Боец невидимого фронта - Андрей Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зашел в подъезд девятиэтажки, поднялся на пятый этаж и выглянул в окно. Дом стоял далеко и неудобно, но все равно он увидел то, что хотел увидеть, — увидел бомжа возле мусорных баков и увидел стоящего за домом мужчину, того, который куда-то спешил. И увидел еще одного мужчину, читавшего на скамейке газету, развернутую в сторону первого.
Ай ты черт!
И что теперь делать? По идее, то, что и должен был делать, — ноги. Ведь он ничего не должен был увидеть. Должен был прибыть на вокзал и уехать ближайшим поездом.
Но он увидел…
Так что: делать ноги — или… Или спасать более тяжелую фигуру, жертвуя менее значимой? Жертвуя пешкой? То есть собой.
Может, так? Спасать Резидента. И спасать посылку, потому что самое главное теперь — посылка!
Да — так!
Он быстро прикинул план действий.
Куда они пойдут? Вернее, куда пойдет бомж, потому что остальные пойдут туда, куда пойдет он.
Куда?..
Да не куда — а как? Как пойдет! Пойдет по мусорным бакам. Через мусорные, ведь он бомж и не может сразу менять свою линию поведения.
А где здесь баки?..
Он поджидал их в последнем, перед выходом на улицу, дворе. Он готов был действовать. Он решился!
Вот он!
Знакомый бомж подошел к мусорке, поставил на асфальт сумку, перегнулся через бак, заглянул внутрь. Наверное, там не было ничего интересного, потому что он вздохнул, что-то пробормотал и пошел прочь.
Хорош Резидент, если, конечно, это Резидент. Ну чистый бомж. Вылитый бомж! Лицо обветренное, губы синие, руки черные, с серыми ободками ногтей. Одежда!.. Обувь!.. Манеры!..
На уроках грима он получил бы шесть с двумя плюсами.
Бомж-Резидент шел по двору, обращая внимание на валяющийся на газонах мусор. Он останавливался, наклонялся, подцеплял его грязными пальцами, рассматривал… Он не просто останавливался и наклонялся, он проверялся. Как видно, он заметил за собой слежку.
Бомж вышел на улицу. Потому что на улице затеряться было легче. Он вышел на улицу и побрел к центру. Побрел по урнам.
За ним, но уже ближе, чем во дворах, опасаясь потерять, следовали два невзрачных типа. И где-то должна была быть машина. Обязательно должна быть машина с группой захвата.
Вон она!
Крепко взялись за дело ребята!
Знал бы кто-нибудь из прохожих, что вон те два молодца и те молодцы в машине оказались здесь исключительно ради вон того, потасканного, дурно пахнущего, копающегося в урнах господина в рваных штанах?
Что же делать? Еще десять-пятнадцать минут, и они обратят внимание на молодого человека, гуляющего по бульвару позади тех молодцев, гуляющих за бомжем.
Смена.
Прежних филеров сменили другие.
Сколько же их здесь всего? И как помочь оторваться от преследования Резиденту?
Как?..
У обочины остановился «уазик» с милицейским патрулем. Удачно остановился. Почти напротив Сбербанка.
А что, если?..
Он быстро нагнал филеров, нагнал, когда они проходили мимо милицейского патруля. И с ходу врезал одному из них в ухо. Проорав какую-то первую пришедшую на ум чушь:
— Ты! Мою сестру! Ты!..
Очень расчетливо врезал. Так, что тот рухнул на капот милицейского «уазика», разметав в стороны блюстителей порядка.
— Ты! Вы оба! Сестру!
— Стоять! Всем стоять! — обиженно заорали поднимающиеся с асфальта милиционеры.
Но до того, как они вступили в дело, он успел достать ногой лицо второго филера. Который очень удачно влетел в витрину Сбербанка. Отчего стекло гремящим дождем посыпалось на тротуар.
Выскочившего из Сбербанка охранника он с ходу ударил кулаком в нос и опрокинул на какого-то случайного прохожего. Второго охранника толкнул ногой в живот и заодно пнул кого-то из зевак. Чтобы обидеть, чтобы организовать всеобщую свалку.
— Ах ты!..
Отбиваясь от чьих-то кулаков и чьих-то ног, он краем глаза успел увидеть, как бомж с сумкой профессионально ввинчивается в густеющую у места происшествия толпу.
Все, ушел!
Заметил приближающихся милиционеров, рванулся, отдавливая ноги, втиснулся в стену людей, незаметно, из-под чужой руки, ткнул каблуком ботинка в коленку ближайшего блюстителя, который ответил ударом дубинки по ни в чем не повинной голове какого-то парня.
— Ты так, да? — поразился парень.
И пнул милиционера туда, где не было бронежилета. Ай молодец! Теперь дело будет!
— Бей ментов! Они «Спартак» не любят! — поджигая фитиль, азартно крикнул он и бросился в драку.
И пошло-поехало…
Кого-то бил он. Кто-то колотил его. Потом подъехал ОМОН и стал мордовать всех подряд, в том числе, хочется надеяться, подвернувшихся под дубинку филеров.
Дело удалось.
А вот уйти — нет.
Он попытался скрыться вместе с разбегающейся в стороны толпой, но его догнали, сшибли с ног и несколько раз врезали по затылку резиновой дубинкой.
— Это он, он начал.
На запястьях защелкнулись наручники, в него разом вцепилось несколько твердых, как гранит, рук, рванули вверх, проволокли по земле до машины и бросили внутрь под ноги рассаживающимся по скамьям омоновцам.
Размен фигурами произошел. Пешка спасла ферзя. Ценой пешки.
В отделении его еще немного побили и покатали по полу, после чего подняли и возбудили уголовное дело по статье: оказание сопротивления представителям органов правопорядка при исполнении ими служебных обязанностей и нанесения им же телесных повреждений средней степени тяжести.
А потом выплыл тот злосчастный паспорт…
Не повезло. Причем в первом же задании…
* * *Новый следователь был другим. Новый следователь не говорил вкрадчивым голосом, новый следователь обращался к нему на «ты», орал и бил по столу двухпудовым кулаком.
— Кто ты такой? Кто?! Я тебя спрашиваю! Хватит изображать юродивого! Зачем ты проник на завод?! За каким тебе понадобился твой пластилин?!
— Я не понимаю…
— А вот сейчас тебе по твоей харе дам, и ты сразу все поймешь!
И обрушивал кулак на стол так, что столешня трещала и лампа подпрыгивала на полметра к потолку.
— Я не этот, я тебе сопли подтирать не стану. Тоже мне, понимаешь тут… дерьмо собачье…
— Но я ничего!..
— Издеваешься, гад! Да?..
И вдруг, наотмашь, хлестал ладонью по щеке, по губам.
— Все, перестали чикаться, будем говорить!
Будем говорить, будем? Или?.. И аж кипятком брызгал. Потому что был краном «гор».
А краном «хол» — периодически возвращавшийся, прежний приторно-вежливый следователь. Который жалел и сочувствовал. Как умел.
Отчего подозреваемого должно было бросать то в жар, то в холод. Как в контрастном душе.
— Да… нехорошо… не по уставу. В нарушение всех процессуальных норм. Но… Но вы сами виноваты. Вы кого угодно из себя выведете.
И, главное, зачем? Кто сможет оценить ваше молчание? Я? Он? — кивнул на дверь.
Молчание.
— А хотите, я скажу, зачем вы перемазали все и вся пластилином? Хотите? Без протокола. Так, чтобы между нами?
Следователь наклонился, быстро зашептал на ухо.
— Потому что ты и те, кто тебя туда послал, копаете под, — ткнул вверх пальцем. — Потому что он чем-то вас не устраивает.
И совсем тихо добавил:
— Наш генерал не устраивает. Вы думали его таким образом сковырнуть с места. Как не справившегося со служебными обязанностями. Потому что прошляпившего режимный объект! Так?
— Да я даже не знаю, кто…
Следователь прижал палец к губам.
— Это я для того сказал, чтобы ты понял, что из этого подвала не выйдешь. Никогда не выйдешь. Пока не скажешь все, что знаешь, — не выйдешь. Потому как это не следствие, это разборка. Местная разборка. Нашего генерала с… другой «крышей», которую ты знаешь, но не хочешь назвать. А в разборках чего не бывает. Такое бывает, что мясо со спины лоскутами спускают! Это я не пугаю. Это я предупреждаю. По-дружески…
Ах вот в чем дело… «Крыша»… Тогда действительно… Тогда готовься… Тогда мало не покажется…
— Ну что, будешь говорить?
— Но мне нечего…
— Как хочешь.
«Хол» уходил. И приходил «гор». И откручивал вентиль до упора.
— Все, мне надоело!
Кто тебя туда послал? С пластилином?..
И бил кулачищем наотмашь по лицу. Так что в глазах темнело.
— Очухался? Вспомнил?..
Не вспомнил?
И новый удар, под дых.
Однако… умеет… Умеет…
Потом его уже ни о чем не спрашивали — просто били. По лицу мокрыми полотенцами. Резиновыми дубинками поперек спины и по пяткам…
Он орал и молил о пощаде. Потому что должен был орать и молить.
— Не надо, прошу вас, очень прошу…
— Тогда скажи — кто? Кто послал тебя?
— Я не понимаю! Честное слово, не понимаю!..
И его снова били. И даже нельзя сказать, что очень сильно, потому что с умом, чтобы раньше времени не покалечить, не отбить чувствительность.
Но рано или поздно…
