живу, — наконец произнесла Элина, — если вы имеете в виду нашу физическую близость. И уже очень давно. Несколько лет. С тех пор, как точно установила, что он встречался с одной из моих подруг. Было больно и обидно. Но физически я еще находилась в своей квартире, рядом с ним и со своим сыном. Хотя спальни у нас были разные. Я ответила на ваш вопрос?

— Вполне. И у вас не было мужчин?

— Вам не кажется, что ваши вопросы имеют несколько скандальный привкус?

— Нет. Мне важно знать.

— Я могу соврать.

— Вы не станете врать. — Он смотрел ей в глаза.

Она впервые отвела глаза.

— Мне уже за сорок, — сообщила Элина. — Женщины обычно не говорят о таких вещах. И я не люблю, когда пожилые дамочки начинают скакать как молодые козочки, заводя себе альфонсов, годящихся им в сыновья. Кроме того, я очень требовательная женщина, и не каждый мужчина мне может понравиться. К сожалению, мой муж отбил у меня охоту нравиться другим мужчинам, хотя несколько предложений было. Последнее — вчера вечером. Я его тоже отвергла, хотя ужасно хотела согласиться.

Он вспомнил свое предложение. И почувствовал, что краснеет. Как мальчик. Он поднял бокал с вином:

— За вас.

— Надеюсь, что старая перечница еще чего-то стоит. — Бокалы стукнулись с гораздо более сильным звуком.

— Между прочим, я не гожусь вам в сыновья, — заметил он, глядя ей в глаза. — Скорее, я мог бы быть вашим взрослым дядюшкой.

— Который пытался бы совратить свою племянницу. — Она усмехнулась. — У меня действительно не было мужчин, Тимур. Вы не слушайте, как я говорю, это из-за моей закомплексованности. Я вчера сама себя не узнавала. Творила что-то невероятное. И сегодня не понимаю, что со мной происходит. Кружится голова, я нервничаю. Как на первом свидании. А ведь мы с вами могли быть уже дедушкой и бабушкой.

— Насчет бабушки вы погорячились.

— Нет. Моему сыну уже двадцать, не забывайте об этом, Тимур. И у меня был опыт не совсем удачной семейной жизни. Наташа как раз рассказывала про вас, когда вы позвонили в дверь. И я подумала, что так не бывает. Вы мне понравились с первого взгляда. Как тот идеал мужчины, который я нарисовала себе в молодости. Сильный, мужественный, сдержанный, умный. Такое невероятное сочетание вашей южной крови с еврейской. Горючая смесь, но в вас есть что-то недосказанное. И что-то очень надежное. Женщины обычно чувствуют подобные характеры. Вы не умеете изменять любимым женщинам, предавать друзей, обманывать приятелей. В вас есть нечто цельное, что сразу к вам располагает.

— Портрет получился слишком хорошим, — пробормотал он, — я вовсе не такой. Иногда я соглашаюсь на компромисс, иногда просто отступаю. Я не такой, каким вы меня видите.

— И такой тоже, — сказала она, — поэтому вы мне понравились. Мне кажется, что я в вас немного влюбилась. Понимаю, что это глупо. Мы знакомы только один день. Но вчера вы произвели на меня впечатление. Говорят, что на самом деле все это химия и людей привлекают друг к другу их запахи. Мне нравится ваш запах, Тимур. Я всю ночь его чувствовала. На своих губах.

Она подняла бокал.

— А теперь выпьем за вас, — предложила она. Бокалы на этот раз едва соприкоснулись друг с другом.

— Ваше предложение еще в силе? — вдруг спросила Элина.

— Какое предложение? — не понял Караев.

— Вчера вы позвали меня к себе? Или я ошиблась?

Он молча смотрел на нее.

— И учтите, — вдруг сказала она, — если я сегодня поеду с вами, то это будет впервые в моей жизни. Даже с мужем я встречалась больше трех месяцев, прежде чем он уговорил меня поехать к нему. Наверно, я не должна была этого говорить, но я вам сказала. И вообще, в вашем присутствии мне хочется быть маленькой девочкой, озорничать, кричать, ругаться и ничего не бояться… — Она подумала и добавила: — И ничего не скрывать. Какая у вас группа крови? — вдруг спросила Элина.

— Третья отрицательная. А почему вы спрашиваете?

— Мне просто интересно.

— А я боюсь, — вдруг произнес Тимур.

— Что? — не поняла она.

— Я боюсь, — повторил он, — боюсь не оправдать ваших надежд.

Она широко улыбнулась:

— Вы уже их оправдали, господин полковник. Вот этими словами. Больше ничего не нужно говорить. Я не ошиблась в своем выборе.

Малага. Испания. 20 мая 2006 года

С раннего детства его считали «счастливчиком». Он родился в Москве, в июне шестидесятого, в семье дипломата. Отец работал в Министерстве иностранных дел, часто выезжал в командировки, служил генеральным консулом, советником посольства и послом в разных западноевропейских странах. Маленький Ашот начал учебу во Франции, где он пошел в школу при советском посольстве. Французский язык стал как второй или третий родной. В институт он поступил сразу после школы, выбрав для себя переводческое отделение филологического факультета МГУ. Учиться было легко. Но уже на пятом курсе ему предложили работу в органах государственной безопасности. Еще несколько лет ушли на учебу в знаменитой сто первой школе Первого главного управления КГБ СССР, названной потом Краснознаменным институтом имени Юрия Андропова.

Закончив и это учебное заведение, Нерсесян получил направление в Нью-Йорк, где работал в постоянном представительстве СССР в ООН. К тому времени он в совершенстве знал несколько языков, в том числе французский, английский, испанский. Его ценили коллеги и любили женщины. За веселый, остроумный нрав, за готовность всегда помочь, за жизнерадостный компанейский характер.

Первые звания он получал легко, словно так и должно было быть. Уже в двадцать семь стал капитаном, был на хорошем счету у начальства. Но у Ашота Нерсесяна была и тайная страсть: он очень любил женщин, пропадал в ночных клубах, посещал стриптиз-бары и заводил знакомства с сотрудницами различных постоянных представительств при ООН. В восемьдесят седьмом его сфотографировали в одном из ночных клубов. Фотография попала в газеты. Нерсесяна срочно отозвали домой, в Москву.

Там уже вовсю ощущались признаки надвигающегося кризиса. В восемьдесят восьмом ему не дали очередного звания, обойдя при присвоении очередных воинских званий офицерам ПГУ. Более того, из первого отдела ПГУ, занимавшегося американскими вопросами, его перевели в десятый отдел, который специализировался на франкоязычных странах Африки. Не в пятый отдел, куда он очень хотел попасть и который курировал страны Бенилюкса, Францию, Италию, Испанию, а в десятый. Ашот впервые подумал тогда, что его способности не ценят в родной организации.

Следующие три года прошли в постоянных разъездах по жарким африканским странам. И в условиях уже не просто надвигающегося кризиса, а настоящего краха. Который и наступил через несколько месяцев. Сначала были августовские события, когда группа высших деятелей страны пыталась спасти ее от развала, но действовала настолько нерешительно и бездарно, что своими трусливыми и пассивными методами только подтолкнула другую сторону к активному противодействию. И в результате страна сразу потеряла три прибалтийские республики. А через несколько месяцев в Беловежской Пуще трое лидеров славянских республик законодательно закрепили развал огромной страны, поставив свои подписи под документами, свидетельствующими о подобной катастрофе.

Нерсесян, вернувшийся в Москву, вдруг оказался без партии, членом которой был, без государства, гражданином которого он являлся, и без организации, в которой служил. Первое главное управление КГБ СССР выделили в отдельную Службу внешней разведки и вывели из состава некогда единой организации. Начались массовые сокращения. Нерсесяну повезло, он был относительно молод — его не уволили по сокращению штатов и не отправили на пенсию. К этому времени ему шел тридцать второй год. И он все еще был капитаном. Это было унизительно, его одногодки давно получили очередные звания.