Публичные лекции о гомеопатии - Лев Бразоль

Доктор Бразоль: Которое издание?

Г. Гольдштейн: Первое. Все врачи-гомеопаты знают, что первое издание вышло в 1810 году, через 20 лет после того, как он принялся за исследование этого вопроса. Я позволю себе сказать, что так как вопрос поставлен на такую почву, а я не врач, и потому только решился возражать, что некоторые врачи и учёные профессора, к которым я обращался, отказались возражать на основаниях, для меня вполне понятных, но которые я не имею права передавать здесь, то я укажу на следующее. Так как д-р Бразоль отрицает такое положение, и так как я лично считаю, что каждый учёный образованный гомеопат — особенно, как вы изволили видеть, столь медицински образованный, как д-р Бразоль — должен знать в подлиннике основы сочинения, на котором зиждется гомеопатия, то я обращаю внимание на то, что Ганеман в самом начале своего сочинения «Органон», на стр. 8, говорит следующую фразу: «Для того, чтобы остановить пулю, не надо знать причины её полёта; мне всё равно, откуда она вылетала: из ружья или другого орудия, и т. д. — мне только необходимо её остановить, поставить доску: пуля остановилась, цель достигнута».

Доктор Бразоль: Это нисколько не опровергает…

Г. Гольдштейн: Ввиду того, что, стало быть, оказывается, что врачи-гомеопаты и специалисты, заявляющие об одряхлевшей галеновской медицине, не знают основного сочинения, на котором зиждется вся их наука, я считаю, что дальнейшие возражения представляются излишними. (Шиканье в публике)[17]

Доктор Бразоль: Я желаю только ответить на тот пункт возражений г. Гольдштейна, что будто Ганеман считает излишним знание причины болезни. Только что приведенная им цитата из сочинения Ганемана нисколько этого не подтверждает. К сожалению, я не имею под рукой всех сочинений Ганемана, но я в долгу не останусь и в примечаниях к тексту наших, прений, имеющих быть напечатанными, укажу на многочисленные места в его сочинениях, где он именно указывает на то, что врач должен, по возможности, наследовать причину болезни и удалить её. Но так как причины болезней во многих случаях неизвестны, то в таком случае причинное показание (indicatio causalis) неосуществимо. В других случаях возможно даже удалить причину болезни, и, тем не менее, по удалению её, известные болезненные её последствия остаются в полной силе и требуют исцеления. Следовательно, я хочу только указать г. Гольдштейну, что он неправ, говоря, что Ганеман находил маловажным и излишним отыскание и удаление причин болезни[18].

Г. Гольдштейн: Это вопрос будущего, но я позволяю себе помимо этого обратить внимание на следующее обстоятельство. Врачи-гомеопаты обыкновенно жалуются на то, что их не желают слушать, не желают дать им возможности производить опыты, и хотя вы все, вероятно, слышали, что 2–3 года назад были случаи, когда официально разрешено было производить опыты, эти опыты как-то закончились, может быть, не к чести других врачей, но, во всяком случае, окончились как-то неопределённо. Я имею право заявить теперь доктору Бразолю, что в его распоряжении будет целая больница, имеющая до 300 человек больных, на которых он будет в состоянии производить свои опыты, но при одном условии: чтобы результаты каждого опыта были подписаны под протоколами всеми присутствующими врачами и затем опубликованы в газетах. Я говорю об этом потому, что хочу доказать, что врачи-аллопаты отнюдь не отказываются от экспериментального исследования, но требуют, чтобы оно было поставлено в такие условия, в какие ставится вообще научное экспериментальное исследование. Те экспериментальные исследования, которые производил Ганеман и многие другие, — причём, повторяю, что Ганеман величайший из исследователей, — всё-таки о чём говорили? Если желают определить действие лекарств и желают узнать, какие симптомы эти лекарства вызывают, то на стр. 93 (1-го нем. изд. «Органона») Ганеман говорит, что такие лекарства должны быть исследуемы на людях, «welche zürtlich, reisbar und empfindlich sind» т. е. на людях нежных, раздражительных и чувствительных. Мы читали миллион публикаций, сделанных из клиники Шарко и др., где оказывалось, что нежные, чувствительные и раздражительные особы не только иногда от лекарства, но даже оттого, что им впрыскивали химически чистую воду, получали от неё припадки, которые потом приходилось лечить самыми сильными средствами[19]. Затем, между гомеопатическими лекарствами, как свидетельствует имеющаяся у меня фармакология, есть такие, которые имеются в том же разведении в любой воде, которую мы употребляем в пищу. Согласно свидетельству гомеопатов, эти лекарства вызывают значительное расстройство и изменение в организме. Спрашивается: каким же образом, если мы принимаем эту воду в качестве питья, этих расстройств у нас не наблюдается[20]?

Наконец, доктор Йегер, на анализ которого ссылается доктор Бразоль, разбирает вопрос о действии поваренной соли на организм человека, и если д-р Вирениус обратил внимание на то, что сочинения Йегера не нашли поддержки в учёном мире, то вовсе не потому, что Йегер принялся за исследование гомеопатического вопроса, а потому, что выступил в Берлине в весьма смешном виде и вызвал насмешки над своим «нормальным костюмом», а в конце концов он был объявлен помешанным. Правда, это не есть доказательство, но странно, что та самая поваренная соль, которая так сильно действует на организм животных, имеется в нашем организме, в нашей крови, как постоянная составная часть, и в таких дозах, которые, конечно, больше гомеопатических, а современные гомеопаты, к числу которых я отношу и доктора Бразоля, говорят, что если гомеопатическое лекарство давать в больших дозах, то оно производит целый комплекс или совокупность болезненных явлений. Если бы поваренная соль, находящаяся в нашей крови, действительно вызывала такую совокупность болезненных явлений, то мы постоянно должны бы быть больными — с точки зрения Йегера — болезнью поваренной соли — это симптоматическое определение, — но ничего подобного нет. В нашей крови есть масса других составных частей, разведённых в крови в гораздо сильнейшей форме, чем в той, в которой гомеопаты приготовляют свои лекарства, т. е. разведённые в воде, и, тем не менее, они никакого действия не производят. Спрашивается: как же дозы, которые есть в моём организме, если к ним прибавится ещё одна тысячная или миллионная доля того же вещества, вызовут последствия, которые не вызывает присутствие в моём организме всей массы? Это непонятно не только для аллопата, но и для всякого человека, который строго относится к науке, и требует строгой научной логики[21].

Один из слушателей (г. В. А. П.): Так как сейчас говорил человек, не принадлежащий к медицине, то я попрошу слова, чтобы ответить…

Председатель: Прошу извинения: это говорил член комиссии музея. Затем последнее слово принадлежит доктору Бразолю.

Доктор Бразоль: Что касается до предложения делать эксперименты в госпитале или клинике, то я должен сказать, что мы никогда от этого не отказывались, а напротив того, всегда только ищем возможности доказать успешность гомеопатического лечения под контролем врачей противоположного направления. Такие опыты производились уже много раз и обыкновенно имели последствием то, что врачи, вначале так резко восстававшие против гомеопатии, в конце концов переходили на её сторону и делались гомеопатами. Что касается до условий, под которыми мы можем согласиться делать такие эксперименты, то, конечно, это требует дальнейшего обсуждения; но, во всяком случае, мы были бы рады этой возможности и не отказываемся всегда принять это предложение с готовностью.

Председатель (обращаясь к г. Гольдштейну): Каким образом достигнуть этого?

Г. Гольдштейн: Так как я не имею права объявить фамилию того лица, которое мне об этом сообщило, то я прошу д-ра Бразоля явиться ко мне…

Доктор Бразоль: Или Вы ко мне…

Г. Гольдштейн: Хорошо, если угодно… и затем установить условия в присутствии врачей. Если д-р Бразоль желает, то какое ему угодно число гомеопатов и аллопатов, находящихся в этой больнице, выработает условия, но conditio sine qua non — это обязательная подпись под каждым из протоколов и напечатание их в газетах. Это условие, без которого не могут быть делаемы опыты. При согласии на это условие, дальнейшие условия представляются дружескому соглашению между врачами.

Доктор Бразоль: Согласен, согласен, только это условие sine qua non должно подлежать ещё обсуждению…

Председатель: Но покорнейше прошу, если состоится соглашение, сообщить об этом комиссии.

Доктор Бразоль: Непременно[22]. Затем, позволю себе прибавить ещё несколько слов к сказанному г. Гольдштейном. Я только мимоходом указал на опыты Йегера, которые при дальнейшей проверке, может быть, будут в состоянии доказать действительность гомеопатических доз. Особенного значения я на этот предмет не возлагал. Но я, между прочим, должен сказать, что способ опровергать значение йегеровских экспериментов тем, что он заблуждался, быть может, в других вопросах, что он душу хотел отыскивать посредством обоняния, что он предложил особенный «нормальный костюм», который, по мнению г. Гольдштейна, возбуждал смех всей Европы, а между тем (замечу в скобках) в скором времени, быть может, будет введён в прусскую армию, и в защиту которого является весьма много компетентных лиц, — такой способ спора я бы не считал правильным. После этого можно было бы точно также опровергать Ньютона тем, что в последние дни своей жизни он занимался толкованием Апокалипсиса или впал в мистицизм, что, однако, не мешает ему быть великим человеком…