Мисс Силвер приехала погостить - Патриция Вентворт

Карр рассмеялся.

— Дорогая, ты была отвратительна.

Рета размешивала салат и слушала их милую болтовню. «Никогда он так не смеялся, — подумала она. — Вряд ли у них будет помолвка. Она ему не подходит. Интересно, что из этого выйдет? У нее больше сердца, чем у Марджори, хотя меньше и невозможно было иметь. О, Господи, зачем ты даешь нам детей!»

Но какое бы ни ждало их будущее, сейчас Карр был на подъеме. Он заходил в офис, встретил там Джека Смидерза, который пребывал в восторге от выгодной продажи прав на фильм. Он красочно описал рукопись, которую они называли открытием века, написанную претендующим на непогрешимость джентльменом, имеющим определенное имя в политике.

— Это словно труд десятилетнего ребенка — нет ни знаков препинания, ни заглавных букв, а джентльмен утверждает, что это последнее слово и гениальная простота. Смидерз говорит, что это гадость, но с такими вещами никогда не знаешь, что получится. Между гениальной вещью и гадостью граница очень тонкая, и мы знаем немало хитов, которые сильно отступали от этой грани в ту или другую сторону.

Они с Ретой стали вспоминать подобные случаи и весело пререкаться, как в прежние времена, до появления Марджори. Если Фэнси и почувствовала, что ее оттеснили, то не подала виду, чем заслужила одобрение Реты, решивший, что у девушки покладистый характер. Вообще-то Фэнси была только рада помолчать — все ее мысли занимало платье, которое она видела в бутике Эстель: двадцать пять гиней, но оно того стоит. Фэнси была знакома с одной девушкой, которая там работала, и если Моди сможет достать выкройку, она сошьет себе такое же. А говорить о хитах — себе дороже!

Она продолжала думать об этом, когда Карр и Рета уже закончили, и пришел Генри Эйнджер — он это делал по десять раз на неделе по той простой причине, что его влекло к Рете, и об этом знала вся деревня. Он любил Рету, и если бы она решила выйти за него замуж, считал бы себя счастливейшим человеком. Ему было безразлично, что про них думают другие, и это раздражало его сестру. Она пыталась с ним ругаться, как с миссис Гроувер по поводу бекона, но как можно ругаться с человеком, который в ответ улыбается и говорит: «Это меня не волнует, дорогая».

Генри был весел, выложил на стол пачку газет с картинками: «Мне их прислали, вам понравится», — и отказался от кофе, потому что шел к старой миссис Уингфолд, по той же причине отказался присесть, но закончил тем, что взял чашку, которую Рета сунула ему в руки, и теперь пил, стоя перед камином.

— Она думает, что умирает. Нет, конечно. Она посылает за мной по три раза в месяц, и я иду, потому что вдруг так и случится, и я себе этого никогда не прощу. Рета, вы делаете самый лучший кофе, который я когда-либо пил.

Рета улыбнулась, выражение ее лица смягчилось. Каждой женщине приятно чувствовать себя любимой, когда влюбленный не требует ничего, кроме права обожать, и она относилась к Генри Эйнджеру с нежностью. Однажды она заметила, что Генри почти ангел. Внешне, правда, он не напоминал ни ангела, ни даже пастора — в старых широких серых штанах, толстом белом свитере и плаще непотребного вида. Но розовое лицо, круглые голубые глаза и густые волосы делали его похожим на мальчика, хотя ему шел сорок пятый год. Днем можно было заметить седину в волосах, но он и в девяносто лет будет выглядеть малышкой. Он выпил чашку кофе, потом еще одну и попрощался.

В дверях обернулся и сообщил:

— Миссис Мейхью вернулась из Лентона раньше времени. Я ехал с ней в автобусе, она выглядела очень расстроенной. Надеюсь, не из-за Сирила.

Карр оторвался от книжного шкафа, где перебирал книги.

— Я видел Сирила на вокзале. Он приехал тем же поездом, что и мы.

Рета протянула ему чашку кофе.

— Ты с ним разговаривал?

— Нет. Я хотел предложить подвезти его, но он исчез…

— Наверное, ему сюда не положено приезжать. Он… — она помялась, — делает это нелегально.

Карр поднял брови.

— Что-то случилось?

— Кое-какие неприятности… я не хотела бы это обсуждать. Миссис Мейхью, — Рета повернулась к Генри Эйнджеру, — могла не знать, что он приезжает, или же встречала поезд, чтобы вместе с Сирилом вернуться домой.

— Может быть. Надеюсь, ничего страшного. Я удивился, что в свой выходной вечер она так спешит… Мужа с ней не было.

Рета слегка нахмурилась.

— Джеймс Лесситер сейчас в Меллинг-хаусе. Наверное, она чувствовала себя обязанной его накормить. Я не думаю, что он что-то делает для себя сам.

Генри согласился.

— Я тоже так не думаю. Он заработал кучу денег. В одной из газет есть его портрет. Он только что закончил какое-то большое дело. Надо будет посмотреть, не удастся ли кое-что получить от него в фонд покупки органа.

Он хлопнул дверью — одна из его не-ангельских привычек, — и почти тотчас же зазвонил телефон в столовой. Выходя, Рета видела, что Карр протягивает руку к пачке газет.

Она закрыла за собой обе двери, сняла трубку и услышала задыхающийся, дрожащий голос Катерины:

— Рета, это ты?

— Да. В чем дело? У тебя такой голос…

— Если бы только голос…

— Катерина, в чем дело?

Рета всерьез встревожилась. Это было так не похоже на Катерину. Она знала ее сорок лет, и никогда еще она не была такой. Когда дела были плохи, Катерина обходила их с другой стороны. Даже смерть Эдварда Уэлби она воспринимала как недостаток предусмотрительности, а не как большое горе. Последовавшая за этим нехватка средств не мешала ей каждое утро надевать самую дорогую одежду. Рете доводилось выслушивать Катерину, когда та сыпала упреками, выглядела благодушной или жаловалась. Но на этот раз было что-то другое.

— Рета… это то, про что мы говорили. Он позвонил… он нашел эту чертову бумагу. Должно быть, тетя Милдред выжила из ума. Она написала ее незадолго до смерти. Ты же знаешь, какая она была забывчивая.

— Неужели? — сухо сказала Рета.

Трубка задрожала от возмущенного крика Катерины.

— Была, была! Ты знаешь это! Она буквально все забывала!

— Бесполезно просить меня это говорить, я не могу. Что там написано?

— Там говорится, что все вещи она мне дала взаймы. Она сошла с ума!

— Они перечислены поштучно?

— Да. Список чертовски подробный и полный. Я не могу их вернуть, ты же знаешь. По-моему, он тоже знает. Вот что пугает меня больше всего — он знает, и он этим наслаждается. Он решил меня утопить… За что? Рета, он… он сказал, что позвонил мистеру Хоулдернессу.

— Мистер Хоулдернесс не станет подстрекать его на скандал.

— Он не сможет его удержать. Ничто не удержит Джеймса, когда он на что-то настроился, ты знаешь это не хуже меня. Есть только одно средство… Рета, если бы ты пошла к нему, если бы сказала, что его мать в самом деле сегодня не помнила, что делала вчера…

Рета резко сказала: «Нет!»

— Рета…

— Нет, Катерина, я этого не сделаю! Если бы и сделала, это не принесло бы пользы. Есть мистер Хоулдернесс, есть врач, ничего такого не скажут Мейхью и миссис Фаллоу. Миссис Лесситер прекрасно знала, что делает, тебе это известно. Я не хочу оболгать ее.

Наступила мертвая тишина. После долгой паузы Катерина сказала:

— Тогда ты будешь виновата во всем, что произойдет. Я в отчаянии!

Глава 12

Вернувшись в гостиную, Рета увидела, что Карр стоит возле стола. Ее мысли занимал разговор с Катериной: что сказала она, что сказала Катерина, что может сделать Джеймс Лесситер. Но как только она увидела лицо Карра, все мысли вылетели у нее из головы. На столе лежала развернутая газета, принесенная Генри Эйнджером. Карр неотрывно смотрел в нее и показывал пальцем, все его тело напряглось, глаза сверкали на покрасневшем лице. Испуганная Фэнси склонилась над газетой, приоткрыв ротик.

Рета подошла, позвала его по имени. Она притронулась к его руке — рука была холодна, как сталь. Рета проследила за ее направлением и увидала фотографию, которой так гордилась миссис Лесситер: это был Джеймс — такой, каким она видела его у Катерины Уэлби.

Почти шепотом Карр спросил:

— Это Джеймс Лесситер?

— Да, — сказала Рета.

Тихим, приводящим в ужас голосом Карр произнес:

— Это тот человек, которого я ищу, который увез Марджори.

— Карр, ради бога!

Он отвел ее руку и большими шагами вышел из комнаты. Хлопнула комнатная дверь, за ней — входная. С тропинки донеслись удаляющиеся шаги, щелкнула калитка.

Фэнси что-то сказала, но Рета не слушала. Она схватила с вешалки плащ, выбежала через дверь черного хода и кинулась к калитке, ведущей на участок Меллинг-хауса. С трудом попадая в рукава, натянула наконец плащ и побежала. Сотни раз Джеймс Лесситер поджидал ее там в тени деревьев!

Не останавливаясь и не дожидаясь, пока закроется за ней калитка, она пробежала через лесистый участок и выскочила на лужайку. Ее ноги помнили каждый фут этой земли. Когда память горит, как свеча, не надо другого света.

Она выбралась через кусты на подъездную дорожку и остановилась, успокаивая дыхание. Если Карр направляется к этому дому, он придет отсюда. Она не могла его упустить, он шел по двум сторонам треугольника, а она — по одной. Рета прислушалась, но услыхала только свое дыхание и гулкое биение сердца, и по мере того как они успокаивались, ей стали слышны звуки, которых не замечаешь днем: под ветром лист шуршит о лист, сучок трется о сучок, возится птица, в траве пробегают какие-то мелкие твари. Шагов не было слышно.